Евгений Абросимов - Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне
289. «Картины пишем, акварели…»
Картины пишем, акварели
Всех уголков родной земли,
Чтоб пограничники смотрели
И крепче землю берегли.
Стихи мы пишем дни и годы,
Мы отдаем им жизнь свою,
Чтоб с ними шли бойцы в походы
И побеждали бы в бою.
Мы плавим сталь в печах и домнах,
А после выплавки, устав,
Лежим в тиши квартир и комнат,
Листая воинский Устав.
290. «Пусть буду я убит в проклятый день войны…»
Пусть буду я убит в проклятый день войны,
Пусть первым замолчу в свинцовом разговоре,
Пусть… Лишь бы никогда не заглянуло горе
В твой дом, в твои глаза, в твои девичьи сны…
Пусть не осмелится жестокая рука
Черкнуть в письме, в скупой на чувства фразе,
Что ты в разорванном лежишь противогазе
И бьется локон твой у синего виска…
ПЕТР НЕЗНАМОВ
Незнамов (псевд.; настоящая фамилия — Лежанкин) Петр Васильевич родился в апреле 1889 года на Нерчинском заводе Читинской области в семье служащего. Окончил гимназию в Чите и был признан в армию. С начала первой мировой войны Незнамов служил в артиллерии, был контужен, отравлен газами. После лечения в госпитале штабс-капитан Незнамов был демобилизован и тяжело больным вернулся в Читу.
Впервые он начал печататься в 1907 году в газете «Забайкальская новь». В 1919—1920 годах его стихи публиковались в читинской и Владивостоке кой периодике: в журналах «Театр и искусство», «Дальневосточная республика» и других. В 1921—1922 годах он был членом футуристической группы «Творчество». В сентябре 1922 года П. Незнамов переехал в Москву и поселился в общежитии ВХУТЕМАС’а.
Огромную роль в творческой судьбе Незнамова сыграло знакомство и общение с В. Маяковским, который устроил его на работу в издательство артели писателей «Круг». В 1923 году Незнамов вступил в литературную группу «ЛЕФ», а когда начал издаваться журнал «ЛЕФ», стал секретарем его редакции. Первый сборник поэта — «Пять столетий» — вышел в 1923 году. В середине 1930-х годов он активно сотрудничал в «Литературной газете», писал статьи и рецензии.
Петр Незнамов погиб в октябре 1941 года в Дорогобуже в составе московского народного ополчения.
291. России
Тебя, тебя на всем скаку
Какой запечатлеет мастер:
Слились и всадник и скакун
В таком невиданном распласте!
И спроектирует ли кто
Твоих кипящих сил поток!
Но все, кто видел и не видел,
В сегодняшнем венчают дне
Тебя, тебя в твоем раскиде —
В раскиде песен и огней!
И пусть звенит твой звонкий день
В ушах столиц и деревень!
292. Наскок ливня
Еще никто его не ждал.
Косого летнего дождя, —
Сверкало солнце не листах –
И вдруг нахлынул, исхлестав.
Пули дождин запели.
Пеньем покрыли поле.
Почвы их жадно пили.
Пыль попримяли пули.
И под посвист: жди — не жди,
Жди — не жди, насытим вдосталь, –
Миллиардами дождин
Разлинован разом воздух.
И под ливня рев и вой
Был он снова, снова, снова,
Без линейки по кривой
Разом, разом разлинован.
Резвый, резкий этот марш
Ливня, бешенства, шумихи —
Он похож на рейд гусар,
Он берет рекорд на лихость.
Разве ливень — топ в галоп —
Кинув тыщи обещаний,
Тучу сдвинувши на лоб,
Не форсирует песчаник?..
Веером пуль-дождин,
Шлепнув экспресс-красавец,
Прихотью влаг рожден,
Он ускакал на север.
293. Этот февраль
О. Петровской
С кашлем в горле, с гулким кашлем,
Застегнув себя на вьюгу,
Был февраль. За ним ветра шли —
Множить вызлобки и ругань.
С кашлем в горле — сыр и мглинист —
Мглой испробован, изглодан,
Каждый вечер бурю вынес
И в оправе снега подан.
Каждый дом исшарен смерчем —
Стенам некуда деваться —
Снег, как скрипкин гриф, заверчен
Дважды, трижды, трижды двадцать.
Город в лоб исхлестан злобой,
Взят врасплох в своей постели,
Город сжат в тиски сугробов,
Снега, ругани, метелей.
Но и так, в студеный вечер,
Где-нибудь на Забайкальской —
Сам с собою плюс диспетчер —
Лучше слушать эти вальсы,
Лучше этих вьюг оправа —
Да, снегов оправа лучше! —
Чем огни шанхайских лавок,
Йокагам благополучье…
С кашлем в горле, с гулким кашлем,
Застегнув себя на бурю,
Был февраль. За ним снега шли,
И фонарь глазок прищурил.
294. «Несется жизнь лавиной…»
Несется жизнь лавиной,
И о такой поре —
Ее попробуй вдвинуть
В 5 строк На нонпарель.
Она, минуя тропы,
Обвалами летит,
А ты пойди — попробуй
Зажми ее в петит.
Она, как вольный ветер,
Сегодняшняя жизнь,
А ты ее в газете
Поймай и удержи.
И пусть — обвал обвалом…
Но нет причин кричать,
Спокойно, как бывало,
Обвал отправь в печать.
Не куксясь и не горбясь, —
Работа весела! —
Обвал на узкий корпус
Бери и посылай.
Чтоб тесно было фразам,
Как травам на Дону,
Чтоб мысль — большая —
Разом взрыхляла целину.
И вот тогда, горячий,
Касаясь строк едва,
Для свежих восприятий
Сумей найти слова.
Будь ясен до предела и
Так их поверни, чтоб
Слово стало делом, чтоб
Стало — коммунизм!
А сам таким будь стойким
И целостным еще,
Чтоб слово в общей стройке
Служило кирпичом.
НИКОЛАЙ ОВСЯННИКОВ
Николай Овсянников родился в 1918 году. Учился в Институте истории, философии и литературы (ИФЛИ) в Москве вместе с Л. Шершером и Э. Подаревским.
Погиб в 1942 году под Сталинградом.
295. «Чуть заметной, заросшей тропой…»
Чуть заметной, заросшей тропой
Ты идешь, как тогда, как прежде.
Искрометной, студеной росой
Лес забрызгал твою одежду.
Ночь. Туманы. И снова день
Надвигается пасмурный, строгий.
Ты же ищешь всегда, везде
Не пройденной никем дороги.
Это юность моя идет
По лугам, по лесам дремучим,
А над ней набухает, растет
Синеватая, грозная туча.
А над ней раскололся гром,
И, зарывшись в траве прогорклой,
Он под сумрачным смолкнул дождем,
Занавесившим речку за горкой.
Дождь кругом… Ничего не видать…
Ветер листья срывает беснуясь…
Так куда ж ты пойдешь, куда,
Беспокойная, дерзкая юность?
296. «Ни сказки нету, ни песни…»
Ни сказки нету, ни песни,
Никто не расскажет о том,
Как был ты расстрелян, ровесник,
При матери, под окном.
И жил ты и умер как надо.
А там, где упал ты, теперь
Лишь шорох заглохшего сада
Да глухо забитая дверь.
И мне бы и просто и строго
Пройти по дорогам земным,
И мне пусть приснятся в тревогах
Мальчишески-ясные сны.
И пусть упаду, не изведав,
Как ветер над миром прошел,
Как тяжко колышет победа
Знамен пламенеющих шелк.
И мне б, умирая, сквозь роздымь
Следить, как на запад прошли
Такие хорошие звезды,
Последние звезды мои.
А ветер всё круче и круче
Встает над моею страной,
Веселые майские тучи
Проносятся стороной.
И мне бы сквозь горечь бурьяна
Услышать большую грозу,
Услышать, как в пыльные раны
Колючие травы ползут.
И жизнь, проходящая мимо,
И грудь просверливший свинец
Мне станут ясны нестерпимо —
И пусть это будет конец.
297. «Горькие и высохшие травы…»
