Омар Хайям - Рубаи. Полное собрание
229. Интересны в высшей степени изощренная форма этого четверостишия, где рифмой в последней строке становится слово, взятое для редифа, и хитрая игра смысла: негодование соседей по поводу того, как он живет, Хайям простым переносом акцента превращает в философский вопрос: живет ли он?
Это рубаи текстуально близко к № 1100; есть основания предполагать в них равноправные авторские версии.
231. Применительно к себе «веру во Христа» Хайям упоминает лишь единожды; это явный отголосок поиска «веры для себя». По стилю четверостишие безусловно относится к «зороастрийским».
235. Поэт, увы, перестарался: чтобы доказать приверженность учению Заратуштры, надел ритуальный пояс огнепоклонников, и «маги» не простили ему кощунства. Прощай, зороастризм…
236. Особый вид иронии: точно повторить чужие мысли, но озвучить их так, чтобы слушателю стало смешно. Это четверостишие целиком построено на юмористической игре созвучий и повторяющихся слов; если ее не воспроизвести, оно рассыпается на исходный строительный материал и начинает звучать как серьезное утверждение тех глупостей, которые Хайям осмеивает.
По критерию: вес = 742, 6-е место. Претендент на авторство: Руми.
241. См. № 813.
245. По критерию: вес = 500, 70-е место.
246. Издавна известны два принципиально различных пути познания истины: религиозный (мистический) и научный. За шуткой Хайяма скрывается серьезнейший вопрос: а нет ли третьего пути, лучшего? Однако и за 900 последующих лет человечество, кажется, так и не нашло третьего пути.
Критерий: вес = 593, 32-е место. Претенденты на авторство: Афзал Каши, Шах Санджан.
«Решай, что лучше: спать иль пировать весь век…»
Поиски радости в бессмысленном мире, беспечальности среди печалей. Признание земной любви как высокой жизненной ценности. Скромное начало бунта против Аллаха.
250. Вот известные переводы этого четверостишия (по порядку: И. Тхоржевский, Л. Некора и Г. Плисецкий):
Просило сердце: «Поучи хоть раз!»
Я начал с азбуки: «Запомни — „Аз“».
И слышу: «Хватит! Все в начальном слоге,
А дальше — беглый, вечный пересказ».
В тоске молило сердце: «Открой мне знанья свет!»
— Вот это — знак алифа, — промолвил я в ответ.
И слышу вдруг: «Довольно! Ведь в этой букве все:
Когда Единый в доме, другим уж места нет».
«Снизойди, — меня сердце просило, — к мольбе:
Научи меня истине, ясной тебе!»
«А!» — сказал я. «Достаточно! — сердце сказало. —
Много ль надо ума, чтобы вымолвить „Бэ“?»
Итак, что же на самом деле ответило Сердце? Дословный перевод ответа: «Довольно! В доме если человек есть, одного слова достаточно». Переводчикам пришлось прибегать к догадкам о смысле этой фразы — с совершенно различными результатами. Например, Л. Некора, судя по всему, предположил в слове «один» обыгрывание цепочки: буква «алеф» — цифра «один» — Единый, т. е. Бог, и предпочел прочесть ответ Сердца примерно так: «Довольно! В доме если появился Единый, ничьи слова неуместны». Но как же быть с тем, что Бог — вездесущ и в любом доме присутствует всегда?..
Здесь Хайям дословно приводит пословицу, смысл которой таков: «своему человеку в доме довольно и одного слова», т. е. своему не нужно долго объяснять. Сердце понимает собеседника с легчайшего намека. Трудно сказать, знал ли И. Тхоржевский про эту пословицу, но суть четверостишия он передал достаточно близко. Что касается перевода Л. Некоры: частично и он верен, поскольку Сердце действительно восприняло букву «алеф» как совет задуматься о Боге.
252. Философ — слово с подтекстом; оно не только означало род научных занятий, но и было ругательством обывателей в адрес ученых, намекавшим на вольнодумство.
Концовка по-хайямовски двусмысленна: либо: «я узнаю, кем — но не „философом“ (в ругательном смысле) — мне здесь следует называться», либо: «я познаю свою суть и тем заслужу звание философа, ученого».
254. Слово «ходжа» Хайям применяет всегда в одном смысле: ученый-богослов. Ходжа в его стихах — одиозная фигура, предмет насмешек. Но в данном случае и многоначитанный ходжа пригодился. Он должен напугать Сердце рассказом про легендарного стяжателя Коруна, которого поглотила земля со всеми его несметными сокровищами (Коран, сура 28, ст. 76–81).
257. Речь о том, что Душе необходимо осознать цель своей жизни и начать соответственно работать. Сова у Хайяма отнюдь не символ мудрости: она шарахается от света (т. е. от света знаний).
260. По критерию: вес = 485, 78-е место. Претендент на авторство: Сайид Муртада.
262. См. № 323, 642.
265. В некоторых произведениях современной фантастики наш мир при взгляде из четырехмерного пространства-времени оказался бы неподвижным слитком Бытия. Любой человек внутри него — полоска, протянувшаяся от дня рождения до момента смерти, намертво примороженная к тому или иному месту в каждый момент истории. Этот образ навеян идеей пространственно-временного континуума Минковского, автор которой, математик начала XX века, добавил ось времени к трем пространственным координатам. Но откуда у Хайяма полностью совпадающий с этим образ «слитка Бытия»?.. См. № 326.
270. По критерию: вес = 621, 24-е место. Претендент на авторство: Саифуд Дин Бахарзи.
274. В последних строках — попытка переводчика хотя бы бледно воспроизвести фейерверк хайямовской игры словами.
275. Последняя строка — пословица, смысл которой таков: «Была хороша, стала еще лучше».
277. По критерию: вес = 513, 64-е место.
285. В этом четверостишии, в отличие от близкого к нему рубаи № 669, есть некая странность: кто адресат? Заведомо не «душа» (ибо сказано в 1-й строке: «ты с душой расстанешься»). Следовательно, сам человек? Но по всем канонам человек — соединение души с плотью, и говорить, что «ты пришел неведомо откуда и уйдешь неведомо куда», можно не человеку в целом, а только его душе…
Здесь отзвук своеобразного «закона сохранения», который Хайям иллюстрирует в стихах, например, о капле воды, сливающейся с океаном: она одновременно исчезает и не исчезает… Ничто не исчезает в никуда и не возникает ниоткуда. Так и человек. Известен — до и после жизни — путь его души, а также и путь его праха. Однако порознь как то, так и другое — еще не человек. И все же говорить, что человек от их слияния возник, что он исчезнет бесследно, — нельзя, это противоречит хайямовскому «закону сохранения». Возможно, существует какой-то пласт Бытия/Небытия, где до и после смерти пребывает «человек» — и не как «душа», и не как «тело» — нет, на более высоком уровне, как идея их соединения и воплощения в одном-единственном конкретном человеке. Рай и ад — для души. Судьба горшков — для праха. А что для человека?.. Вот уж действительно: «неведомо откуда, неведомо куда». Кстати, даже богословы не могут отвергнуть эту мысль, ибо как же иначе после воскрешения будут восстановлены люди — с конкретными формами их тел?
Этот же вопрос — в рубаи № 419.
288. Намек на одно из чудес Мусы (Моисея): его руки покрылись цветами.
290. По критерию: вес = 492, 77-е место.
291. По критерию: вес = 608, 31-е место. Претенденты на авторство: Хафиз, Муджедд Хамгар.
297. См. № 405.
307. См. № 596.
308. «Карман земли» — могилы. Люди как бы сыплются из «подолов неба» и проваливаются в них.
309. См. № 1295.
310. Об этом четверостишии подробно говорится во вступительной статье, в главе «Не только тайным языком». В оригинале оно читается так же трудно и без комментариев малопонятно, как и в переводе.
314. Есть пословица: «Отговорка хуже самого греха». С учетом ее четверостишие начинает звучать по-хайямовски парадоксально.
315. Это «странствующее» четверостишие относят, в частности, и к стихам Ибн Сины, т. е. к началу XI в. Во всех хайямовских его версиях названы три стихии из четырех — ясно, что изначально были названы все четыре, но текст испорчен временем. Проф. Хомайи («Тараб-ханэ», с. 170) цитирует текст из других источников, в этом смысле полноценный. Последние его строки можно перевести так:
Пусть ветры при мольбе твой гнев-огонь не вздуют!..
Как Салгар-шаха прах мою слезу прости!
Этот текст уже никак нельзя отнести ни к Ибн Сине, ни к Хайяму, он мог быть написан лишь в конце XII в.: Салгар-шах, основатель туркменской династии, правившей в Фарсе в 1146–1187 гг., жил заведомо после Хайяма.
