Станислав Гагарин - Военные приключения. Выпуск 1
«Наверное, ночью… пограничный катер был…» — думал сержант, усиленно пытаясь не глядеть в сторону женщины и сосредоточить внимание на словах начальника колонии, который что-то говорил ему, но смотрел в другую сторону, куда боялся взглянуть сержант. Речь майора не вязалась с обстановкой, как и улыбка на его лице со следами одинокого ночного пьянства не укладывалась в похмельные мешки и морщины. Он пускался в ненужные и длинные наставления по организации охраны, потом уверял, что отдаст какие-то распоряжения о повышении безопасности, и наконец устал мужественно бороться с утренней головной болью и условными рефлексами.
— Смотри, сержант! — это было сказано совсем некстати и так нелепо, что даже женщине стала понятна неофициальная строгость его намекающих на что-то личное слов. — Смотри, чтобы ни один волосок не упал… Чтобы ни одна пылинка не легла на голову нашей милой посетительницы.
Майор встал и сделал нелепейший поклон в ее сторону.
Женщина что-то сказала, но ее слова заглушил доклад молоденького вольнонаемного служащего — надзирателя о том, что заключенные готовы и ждут на контрольно-пропускном пункте.
— Отправляйтесь, сержант! В восемь тридцать вы должны быть на месте. А вас, — майор еще раз столь же учтиво, сколь неуклюже, поклонился, подходя к женщине, — я довезу туда, если вы готовы.
Сержант поспешил выйти. Что она сказала? Имя свое? Или слова благодарности? Кажется, имя… Но сержант не расслышал его, коридорный сквозняк с гулом захлопнул дверь канцелярии.
Женщина была неутомима и у п о р н а: за неделю она дотошно облазила все старые рудники. Оставались две штольни — и работа ее будет закончена. Она все время записывала что-то в блокнот, отбирала некоторые образцы и, кажется, была довольна результатами поисков.
Сержант не осмелился заговорить с ней о чем-нибудь таком, что не входило в круг его служебных обязанностей, с самого начала он не сделал этого, а теперь просто так невозможно ничего сказать! Все так внезапно. И врасплох застигнутый любовью, сержант с испугом затаился перед необъятным чувством. Слова, как жалкие насекомые, мысленно тянулись, волоча за собой земные соринки, а любовь была, как небо и солнце — сияющая и высокая. Хмурая пелена молчания удручала его, и где-то в глубине души он даже был бы рад появлению грозового облачка подозрения, что может случиться нечто необычайное, что разразится буря и сержант примет на себя удар. Это была его первая любовь, романтическая и героическая, всегда готовая на самопожертвование. Но жертва, если до того дойдет, должна совершиться в триумфе победы. Спокойно, сержант! Спокойно… Сначала победа, а жертва — потом. К этому надо быть готовым.
Заключенные вели себя прилично, с энтузиазмом, обычно им несвойственным, разбирали завалы, расчищали и раскапывали осыпи, если находились залегания каких-то примечательных для науки жил. Старались угодить молодой женщине. Ее присутствие придавало им ощущение сопричастности к чему-то великому, утраченному ими в неволе и теперь оказавшемуся так близко, что можно было уловить его могучее дуновение, словно льющиеся волны музыки и света торжественного и одухотворенного смыслом праздника человеческого творчества. Они вели себя настолько корректно и послушно, что сержант уже не сомневался: такое не к добру. Уже на второй день он подумал о том, что состав надо было бы менять, а не посылать одних и тех же. В целях безопасности это было бы разумнее. Но каждое утро из ворот КПП выходили почему-то одни и те же, а ему никак не удавалось выбрать время, чтобы ознакомиться с оперативными и другими данными, характеризующими эту пятерку, и особенно «старшого», Скорпиона. Очень не нравился сержанту этот Скорпион. Ему показалось, что он все время исподволь наблюдает за конвоем, изучает, следит. Но, кроме интуитивных импульсов, подозрения свои сержант ничем подтвердить не мог.
А Скорпион наблюдал. Вот и сейчас он отметил, как сержант при кажущейся малоподвижности и медлительности ловко поймал сигаретную пачку левой: четко сработала кисть, пальцы. Вроде не левша. Но и это не исключено. Не исключено, что сержант в совершенстве владеет всеми приемами задержания как с оружием, так и без. Не исключено, что сержант сильнее и выносливее. Ничего не исключал Скорпион из наблюдений и заключений о достоинствах сержанта. Собственный перевес он видел в психологии, которая у Скорпиона не только допускала крайние меры жестокости, что не снилось этому мальчику в самых кошмарных снах, но полностью основывалась на этих крайних мерах. Что замышлял Скорпион — ему самому не было до конца ясно. Да и замышлял ли он? Может, на досуге тренировал мозг решением авантюрных задачек? Ведь он должен был понимать, что побег из этой колонии невозможен. Сам остров, на котором она располагалась, надежно изолировал ее от мира, и добраться на материк можно было, лишь захватив какое-либо судно, что само по себе создавало каскад трудностей. Но призрак свободы являлся ему по ночам в удушливой мерзости барачного пролета, где три сотни отверженных, душевно изломанных рецидивистов-уголовников натужно пытались забыться сном скотов. А время почти не двигалось, словно вся прошлая жизнь стремительно соскользнула в глубокую яму. Каждый день — ступенька, а таких ступенек еще более пяти тысяч надо выдолбить на крутом откосе этой ямы. Скорпион не смирился и не сдался, а затаился и мрачно мечтал. Он знал и другое: иногда самую безумную идею можно довести до исполнения, а самую, казалось бы элементарную, — провалить, споткнуться на пустяке. Такой «пустяк» и привел его сюда. Скорпион не раскаялся в своих преступлениях — слишком много надо было принести покаяний.
Добывать свободу для всех заключенных Скорпион не собирался, ни с кем не делился мыслями, потому что никому не доверял и всех презирал. По истечении срока на свободу он выйдет почти стариком, а так хотелось еще п о ж и т ь. Ах, как ему хотелось! Уж теперь не сделал бы ни одной промашки. Свой извращенный ум он ставил намного выше не только окружавших его людей, но, может, всего человечества. Но выйти раньше можно было только на гребне кровавой волны, которую надо поднять, всплеснуть и, подмяв ее под себя, вынестись в жизнь обетованную.
Исподволь он наметил сообщников на время активных действий.
Очень кстати появилась эта женщина. Судьба. Случай. На другой такой случай надеяться невозможно, надо использовать этот. Неизвестным в его уравнении оставался сержант. И начинать надо именно с него, с сержанта. Он должен был стать первой струйкой в том кровавом потоке, который может вынести Скорпиона на свободу. Но сержант не раскрывался. Скорпион отмечал каждый его шаг, каждое движение и… не находил ошибок. За эту неделю Скорпион не раз уже чувствовал адское вдохновение, но вовремя останавливался и после убеждался, что правильно поступал. Преодолевая ненависть, Скорпион «зауважал» сержанта, попытался его «разговорить», но с ужасом почувствовал, что сержант ведет с ним непонятную игру, словно провоцирует его на последний шаг. Зачем? Подозревает? Ясно, все заключенные находятся под подозрением в склонности к побегу. Но тут было иное: психическая дуэль. Этот мальчик решил заработать медаль! Вот в чем дело. Каждому свое.
Но женщина. Должна же она ему нравиться? Так оно и есть. Нравится. Скорпион ждал. А сержант молчал. Белая мумия. Поговорил бы хоть с обожаемой! Старшой уводил свою пятерку в глубь штолен, предоставляя возможность сержанту, но тот в таких случаях занимал «безобидную» позицию в тени. Под землей — хорошо: даже звук выстрела не дойдет на поверхность. Если он успеет выстрелить. Лучше, конечно, если выстрела не будет. Тех двоих у выхода Скорпион возьмет голыми руками. Но сержант не раскрывался. А если отвечал на вопросы, то, чувствовалось, «ваньку валял», деревеньку из себя строил.
Не переусердствовал ли сам Скорпион с добропорядочным поведением? Заключенные должны вести себя естественно, они же слишком вежливы и трудолюбивы целую неделю. На сегодня Скорпион назначил «развлекательную» беседу. Они приходили на место всегда чуть раньше. Женщину привозил майор. Утром, в обед и вечером он курсировал с нею на личном автомобиле. Год назад, вернувшись из отпуска, майор непонятно зачем на барже, приходившей за грузом, доставил себе прихотливое удовольствие, привезя сюда этот автомобиль. Неделю покатался, забавляя любопытных сусликов, издалека следивших за его бессмысленными автопробегами и прятавшихся при его приближении. Потом майор оставил механизированные моционы, запивая по ночам семейную драму. Теперь это средство передвижения было вновь введено в действие ради прекрасной особы.
— Хотя бы отец наш родной, — так зеки за глаза именовали начальника колонии, — задержался подольше. Неохота от такого солнышка под землю заползать.
