Варлам Шаламов - Колымские тетради

Как лихорадки жар сухой,
Судьба еще жива,
Ночной горячечной строкой
Бегут мои слова.

И, может быть, дойдет до вас
Ее глухой размер,
Как пульс, прерывистый рассказ,
Химера из химер.

Подъемный кран, как самоходка,
На гусеничном ходу
По окнам бьет прямой наводкой
И тихо кружится на льду.

Вполне военная картина,
Когда прожекторным огнем.
Как в штурмовую ночь Берлина,
Подсвечивают каждый дом.

Но этот бой — не разрушенье,
Не взрыв, а рост — и вширь и вверх,
Победоносное сраженье,
Где автогена фейерверк,

Где торопливое дыханье
Грузовиков и тягачей
И газосварки полыханье
Средь обесцвеченных ночей.

Где кислородные баллоны
Нужны как воздух для людей,
Крепящих арки и балконы
Сквозь хаос новых площадей.

Здесь каждый дом — как в магазине:
Новехонький со всех сторон,
И автошин шуршит резина,
И пахнет пихтою гудрон.

Слякоть нынче схвачена морозом,
Как створоженное молоко.
Снег подобен падающим звездам,
И дышать по-зимнему легко.

Каждый звук отчетливый и громкий,
Слишком звонкий нынче на пруду.
Воробей на заберега кромке
Оступается на скользком льду.

Первые снежинки еле-еле
Все же долетают до земли.
Завтрашние белые метели
К нам еще добраться не могли.

Золотой, пурпурный и лиловый,
Серый, синий свет,
Вот оно, кощунственное слово,
И спасенья нет.

Вот она — в кровавых клочьях дыма,
В ядовитой мгле.
Будущая Хиросима
Встала на земле.

Как глазурь — зеленый крик ожога,
Сплавленный в стекло.
Вот она, зловещая дорога,
Мировое зло.

Девушке слепой огонь пожара
Обжигает взор.
…О судьбе всего земного шара
Начат разговор.

Да, рукопись моя невелика, —
Родник, а не ручей и не река.
Подземный ключ не сдвинет валунов,
Не потрясет береговых основ.

И может течь, а может и не течь
Негромкая, прерывистая речь…
Но, впрочем, строчки — это не вода,
А глубоко залегшая руда.

Любой любитель, тайный рудовед,
По этой книжке мой отыщет след,
Нащупает под ржавым плитняком
Старательным старательским скребком.

Не спеши увеличить запас
Занесенных в тетрадь впечатлений,
Не лови ускользающих фраз
И пустых не веди наблюдений.

Не ищи, по следам не ходи,
Занимайся любою работой, —
Сердце сразу забьется в груди,
Если встретится важное что-то.

Наша память способна сама
Привести в безупречный порядок,
Все доставить тебе для письма,
Положить на страницы тетрадок.

Не смутись, — может быть, через год
Пригодится такая обнова —
Вдруг раскроется дверь и войдет
Долгожданное важное слово.

Легко разгадывается сон
Невыспавшегося залива:
Огонь зари со всех сторон
И солнце падает с обрыва.

И, окунаясь в кипяток,
Валясь в пузырчатую воду,
Нагорный ледяной поток
Обрушивается с небосвода.

И вмиг меняется масштаб
Событий, дел, людей, природы
Покамест пароходный трап,
Спеша, нащупывает воду.

И крошечные корабли
На выпуклом, огромном море,
И край земли встает вдали
Миражами фантасмагорий.

Нет, нам не суждено здесь пасть —
Невелика еще у смерти власть.

Еще пред нами тысяча забот,
Больших и малых дней водоворот.

Мы предназначены для лучших дел,
Не перешли еще земной предел.

Приказ мой прост: пока живой — вперед.
Кто в смерть не верит — вовсе не умрет.

От трусости лекарство у врача
Укреплено на кончике меча.

Прими его — и наш военный бог
Подхватит твой прощальный, смертный вздох.

Стреляй, стрелок, твой яростный мушкет
Поэты будут славить много лет.

Да, мы бессмертны на ходу, в бою.
Мы верим все еще в звезду свою.

Он обойдет моря и сушу —
Весь мир, ч го мелок и глубок,
Людскую раненую душу
Положит в сказочный лубок.

И чтоб под гипсовой повязкой
Восстановился кровоток,
Он носит радостную сказку,
Подвешенную на платок.

Леченье так умно и тонко:
Всего целебней на земле
Рассказ про гадкого утенка
И миф о голом короле.

Мне снова жажда вяжет губы
В сухом снегу,
Где белый лес играет в трубы
Во всю вьюгу.

И наст горит под скользкой лыжей.
Дымится снег.
Огонь все ближе, ближе, ближе,
И вот — ночлег.

И, ставя обе лыжи стоймя
К венцу избы,
Я постучу в окно спокойно
Рукой судьбы.

Медлительная Вологда…
Столетия и дали
Тащили город волоком,
В оврагах рассыпали.

Предместьями, посадами
Бросали на дороге
С глухими палисадами
Еловые чертоги.

Жила когда-то грезами
О Вологде-столице,
Каприз Ивана Грозного
Как сказка о Жар-птице.

А впрочем, вести веские
О царском разговоре —
Магическими фресками
В стариннейшем соборе.

Корни деревьев — как флаги,
Флаги в промерзлой земле,
Мечутся в поисках влаги,
В страстной мечте о тепле.

Вся корневая система
В мерзлой от века судьбе.
Это — упорства поэма,
Это — стихи о борьбе.

Видны царапины рояля
На желтом крашеном полу:
Наверно, двери растворяли,
Ворочали рояль в углу.

И он царапался когтями
И, очевидно, изнемог
В борьбе с незваными гостями,
Перешагнувшими порог.

И вот он вытащен наружу,
Поставлен где-то у стены.
Рояль — беззвучное оружье
Необычайной тишины.

И все сейчас во власти вести,
Все ждут подобья чудесам —
Ведь здесь на том, рояльном, месте
Дух музыки почиет сам.

Толпа гортензий и сирени
И сельских ландышей наряд —
Нигде ни капли смертной тени,
И вся земля — цветущий сад.

И майских яблонь пух летает,
Легчайший лебединый пух,
Неисчислимой белой стаей,
И тополя шуршат вокруг.

И ослепительное лето
Во все цвета и голоса
Гремит, не веря в смерть поэта
И твердо веря в чудеса.