Эдуард Асадов - Полное собрание стихотворений в одном томе (сборник)

Было нас трое в купе одном:
Моряк, богатырски храпевший над нами,
И мы – это я и волгарь-агроном,
Плечистый, с застенчивыми глазами.

Мы с ним толковали о ржи и о гречке.
И я, немного в том смысля порой,
Нет-нет да и важно вставлял словечко, –
Знай наших, хоть я, мол, и городской!

До книг, до стихов добрались мы потом.
Но он не смотрел мне восторженно в рот,
А стал вдруг цитировать стих за стихом, –
Знай тоже, мол, наших, хоть я – полевод!

Ложились мы в первом часу, вероятно.
И тут, отвернувшись на миг, из блокнота
Он вынул потертое женское фото,
Взглянул, улыбнулся и спрятал обратно.

– Так, так! – прогудел вдруг раскатистый бас.
Проснулся моряк, усмехнулся, зевая. –
Красавицу прячете? Молодая?
Женаты, конечно? По опыту знаю,
Проведает женка – ох, перцу ж и даст!

Слегка растерявшись, тот выключил свет.
С минуту иль две была тишина.
Потом он ответил: – А тайны и нет.
Это жена. Вы не смейтесь, сосед.
Честное слово, это жена.

– Простите, – моряк пробасил смущенно.
Понятно. Бывал в положенье таком.
Счастливое время… Молодожены…
– Да нет, мы двенадцатый год живем.

И чувствуя, видно, как подняли брови
Оба соседа, он в тишине
Стал говорить вдруг просто, с любовью,
С любовью… о собственной о жене.

Как встретил в клубе ее впервые,
Как в первый раз сказал ей: «Жена…»,
Какие глаза у нее озорные
И как хорошо смеется она.

– Немного капризная, правда, бедовая,
Балую тоже и сам порой,
Орехи очень любит кедровые,
Чуть не мешок вот везу домой.

Был на Урале в командировке,
Две недели дано мне было.
А я в полторы достал сортировки… –
Моряк улыбнулся: – И снова к милой?

Мы с флотским шутили, острили зубато,
Но было нам вроде неловко немного.
Ну так, словно были мы в чем виноваты
Пред теми, с кем нас разлучила дорога.

Он вышел в Бекетовке. Снова мрак
Гудел от вагонной дрожи.
– Хороший парень, – сказал моряк, –
Душевный парень, и все же…

Таких, к сожаленью, жены порой
Не очень-то любят и ценят не очень.
Зря раньше срока он едет домой.
Всякое может застать, между прочим…

Он выкурил трубку и вновь – храпака.
Бывалому всюду родная каюта!
А мне не спалось. От слов моряка
Стало грустно вдруг почему-то.

И впрямь не слишком ли часто бывает,
Что многие странно живут порой:
На чувства холодом отвечают,
На холод – нежностью и тоской?

Не знаю, как будет попутчик наш встречен,
Не ведаю, что у него за жена,
Но мне захотелось вдруг в этот вечер
Сказать, чтоб смогла услышать она:
– Послушайте, незнакомка далекая!
Не знаю: хорошая вы или скверная,
Сердечная, добрая или жестокая,
Но то, что любимая, – знаю наверное!

Поймите: в вагоне, соседям на час
Обычно не лгут никогда. Зачем?
Вас любят! А это один только раз
Встречается людям, и то не всем!

Поэтому, если вы любите тоже,
Привет вам сердечный!.. Но если вдруг
Сосед мой недаром меня встревожил
И встретится с болью ваш лучший друг,

Стойте тогда! Удержитесь от взгляда,
От тайных улыбок и тайных встреч!
Поймите: любовь не оплевывать надо,
А либо отвергнуть, либо беречь!..

Прислушался: ровно сосед мой дышит.
Он рядом – и то услышать не мог.
А до нее километры дорог…
Все верно. И все-таки вдруг услышит?!

День рожденья я с раннего детства любил.
За сюрприз посредине стола,
И за то, что я в школу в тот день не ходил,
И за торт, что мне мама пекла.

Были трудными годы, подарки – скромны,
Но был счастлив я, шашку беря.
И казалось на сутки возвратом весны
Мне седьмое число сентября.

Шашка – радость. Воздушен кусок пирога.
Только в этом ли главное было?!
– Тут не дорог подарок – любовь дорога, –
Мне с улыбкою мать говорила.

Эту старую мудрость постиг я вполне
Много позже, когда подо Мгою
День рожденья, меня отыскав на войне,
В блиндаже повстречался со мною.

Мы сквозь ливень пришли после боя назад,
Печь, треща, разливала жару,
Пар клубился над мокрой одеждой солдат,
Как туман над рекой поутру.

И когда нам вино старшина отмерял
Строго – Боже спаси просчитаться! –
Писарь, роясь в каких-то бумагах, сказал:
– А у нас новорожденный, братцы!

Пусть в далекие дали ушел этот день,
Но и ныне он в памяти ярок.
Все богатство солдата – шинель да ремень,
Где солдат раз добудет подарок?

Но сквозь дальние годы я вижу блиндаж
И на ящике из-под снаряда –
Десять кружек.
– Бери, брат наводчик, уважь!
Чем богаты, тем, значит, и рады!

Кружки были под стать продубленным бойцам,
В метках ссадин, просты, грубоваты,
В каждой ровно сто грамм, фронтовые сто грамм,
Что дают после боя солдату.

Юбиляру же, как ни взволнован он был,
Было все ж от чего растеряться,
Если водки он в жизни почти и не пил,
А сравнялось ему восемнадцать.

После третьей – блиндаж покачнулся слегка
И на песенных крыльях поплыл…
– Тут, брат, суть не в подарках – любовь дорога!
Улыбаясь, сержант пробасил.

Годы шли… И недавно, когда листопад
Закружил среди дачных огней,
День рожденья, как год и как десять назад,
Вновь созвал в моем доме гостей.

Нынче весело. Тосты смешны и бойки,
Каждый быть бесшабашным готов,
Хоть у многих уже посветлели виски
От забот и студеных ветров.

Я смеялся, а в сердце тревога росла.
Ты ведь первой прийти обещала.
– Вот приду и отвечу, – сказала.
Стукнет дверь – стукнет сердце: пришла, не пришла?

И когда вдруг вошла ты в веселом огне
Своих солнечно-теплых волос,
И когда подошла, улыбаясь, ко мне –
Все смела: и укор, и вопрос.

И сказала, как будто все беды рубя:
– Все решила я. Дар принимаешь?
Я дарю тебе душу свою и себя.
Насовсем, навсегда! Понимаешь?

«Я дарю тебе душу свою и себя!»
То ли ветер гудит у реки?
«Я дарю тебе душу свою и себя!»
То ли сердце стучится в виски?

Неужели я счастье схватил за рога?
И впервые сказать не пришлось,
Что не дорог подарок – любовь дорога,
Если все воедино слилось!

Только знаешь, сейчас говорить о любви
Я не в силах простыми словами.
Хочешь, чуть старомодным меня назови
И блесни, улыбаясь, глазами.

Но за дар, за надежды, что стали близки,
За минуты высокие эти
Я, как в храме, касаюсь губами руки,
Самой щедрой и нежной на свете!

Реки служат судам,
Травы служат стадам,
Рельсы – гулким колесам вагонным.
Птицы служат садам,
Маяки – морякам,
Звезды служат влюбленным.

Льют созвездья на землю таинственный свет,
Но ни трасс, ни путей к ним космических нет,
К ним, всегда добела раскаленным.
Космодром для ракет –
Лишь прохлада планет.
Звезды ж светят одним влюбленным.

Говорят, что влюбленный – это чудак.
Внешне, может, и так, но по сути не так.
Просто он изнутри озаренный.
Не косись на него с недоверьем, профком,
Кто рекорды дает и живет с огоньком?
Да, конечно же, он, влюбленный!

Кто влюблен – тот не ищет покойных путей,
Рвется к ветру и к звездам с любимой своей,
Всей земной красотой окрыленный.
«Жить с романтикой!» – это влюбленных закон,
Ну а кто не романтик, то попросту он
Вообще никакой не влюбленный.

Майский вечер затих в синеве тополей,
И гирлянды мигающих дальних огней
Над широким зажглись небосклоном.
Это так хорошо, что составы бегут,
Что на свете есть счастье, что птицы поют
И что звезды горят влюбленным!..

Пробило десять. В доме – тишина.
Она сидит и напряженно ждет.
Ей не до книг сейчас и не до сна:
Вдруг позвонит любимый, вдруг придет?!

Пусть вечер люстру звездную включил,
Не так уж поздно, день еще не прожит.
Не может быть, чтоб он не позвонил!
Чтобы не вспомнил – быть того не может!

«Конечно же, он рвался, и не раз,
Но масса дел: то это, то другое…
Зато он здесь и сердцем и душою».
К чему она хитрит перед собою
И для чего так лжет себе сейчас?

Ведь жизнь ее уже немало дней
Течет отнюдь не речкой Серебрянкой:
Ее любимый постоянно с ней –
Как хан Гирей с безвольной полонянкой.

Случалось, он под рюмку умилялся
Ее душой: «Так преданна всегда!»
Но что в душе той – радость иль беда?
Об этом он не ведал никогда,
Да и узнать ни разу не пытался.

Хвастлив иль груб он, трезв или хмелен,
В ответ – ни возражения, ни вздоха.
Прав только он, и только он умен,
Она же лишь «чудачка» и «дуреха».

И ей ли уж не знать о том, что он
Ни в чем и никогда с ней не считался,
Сто раз ее бросал и возвращался,
Сто раз ей лгал и был всегда прощен.

В часы невзгод твердили ей друзья:
– Да с ним пора давным-давно расстаться.
Будь гордою. Довольно унижаться!
Сама пойми: ведь дальше так нельзя!

Она кивала, плакала порой.
И вдруг смотрела жалобно на всех:
– Но я люблю… Ужасно… Как на грех!..
И он уж все же не такой плохой!

Тут было бесполезно препираться,
И шла она в свой добровольный плен,
Чтоб вновь служить, чтоб снова унижаться
И ничего не требовать взамен.

Пробило полночь. В доме тишина…
Она сидит и неотступно ждет.
Ей не до книг сейчас и не до сна:
Вдруг позвонит? А вдруг еще придет?

Любовь приносит радость на порог.
С ней легче верить, и мечтать, и жить.
Но уж не дай, как говорится, Бог
Вот так любить!