Варлам Шаламов - Колымские тетради

Орудие добра и зла,
Топор — древнее, чем пила,
И не прошла еще пора
Для тайной силы топора.

Кладется на ночь на порог,
Чтоб жизнь хозяина берег,
Чтоб отогнал топор врага,
Пока свирепствует пурга.

Но если им срубили гроб
Для жителя якутских троп,
Оленьих трактов, лайд, озер,
В куски ломаем мы топор —
Даем нечистому отпор.

Ветер по насту метет семена
Ветер как буря и как война.

Горбится, гнется, колеблется наст:
Этих семян никому не отдаст.

Девственниц-лиственниц семена.
Неоплодотворенная тишина.

Что из того, что явилась весна,
Лиственниц этих лишая сна?..

Она ко мне приходит в гости
По той параболе комет,
Оставя падающий косо
Рассеивающийся свет.
Ей надо быть моей средою,
Как та воздушная среда,
Среда, которой я не стою,
Да и не стоил никогда.
Но в мире преувеличенья
В обличье сказок и легенд
Она сама была леченьем,
Вполне химический агент.
Оставя на моей бумаге
Едва заметный, легкий след,
Как тайнопись, которой маги
Заворожили свой секрет.
Как те бесцветные чернила,
Проявленные на огне,
Остатки жизненного пыла,
Несвойственного нынче мне

Не суеверием весны
Я тронул северные сны,
Те отпечатки старины,
Где откровенья мне даны
И с веком соединены
Среди полночной тишины.
Тем сновиденьям не бывать!
Не потрясти мою кровать,
Меня с кровати не сорвать!
Да будет мне всегда легка
Неосторожная рука,
Звенящая в звонок стиха, —
Резка, разумна и гулка.

Письмо из ящика упало
И вырвало у смерти жало.
Сквозь жизни гам
Одна картонная страница
Летит, планируя, как птица,
К моим ногам.

Хоть стал давно добычей тлена
Тот черный гость,
Бежать из песенного плена
Не удалось.

Не удалось сорваться с петли
И скрыться с глаз,
Покуда возглашает петел
Последний раз

Покамест запевают трубы
Сигнал суда,
Покамест ангел синегубый
Ведет туда,

Где звезды вносят свет пристрастья
Во все углы,
Где все последствия пространства
Так тяжелы.

Я, пожалуй, рад безлюдью.
Пусть никто, кроме меня,
Не встречает ветер грудью
Без костра и без огня.

Я, пожалуй, рад молчанью
Птиц, безмолвных в том краю,
Пусть молчание лучами
Освещает жизнь мою.

Чтоб у печки и у свечки
Проходили дни мои,
След у безымянной речки
Намечая в забытьи

Просто — болен я. Казалось,
Что здоров,
Что готов нести усталость
Старых слов.

Заползу в свою берлогу.
Поутру
Постою еще немного
На ветру.

Подышу свободной грудью
На юру,
Постою там на безлюдьи
И — умру.

Клянусь до самой смерти
мстить этим подлым сукам,
Чью гнусную науку я до конца постиг.
Я вражескою кровью свои омою руки,
Когда наступит этот благословенный миг.
Публично, по-славянски
из черепа напьюсь я,
Из вражеского черепа,
как делал Святослав.
Устроить эту тризну
в былом славянском вкусе
Дороже всех загробных,
любых посмертных слав.

Коктебель невелик. Он родился из книг,
Из проложенной лоции к счастью
Кормчий Кафы поймал ослепительный миг
И причалил, ломая ненастье.

Он направил корабль по весенней луне,
Уловив силуэт Карадага,
Он направил корабль по осенней волне
С безмятежной, бесстрастной отвагой.

Этот профиль луны на земле засечен
При создании нашей планеты,
Магматическим взрывом в науку включен,
И на лоции пойман, и людям вручен,
Словно дар фантазера-поэта.

Пусть потом за спиной и бурлит океан
И волнуется нетерпеливо, —
Гаснет боль от телесных, душевных ли ран
В этом ярко-зеленом заливе.

И пускай на Луне уж давно луноход,
А не снасть генуэзского брига,
И в историю вложен ракетный полет —
Космографии новая книга, —

Никогда, никогда не забудет земля,
Что тогда, в штормовую погоду,
Лишь по лунному профилю ход корабля
Он привел в эту малую воду.

Я скитаюсь по передним,
Места теплого ищу,
Потому что в час последний
Гула славы трепещу.

В переносном и буквальном
Жажду только теплоты
В неком царстве идеальном,
Где гуляют я и ты.

Где других местоимений
Не пускают в оборот,
Где и гений платит пени,
Если сунется вперед.

Слышу каждое утро
Голос Бога-творца:
«До последней минуты!
До конца! До конца…»

Нету истины выше,
Нету мысли верней
Для подвала и крыши —
Для рабов и царей.

Этот лозунг футбольный,
Сей спортивный совет,
С неожиданной болью
Принимает поэт.

Зови, зови глухую тьму
И тьма придет.
Завидуй брату своему.
И брат умрет.

Вот так умереть — как
Коперник — от счастья,
Ни раньше, ни позже — теперь,
Когда даже жизнь перестала стучаться
В мою одинокую дверь.

Когда на пороге — заветная книга,
Бессмертья загробная весть,
Теперь — уходить! Промедленья — ни мига!
Вот высшая участь и честь.

Мизантропического склада
Моя натура. Я привык
Удар судьбы встречать как надо,
Под крепкою защитой книг.

И всевозможнейшие скидки
Несовершенству бытия
Я делал с искренней улыбкой,
Зане — весь мир жил так, как я.

Но оказалось — путь познанья
И нервы книжного червя
Покрепче бури мирозданья,
Черты грядущего ловя.

Судьба у меня двойная,
И сам я ей не рад:
Не был бы я поэтом —
Был бы тогда солдат.

Судьба у меня такая,
И сам я этому рад:
Остался бы я неизвестным
Поэт я или солдат.

Человеческий шорох и шум
Предваряют мое пробужденье,
Разгоняют скопление дум,
Неизбежных в моем положенье.

Это, верно, сверчок на печи
Затрещал, зашуршал, как когда-то,
Как всегда, обойдусь без свечи,
Как всегда, обойдусь без домкрата.