Константин Бальмонт - Том 2. Стихотворения

Разрыдалась я во тереме родительском высоком,
С красной утренней зари
В чисто поле, в тоскованьи одиноком,
Все смотря, смотря, как в Небе, в тучках тают янтари,
Досиделася до поздней до вечерней я зари,
До сырой росы, в беде,
Стало ясно и звездисто, стало тихо так везде.
Не взмилилось мне о дитятке тоской себя крушить,
Гробовую я придумала тоску заговорить.
Чашу брачную взяла я, со свечою обручальной,
В чисто поле я пошла,
Я достала плат венчальный,
В студенце загорном, чистом, зачерпнув, воды взяла,
Призорочною чертою
Очертилась я в лесу,
Под Луною молодою
Я над свежею водою
Слово молвлю о дитяти, чтоб сберечь его красу.

Вот над чашей этой брачной,
Над водой ключа прозрачной,
Пред свечою обручальной,
Расстеливши плат венчальный,
Чисто личико я мою,
И свечу своей свечою,
Той единою, венчальной,
Чтоб не быть душе печальной,
Утираю платом белым,
Завещаю Век будь смелым,
Будь весенних дней милее,
Солнца ясного светлее,
Ненаглядный мой, любя,
Отвожу я от тебя: –
Духа страшного, седого,
Ветра, Вихоря ночного,
Домовых и водяных,
Одноглазых леших злых; –
Змея огненною знаю,
От него предохраняю,
И от Киевской от злой
Ведьмы, с Муромской сестрой; –
И от Ворона лихого,
От Кощея, и от слова
Чернокнижника – волхва,
Чьи захватисты слова; –
От русалки от моргуньи,
И от той Яги-колдуньи,
И от знахаря-слепца
Будь сохранен до конца.
Пусть в ночи и в полуночи
У тебя не меркнут очи,
Пусть в дороге и пути
Знаешь ты, куда идти.
Будь сокрыт от скорби страстной,
И от смерти от напрасной,
От врагов и от беды,
От огня и от воды
А как час твой смертный глянет,
Пусть твой разум воспомянет
Про того, в тебе чья кровь,
Про мою к тебе любовь.
Ты на родину вернися,
С кровным, с близким распростися,
И к сырой земле прильни,
Непробудным сном засни.
Слово то, что я сказала,
Живо с самого начала,
И сильнее, чем Вода,
Да пребудет навсегда.
Кто перечить мне захочет,
Кто морочит, узорочит,
Пусть узорчанье его
Возвратится на него.
Пусть в свои впадет узоры,
И за древние за горы
Пусть ведун напрасный тот
В Преисподнюю сойдет.

Засветло встал я,
Лицо умывал я,
И в двери иду из дверей,
Из ворот я иду в ворота,
В чисто поле, к дремучему лесу, где между ветвей
Днем темнота.
А из лесу дремучего, темною,
Из лесу огромного,
Двадцать бегут ко мне дьяволов, сатанаилов, лесных,
И двадцать иных,
Пешие, конные, черные, белые,
Низкие,
Близкие,
Страшные видом, а сами несмелые,
Сатанаилы, и дьяволы, стали они предо мной,
На опушке лесной.
Сатанаилы, и лешие, дьяволы странные,
Низкие, близкие, темные,
Плоско-огромные,
И вы, безымянные,
Видом иные,
На остров идите,
Зверей мне гоните,
В мои западни поставные,
Ночные, вечерние, утренние,
И полуденные, и полуночные,
Идите, гоните,
Остановите,
В моих западнях примкните!

Два брата камень секут,
Где два брата, и кровь есть тут.
Две сестры в окошко глядят,
Две свекрови в воротах стоят.
Ты, свекор, воротись,
А ты, кровь, утолись.
Ты, сестра, отворотись,
А ты, кровь, уймись.
Ты, брат, смирись,
А ты, кровь, запрись.
Кровь бежит, брат дрожит,
Брат дрожит, брат бежит,
Сестра кричит, свекор ворчит.
А это слово крепко будь,
Чтоб кровь идти забыла путь,
Чтоб кто ушел, пришел назад,
Сестра к сестре, и к брату брат.

Еду я из поля в поле, поле в поле, и луга,
Долог путь, и нет мне друга, всюду чувствую врага.
По вечерним еду зорям, и по утренней заре,
Умываюся росою в раноутренней поре.
Утираюсь ясным солнцем, облекаюсь в облака,
Опоясался звездами, и светла моя тоска.
О, светла тоска, как слезы, звездным трепетом жива,
Еду полем, в чистом поле Одолень растет трава.
Одолень-траву сорвал я, ей на сердце быть, цвети,
Сделай легкой путь-дорогу, будь подмогой мне в пути.
Одолей высоки горы, долы, топи, берега,
Темны чащи, темны думы, тайну темного врага.
Чтоб рука не поднималась, замышляющая зло,
Чтобы в совести вспененной стало тихо и светло,
Чтобы зеркалом холодным вдаль душа могла взглянуть
Чтоб с цветком, с цветком у сердца, равномерно мерить путь.

Птица летит за моря,
Зверь за леса убегает,
Дерево в дерево, искра в огонь ускользает, горя,
Железо в руду, свою мать, земля в Мать-Землю вникает, –
Так, Черная немочь, не мучай души,
Не мучь и усталого тела,
В черную тьму, в непроглядную Ночь поспеши,
В пропасть, где Ночь без предела.
Оставь Человека, недуг,
Уйдите, болести, хворобы,
Уныние, приступы злобы,
Все корчи, которые узят, кривят мироздания круг.
Да не будут умы как угрюмые гробы,
Свет да войдет в бытие,
Слово велико мое,
В слове моем Человек воплощает желанье свое!

Гром с Востока означает изобилие во всем,
Гром с Полудня – лето тепло, но созренье яблок трудно,
Гром от Запада – так лето будет скудное дождем,
Гром с Полуночи – так лето будет северно и скудно.
Гром с Полуночи – замкнись в холодном царствии своем,
Гром от Запада – слюбися с влажной тучей обоюдно,
Гром с Полудня – в честь твою мы сок из яблок винный пьем,
Гром с Востока, Гром с Полудня – гряньте в мире многочудно.

Бог, избавь от глаза нас,
Защити на слабый час,
Сохрани от черного,
Серо-голубого,
Ласкового, злого,
Желтого, укорного,
Синего, немого,
От зеленолистного,
Горько-ненавистного,
Лживого, завистного,
Ясного, лихого,
Женского, мужского,
И от полуночного,
От совсем бессрочного,
От непостижимого,
Нам неощутимого,
Но неотвратимого,
Бог, избавь от глаза нас,
В глазе жизнь – и смертный час.

Начертивши ножом
Круговую черту,
Углем ее обведя,
И зажженной лучиной как глазом змеиным глядя.
В полночасьи ночном,
И зажженной лучиной, сосновой, отрезанный круг свой святя,
Озаряя свою круговую черту,
Я в молчаньи узоры заклятья, узоры проклятья плету.
Смерть заклинаю, – не белую, – черную,
Желтую, серую, красную,
Смерть я зову, отвергаю,
Зарок налагаю
На рабыню подвластную,
Смерть, уходи,
В сказку мою, в сказку жизни узорную,
Смерть, не гляди,
Смерть заклинаю я красную,
От убийства, бесчасную,
Смерть заклинаю я черную,
От бесчестья, позорную,
Смерть заклинаю я желтую, Смерть пожелтевшую,
С жизнью живущую, с жизнью от лет ослабевшею,
Смерть заклинаю ползучую, серую,
Мутною тучей встающую,
Чтоб закрыть, заслонить Красоту с жизнелюбящей верою,
Серо-гнетущую,
Самую тяжкую, самую в жизнях обычную,
Соки в расцветностях пьющую,
Тяжесть кошмарных повторностей, тускло растущую,
С силой дневной, ежедневной, недельной, годичною,
В плоскости все забывающей, краски стирающей,
Счета не знающей,
Счета не знающей,
Незнакомой с какой бы то ни было мерою,
Смерть заклинаю я серую,
Чтоб в сад мой, в расцветнои различности дней,
Когда я прослушаю песнь полнозвонности,
Когда охвачу все пределы я, –
В своей непреклонности,
В освежительной силе своей,
Пришла ко мне, белая, белая,
Та, в нагорной одежде, что Смертью зовется, равно, меж людей,
Но кого я Свободой, и Новою Жизнью зову
в многострунностях песни моей.