Коллектив авторов - Живая вода времени (сборник)
Но меня происходящее вокруг занимало все меньше и меньше. Холод проник уже в самые потаенные закоулки моего плаща и пробирался теперь под рубашку.
В этот момент чей-то локоть уперся мне в спину, и я обернулся.
Миловидная девушка, заметив свою оплошность, улыбнулась мне и замерзшими губами прошептала:
– Простите.
– Ничего, – сказал я.
В следующий миг ее локон маленькой золотой кисточкой уткнулся мне в щеку, провел по лицу и отпрянул, она снова едва заметно улыбнулась.
Глядя на нее со стороны, я видел, как из ее рта вырывается белесым облачком пар, чувствовал ее легкое дыханье. Загнутые к верху длинные ресницы вздрагивали и колыхались.
Как только я решил, наконец, обратиться к моей случайной соседке, она, повинуясь единому порыву, охватившему окружающих нас людей, рванулась к освещенной огнями сцене. И исчезла из вида.
В это время на помосте начал разворачиваться очередной акт праздничного действа – в окружении группы поддержки на сцене появилась столичная знаменитость, а через мгновение из динамиков захрипела фонограмма популярного шлягера. Толпа еще теснее сомкнула кольцо вокруг сцены, а вокруг меня, наоборот, стало просторнее. И это был знак, что мне пора уходить с этого места.
В следующее мгновение я попытался раздвинуть еще достаточно плотное скопление людей. Для этого мне пришлось как можно шире развести плечи и выставить локти, и лишь потом начать движение назад. В этот момент внезапно и вроде бы как ниоткуда появился человек. По крайней мере, еще секунду назад его не было на этом месте, мне отчего-то запомнились ярко раскрашенные в немыслимые цвета волосы вертлявой молодой особы, на протяжении четверти часа торчавшей у меня перед глазами.
Фигура, появившаяся столь неожиданно и незаметно, находилась теперь на том самом месте, откуда я только что стартовал вглубь толпы, подальше от сцены. Я был готов поклясться, что еще долю секунды назад этого человека не было поблизости. И откуда он взялся – коренастый, невысокий, одно плечо ниже другого?
Одно плечо ниже другого! Длинный серый плащ… Серые брюки с манжетами, черные кожаные туфли. Голова не покрыта. От мысли, саднящей, настойчивой, жалящей сознание, стала кружиться голова. И, как всегда бывает, у меня при сильном волнении начали гореть щеки.
Пересиливая себя, я поднимаю глаза выше. Теперь никаких сомнений. На нем абсолютно те же вещи, что и на мне!
Пытаясь отмахнуться от назойливой мысли, я еще раз окидываю взглядом впереди стоящего. Волосы. Волосы темно-русые, чуть вьющиеся, коротко остриженные сзади и начинающие редеть ближе к темени. И эта маленькая черная точка на мочке правого уха. Родинка. Моя родинка!
Что же это за наваждение? Моя рука невольно приподнимается, и я словно в тяжелом, липком сне медленно направляю ее вперед, к плечу фигуры в сером плаще. Но меня останавливает сознание невозможности совершить прикосновение. Страх цементирует тело, всепоглощающий, тупой страх.
В этот момент он, стоящий впереди меня, начинает медленно поворачиваться. Мне еще удается разглядеть эту не бритую со вчерашнего вечера щеку (лень было утром разбираться со щетиной). И тут страх, только что пеленавший мое тело, как младенца, придает мне силы и, словно монету в бушующий океан, бросает меня в праздничную толпу.
На скорости я врезаюсь в пеструю ленту ликующей публики, слышу за спиной возмущенные крики и проклятья. Но это лишь придает мне дополнительные силы в безоглядном бегстве. Прорвавшись сквозь толпу, я достигаю, наконец, тротуара, опоясывающего площадь со всех сторон, и скрываюсь в первой подворотне. Постепенно перехожу на шаг. Задыхаясь, медленно, всем ртом пережевываю холодный, вязкий воздух. Еле передвигая ноги, скашиваю глаза направо и без труда различаю в глубине подворотни всю ту же коренастую фигуру, передвигающуюся в том же направлении, что и я.
Бросаюсь в следующий двор, перебегаю через детскую площадку, потом через улицу и снова во двор, между домами. Мое спасение в том, что я хорошо знаю город! Снова перехожу на шаг и глотаю ртом воздух.
Какая-то женщина, полагая видимо, что мне плохо, предлагает помощь, я в ответ лишь протестующе машу рукой. Не до того.
Вот и мой дом. Подъезд, старая скрипучая дверь. Захлопнув ее, прыгаю через две ступеньки наверх, наверх. Мой этаж, руки дрожат, а ключ упорно не лезет в замочную скважину.
«Клац!» – щелкает, наконец, ключ. Гулко хлопает внизу дверь подъезда. С грохотом захлопывается дверь за мной. Последним осмысленным движением вставляю ключ и проворачиваю его до упора. Спустя мгновение в замок с другой стороны кто-то пытается вставить еще один ключ. Напрасно. Невыносимо долгими кажутся те несколько минут, в течение которых продолжается бесшумная, но напряженная борьба за возможность проникнуть в квартиру.
Потом за дверью раздаются шаги, спокойные и неторопливые, хлопает дверь подъезда, и на меня неожиданно наваливается усталость. Я медленно оседаю на холодный паркет и тупо смотрю прямо перед собой. В легкой дымке перед глазами проплывают события сегодняшнего дня. Они начинают ускоряться, перемещаться, менять краски. Я с огромным трудом приподнимаюсь с пола, делаю несколько шагов, снимаю плащ по ходу движения и всей массой валюсь на постель.
Утром я просыпаюсь поздно, очень поздно. Долго лежу, уставившись в точку на потолке. Равномерная белизна потолка всегда успокаивает меня. Постепенно до меня доходит мысль, что сегодня первый рабочий день и что, наверное, меня уже хватились на службе. Но телефон молчит, и я еще долго лежу на кровати, перебирая в памяти воспоминания о вчерашнем дне.
Иду на кухню и завариваю кофе. Но почему же нет звонка. Для моего педантичного начальника это нетипично. Тогда звонить буду я.
Набираю знакомый номер. На другом конце провода трубку берет мой начальник.
– Добрый день! – стараюсь говорить я спокойно и уверенно.
– Добрый, – отвечает начальник, – с кем я говорю?
– Это я, Алекс, – сдавленно произношу я, на что-то еще надеясь.
– Алекс на службе, – произносит начальник своим обычным равнодушным тоном. – До свидания. – И кладет трубку на рычаг.
Некоторое время сижу в наступившей тишине, в голове ни одной мысли. Через пару минут в состоянии оцепенения я все же приподнимаюсь со стула и покидаю кухню.
Теперь каждое утро я наблюдаю из окна своей квартиры, как из арки нашего дома в одно и то же время появляется знакомая фигура в сером длинном плаще. Человек пересекает улицу и идет по тротуару до поворота. Там, через квартал, останавливается автобус, которым я обычно езжу на работу. Вот только одно мне не дает покоя – на улице последние несколько дней явно похолодало. Он же простудится. А я бы наутро надел серое пальто. Обязательно надел бы свое осеннее пальто.
Григорий Осипов
Я знаю, зачем я родился
И в чем состоит мой удел:
Чтоб чьей-то душе пригодился
И чью-то мечту обогрел.
Чтоб сердце сияло и пело
И был я доволен судьбой,
Чтоб лучшую женщину смело
По жизни повел за собой.
Чтоб верил мечте, не остынув.
И вычерпал сердце до дна,
Чтоб вырастил дочку и сына,
Им русские дав имена.
Чтоб светлые чувства не прятал,
Ступая на отчий порог,
Чтоб помнил, что было когда-то,
Что в давние дни не сберег.
Чтоб сердцу доверясь всецело,
Я жил, отторгаем молвой…
Чтоб дерево жизни шумело,
Меня укрывая листвой.
Пускай на сердце давят годы,
Я буду петь, пока живой,
Под обновленным небосводом,
Под вешней, волглою листвой.
Я буду петь об отчем крае,
Где сны хранит зацветший сад,
О перелетной птичьей стае,
Что возвращается назад.
О материнском старом доме,
Где тишина грустит внутри,
О звездах, что в речном затоне
Спят молчаливо до зари.
О ветре, что гуляет в поле
Близ одинокого села,
О бесприютной русской доле,
Что и меня в полон взяла.
Я буду петь, и песнь печали
Вновь будет таять в вышине,
И песнь мою услышат дали,
Еще неведомые мне.
Там за рекой
Там за рекой, где золотое поле
Внимает предрассветной тишине,
Живет мечта моя о лучшей доле
В сердцах людей, что помнят обо мне.
Там за рекой, куда уносит ветер
Лихое время юности моей,
Живое пламя раннего рассвета
Тревожит память невозвратных дней.
Там за рекой, где тают в поднебесье
Дымы и думы дальнего села,
Душа моя летит над редколесьем
Навстречу жизни, что давно прошла.
Там за рекой, где веет грусть забвенья,
Где я торил когда-то первый след,
Встает рассвет у тихого селенья,
И тает в дымке вечный лунный свет.
Встает рассвет в пустом седом просторе
Там за рекой, у отчего огня,
Где ветры века о грядущем спорят,
Где грусть берез, как прежде, ждет меня.
Незнакомец
Догнал незнакомец, по виду чудак,
В руках нес терновую ветку.
