Алксандр Власов - Баллады

Имел отраду герцог Орлеанский
Замужней насыщаться госпожой.
Но в муже нрав очнулся пуританский —
И вот она в окрестности чужой.

Вестей любви ждала нетерпеливо,
Но горькой лишь измены дождалась,
И тихий брак узнавшему счастливо
Отместкой отозваться поклялась.

Обильными строками льются речи,
Нельзя найти в их искренности лжи.
Венчаются красой последней встречи
Старания коварной госпожи.

Несметное семейство маргариток
Услышало полночного щегла,
А герцогу рубиновый напиток
Интимная подруга подала.

Но вызвано при том уловкой вредной
Ранение признательной руки.
В предчувствии дождя под высью бледной
Плакучие качнулись ивняки.
Прелестница порез его промыла
Со вздохами притворными сполна.
А бабочка порхала не без пыла,
В участии забыв о гнёте сна.

Прелестница на вечную разлуку
Взяла платок, испачканный в крови.
Решительно потом отцову скуку
Прогнал его рассказ о той любви.

Преклонному вельможе мало смеха.
К отвергнутой вторгаются домой.
Но обыску в искусстве нет успеха,
Не выявить и женщины самой.

Та в Англию с добычей поспешила,
Где полночью, при локте знатока,
Зловещую работу совершила
Над пятнами известного платка.

Дни франта сочтены былой подругой.
Не дать ему спасения вдали.
И лошади, идя благой округой,
Вдруг яростно карету понесли.

Выкрикивал уверенно возница,
Что справится с оказией вот-вот,
А герцогу случилось устраниться
Для собственной погибели в осот.

Нагрянуло дикарство непогоды
На гордую столицу в декабре.
Безудержно росли речные воды,
Бедой грозя при гаснущей заре.

Полнейшей немотой мороча скверно,
Процессия взялась из мути дня.
Передними шли факельщики мерно,
Попарно шли под пурпуром огня.

Красавицу везли на колеснице
В украшенном изысками гробу,
По площади везли к императрице,
Всё видевшей, с испариной на лбу.

Двором её прошли к Неве суровой,
Мгновенно чтоб исчезнуть у реки.
Видение тревогой нездоровой
Повеяло на всякие зрачки.

Помехами свирепство мощной бури
Не сделало понятней колдовство,
Наутро же сияние лазури
Не выявит и вовсе ничего.
Расспрашивай, чей прах, ища гробницы,
Лишился вдруг обряда похорон!
Узнал о том из уст императрицы
Поздней её возлюбленный Бирон.

У двери в мир иной сказала Анна,
Что милый друг явил ей бремя зол:
Избыточно она была желанна,
А жаждущий служанку предпочёл.

Обманутой развеяться в печали
Сотрудники Бирона помогли —
Во флигеле дворца замуровали,
Что просится в объятия земли.

Но как ему поправить это горе?
Не грезилось удачи для труда:
Смещённого по смене власти вскоре
В Шенкурск его сослали навсегда.

Порой сидел учёный без движенья
Во тьме лаборатории своей,
Чтоб горькими часами поврежденья
Творить успешно призраки людей.

Туман обозначался волокнистый,
Холодные пронзали ветерки,
Тянуло в тишине весной душистой,
Неясные рождались огоньки.

И девушка возникла молодая,
Алмазный блеск имея на челе.
«С ямайскими пиратами жила я.
Те дни давно развеяло во мгле».

Застенчиво сперва смотрела Мери,
Но скоро въявь освоилась она:
Годится смех её научной сфере,
Понятливость её порой нужна.

Случалось ей держаться непокорно,
Покрикивал учёный на неё —
То жалило порой болезнетворно
Продавливать умевшую своё.
Но любящей душе творца наградой
Спиральная пожалована прядь.
От глаз ему таить её с отрадой,
Рассматривать и свято сохранять.

А девушку неведомая сила
Заставила в гостиную прийти,
Где стан её чрезмерно осветила
Хозяйка, всех умевшая гнести.

Раскинуло распятой жертвой длани
Создание, прижатое к стене,
Подкошенно растаяло от брани,
Как олово при лижущем огне.

В итоге лишь одежда нежной Мери
Комком ещё лежала на полу,
Но сгинула мгновенно в равной мере,
Найдя ветхозаветную хулу.

Княгине змей средь Муромского гула
Мозги мутил инстинктом основным.
Являл он ей черты Веельзевула,
Законного супруга – всем иным.

Уведомив о небыли владыку,
Услышала владычица наказ:
«Улыбкой сбив отродье с панталыку,
Дознайся, что сразит его как раз».

И, приторно беседуя при встрече,
Прельстителю княгиня прорекла:
«Познания твои зашли далече,
Но что сразит и сеятеля зла?»

«Мне Вольгова меча бояться крайне,
Петрова мне плеча не превозмочь».
И вот она причастна к вещей тайне,
Вполне войти в которую невмочь.

А брат её супруга, Пётр удалый,
Решил убить отродьев терему.
Не видел он идеи только малой:
Где выискать угодный меч ему.
На просеке молился Пётр однажды.
Вдруг юноша предстал ему чудной:
«До Вольгова булата полный жажды,
Просящему дают. Иди за мной».

В обители сияние булата
Тайник явил имевшему запал.
И вот, узрев у той княгини брата,
Не брата в нём, а змея Пётр узнал.

От Вольгова булата возвратился
В обычное своё обличье змей,
Забился весь и с жизнью распростился,
Но пятна дал убийце для скорбей.

Имели мысль участливые слуги
Найти врача для князя своего.
Не зря в один из домиков округи
Вошёл один из подданных его.

Затворница в избе ткала безгласно,
Косой в лучах у ног её скакал.
Ей также довелось услышать ясно
О князе, что в болезни иссякал.

«Излечится мужчина той десницей,
Чей зов ему приблизиться велит».
И мглистыми глазами как зарницей,
Слегка блеснул ей княжий сателлит:

«Одумайся, в гордыне смысла мало.
Где лекари? Скажи их имена!
Представят их ему не как попало,
Заплатят им избыточно, сполна».

«Хозяина, закисшего почтенно,
Заботливый слуга, вези ко мне.
Побудет он у девушки смиренно —
Поправится, помчится на коне».
Не мешкая, по личному указу
Петра свезли ко знахарке простой.
Феврония своё сказала сразу:
«Лекарственный спасёт его настой.

Но плохонькой какой-нибудь услугой
Отделаться грешно за благодать.
Обресть ему Февронию супругой,
Чтоб ей Петра всерьёз уврачевать».

От юмора нелепости стократной
В душе Петра светлей не стала ночь:
Известно, что нельзя породе знатной
Позариться на бортницкую дочь.

Ответил он, однако, по-другому:
«Пусть явится грядущему во тьму.
Вернусь ещё ко здравию благому —
Женой себе всерьёз её возьму».

Феврония на хлебную закваску
Направила дыхание своё.
«Пусть язвам он окажет эту смазку,
В парной пройдя потребное мытьё.

Но, точно чтоб уехать обновлённым,
Единой да не смажет язвы князь».
И вышел он из бани исцелённым,
Отъявленной фантастике дивясь.

Однако всё ж отпрянул от посула,
Реальные дары направил ей.
Лишь искоса на них она взглянула.
Со слугами исчез он из очей.

Но в Муроме здоровье полетело
От язвочки несмазанной одной:
Покрыли пятна княжеское тело,
С обильностью, как раньше, рассыпной.

Вернувшимся на то же врачеванье
Не выпало досадного суда:
«Со мной придёт он если на венчанье —
Бесследно пропадёт его беда».

Нешуточно в то время давший слово,
Почувствовал и празднество своё.
Привёз её к себе, смотря сурово,
Но всей душой в супруги взял её.

Правителя порядком убеждали
Найти жену приличную себе —
Февронии пора в иные дали,
К иной, вполне приемлемой судьбе.

Неистово залаяли в элите
На чуждую смеявшимся хмельно.
Феврония: «Что просите – возьмите».
Покладисто пошло в ответ одно:

«Противятся возлюбленные наши
Правлению святому твоему.
Потребуй средств и самой полной чаши —
Курируй же не эту кутерьму».

«Не надо мне богатства никакого,
Оставьте мне супруга моего». —
«Когда Петру подобное медово,
То некому удерживать его».

Возжаждали теряющейся власти
Средь ястребов его почти что все.
Но он отверг её пустые сласти
При женщине в евангельской красе.
Влеклись они станицей корабельной
До вечера по зеркалу реки.
На пристани при лирике свирельной
Феврония сказала колдовски:

«Не ведай, князь, уныния и дрожи!
Рукой Творца рассеется беда!»
Наутро же знакомые вельможи
Приехали из Мурома туда.

«В отечество своё вернись обратно!
Заспорили там ястребы твои.
Правления ища безрезультатно,
С оружием устроили бои.

Опомнились оставшиеся души,
Тебя зовут и спутницу твою —
Ругательской не памятуйте чуши,
Господствуйте в честном ещё краю!»