Эдуард Асадов - Стихотворения о любви

Сто раз решал он о любви своей
Сказать ей твердо. Все как на духу!
Но всякий раз, едва встречался с ней,
Краснел и нес сплошную чепуху.
Хотел сказать решительное слово,
Но, как на грех, мучительно мычал.
Невесть зачем цитировал Толстого
Или вдруг просто каменно молчал.
Вконец растратив мужество свое,
Шагал домой, подавлен и потерян,
И только с фотографией ее
Он был красноречив и откровенен.
Перед простым любительским портретом
Он смелым был, он был самим собой.
Он поверял ей думы и секреты,
Те, что не смел открыть перед живой.
В спортивной белой блузке возле сетки,
Прядь придержав рукой от ветерка,
Она стояла с теннисной ракеткой
И, улыбаясь, щурилась слегка.
А он смотрел, не в силах оторваться,
Шепча ей кучу самых нежных слов.
Потом вздыхал: — Тебе бы все смеяться,
А я тут пропадай через любовь!
Она была повсюду, как на грех:
Глаза… И смех — надменный и пьянящий.
Он и во сне все слышал этот смех
И клял себя за трусость даже спящий.
Но час настал. Высокий, гордый час!
Когда решил он, что скорей умрет,
Чем будет тряпкой. И на этот раз
Без ясного ответа не уйдет!
Средь городского шумного движенья
Он шел вперед походкою бойца,
Чтоб победить иль проиграть сраженье,
Но ни за что не дрогнуть до конца!
Однако то ли в чем-то просчитался,
То ли споткнулся где-то на ходу,
Но вновь краснел, и снова заикался,
И снова нес сплошную ерунду.
— Ну, вот и все! — Он вышел на бульвар,
Достал портрет любимой машинально,
Сел на скамейку и сказал печально:
— Вот и погиб «решительный удар»!
Тебе небось смешно, что я робею.
Скажи, моя красивая звезда:
Меня ты любишь? Будешь ли моею?
Да или нет? — И вдруг услышал: — Да!
Что это? Бред? Иль сердце виновато?
Иль просто клен прошелестел листвой?
Он обернулся: в пламени заката
Она стояла за его спиной.
Он мог поклясться, что такой прекрасной
Еще ее не видел никогда.
— Да, мой мучитель! Да, молчун несчастный!
Да, жалкий трус! Да, мой любимый! Да!

Что из того, что ты уже любила,
Кому-то, вспыхнув, отворяла дверь.
Все это до меня когда-то было,
Когда-то было в прошлом, не теперь.
Мы словно жизнью зажили второю,
Вторым дыханьем, песнею второй.
Ты счастлива, тебе светло со мною,
Как мне тепло и радостно с тобой.
Но почему же все-таки бывает,
Что незаметно, изредка, тайком
Вдруг словно тень на сердце набегает
И остро-остро колет холодком…
О нет, я превосходно понимаю,
Что ты со мною встретилась любя.
И все-таки я где-то ощущаю,
Что, может быть, порою открываю
То, что уже открыто для тебя.
То вдруг умело галстук мне завяжешь,
Уверенной ли шуткой рассмешишь,
Намеком ли без слов о чем-то скажешь
Иль кулинарным чудом удивишь.
Да, это мне и дорого и мило,
И все-таки покажется порой,
Что все это уже, наверно, было,
Почти вот так же, только не со мной.
А как душа порой кричать готова,
Когда в минуту ласки, как во сне,
Ты вдруг шепнешь мне трепетное слово,
Которое лишь мне, быть может, ново,
Но прежде было сказано не мне.
Вот так же точно, может быть, порою
Нет-нет и твой вдруг потемнеет взгляд,
Хоть ясно, что и я перед тобою
Ни в чем былом отнюдь не виноват.
Когда любовь врывается вторая
В наш мир, горя, кружа и торопя,
Мы в ней не только радость открываем,
Мы все-таки в ней что-то повторяем,
Порой скрывая это от себя.
И даже говорим себе нередко,
Что первая была не так сильна,
И зелена, как тоненькая ветка,
И чуть наивна, и чуть-чуть смешна…
И целый век себе не признаемся,
Что, повстречавшись с новою, другой,
Какой-то частью все же остаемся
С ней, самой первой, чистой и смешной.
Двух равных песен в мире не бывает,
И сколько б звезд ни поманило вновь,
Но лишь одна волшебством обладает,
И, как ни хороша порой вторая,
Все ж берегите первую любовь!

Однажды три друга за шумным столом
Пустились в горячие споры о том,
Что женщина ценит превыше всего
В характере нашем мужском.
Первый воскликнул: — К чему этот шум?
Скажу без дальних речей,
Что женщин всегда покоряет ум.
И это всего важней!
В этом наш главный авторитет.
Ум — это все, друзья.
«Да здравствует разум!» — сказал поэт,
И лучше сказать нельзя!
Второй, улыбнувшись, приподнял бровь:
— Совсем не в этом вопрос.
Женщина — это сама любовь!
И любит она всерьез.
И нет для мужчины уже ничего
Прямее, чем этот путь.
Он должен быть любящим прежде всего.
И в этом, пожалуй, суть!
А третий, встав, перебил друзей:
— Бросьте все препирания.
Для женщин на свете всего важней
Внимание и внимание!
Пальто подавайте. Дарите ей
Цветы. Расшибайтесь в прах!
Ну, в общем, тысячи мелочей —
И счастье у вас в руках!
На улицу вышли, а спор сильней.
Ну как решенье найти?
И тут повстречали трое друзей
Женщину на пути.
Сказали друзья: — Позвольте спросить,
Ответьте двумя словами:
Каким, по-вашему, должен быть
Мужчина, избранный вами?!
Какое свойство кажется вам
Особенно привлекательным?
— Он должен быть умным, — сказала она,
Любящим и внимательным.

Был у меня соперник, неглупый был и красивый,
Рожденный, видать, в рубашке — все
удавалось ему.
Был он не просто соперник, а, как говорится,
счастливый,
Та, о которой мечтал я, сердцем рвалась к нему.
И все-таки я любовался, под вечер ее встречая,
Нарядную, с синими-синими звездами вместо глаз,
Была она от заката вся словно бы золотая,
И я понимал, куда она торопится в этот час.
Конечно, мне нужно было давно уж махнуть
рукою.
На свете немало песен, и радостей, и дорог,
И встретить глаза другие, и счастье встретить
другое,
Но я любил. И с надеждой расстаться никак
не мог.
Нет, слабым я не был. Напротив, я не желал
сдаваться!
Я верил: зажгу, сумею, заставлю ее полюбить!
Я даже от матери втайне гипнозом стал
заниматься.
Гипноз не пустяк, а наука. Тут всякое
может быть!
Шли месяцы. Как и прежде, в проулке меня
встречая,
Она на бегу кивала, то холодно, то тепло.
Но я не сдавался. Ведь чудо не только
в сказках бывает…
И вот однажды свершилось. Чудо произошло!
Помню холодный вечер с белой колючей крупкой
И встречу с ней, с необычной и словно бы
вдруг хмельной.
С глазами не синими — черными, в распахнутой
теплой шубке,
И то, как она сказала: — Я жду тебя здесь.
Постой!
И дальше как в лихорадке: — Ты любишь,
я знаю, знаю!
Ты славный… Я все решила… Отныне
и навсегда…
Я словно теперь проснулась, все заново открываю…
Ты рад мне? Скажи: ты любишь? — Я еле
выдохнул:
— Да!
Тучи исчезли. И город ярким вдруг стал
и звонким,
Словно иллюминацию развесили до утра.
Звезды расхохотались, как озорные девчонки,
И, закружившись в небе, крикнули мне: — Ура!
Помню, как били в стекла фар огоньки ночные,
И как мы с ней целовались даже на самой заре,
И как я шептал ей нежности, глупые и смешные,
Которых, наверное, нету еще ни в одном
словаре…
И вдруг, как в бреду, как в горячке: —
А здорово я проучила!
Пусть знает теперь, как с другими встречаться
у фонарей!
Он думал, что я заплачу… А я ему отомстила!
Меня он не любит? Прекрасно. Тем будет ему
больней.
С гулом обрушилось небо, и разом на целом свете
Погасли огни, как будто полночь пришла навек.
Возглас: — Постой! Куда ты?.. — Потом
сумасшедший ветер.
Улицы, переулки… Да резкий, колючий снег…
Бывают в любви ошибки, и, если сказать по чести,
Случается, любят слабо, бывает, не навсегда.
Но говорить о нежности и целовать из мести —
Вот этого, люди, не надо, не делайте никогда!