Владислав Крапивин - Синий краб
Декабрь 1957 г.
Стихи в студенческом рукописном журнале "Журист" (т.е. «Журналист и историк»), в его первом (и единственном) номере.
***Резкий ветер и серый, слежавшийся снег,
Дым над крышами сизый и тощий.
Но, наверно, товарищ, тебе, как и мне,
Часто снятся июньские рощи.
Стосковались сердца о зелёных лесах,
О ручье, в тёмных травах журчащем.
В горле плотным комком зимних зорь глухота,
Когда солнце встаёт не проспавшись.
Пропоют петухи о начавшемся дне,
Брызнет солнце по травам росистым.
У далёкой реки, в золотой тишине
Проиграют побудку горнисты.
Мы уйдём далеко-далеко, я и ты,
Позабудутся снежные тучи.
Нам навстречу качнёт голубые цветы
Свежий ветер, наш верный попутчик.
Мы оставим двустволки на пыльной стене,
Пусть живут обитатели леса.
И растает в душе злой слежавшийся снег
От ветров и от солнечных песен.
Декабрь 1957 г.
Рукописный журнал «Журист»
Жюль Верн. Весенняя песня 1.По дорогам Европы шагала война,
Мир дрожал, её шагом расколот.
В Зауралье был тыл, но война принесла
И туда смерть, коптилки и голод.
В Зауралье есть город. В те страшные дни
Он притих, потемнел, посуровел…
В этом городе жил-был мальчишка один -
Семилетний, не видевший крови.
Был на фронте отец, на заводе сестра,
Мама тоже весь день на работе.
Дома мальчик один оставался с утра,
О досуге своём сам заботясь.
В школу он не ходил, но читал хорошо,
И листал иногда, скуки ради
Хрестоматию – ту, что случайно нашел
У сестры среди старых тетрадей.
Шла война, людям было тогда не до книг,
И когда холода приходили,
То бывало не раз, что в морозные дни
Люди книгами печи топили.
Но случилось вдруг так, что сосед их, старик
Уезжал и оставил Алёшке
Старый компас, блокнот и ещё пару книг
В голубых с позолотой обложках.
Тот сначала был рад. Но вернувшись к себе,
Полистал с мелким шрифтом страницы:
Широта, долгота… Не понять, хоть убей.
И решил, что не стоит трудиться.
Но листнул ещё раз, и попалась строка,
Потянула цепочку рассказа,
И коптилочный свет огоньком маяка
Заблестел в уголке его глаза.
И в буйной радости полёта
Струя солёного норд-веста
Сквозь окна книжных переплётов
Ворвалась в раненое детство.
Ворвалось яростно, без спроса,
Шумя, гремя, несла с собою,
Мятежный окрик альбатроса
И грохот грозного прибоя.
И вслед за ней со струнным звоном,
Страницы книжные мешая,
Рвались пассаты и муссоны -
Ветра всех стран и полушарий.
И крыша, не дрогнув под снега листами,
Сорвалась, исчезла, с ветрами не споря;
Четыре стены четырьмя лепестками
Раскрылись – и в комнату хлынуло море.
Море, море голубое,
Крики чаек, брызги пены,
В медном грохоте прибоя
Скал обрывистые стены.
Никогда ведь он не слышал
Троса якорного скрежет,
В жизни никогда не видел
Твоих светлых побережий.
Не видал он, как фрегаты
Уводили рулевые
Сквозь янтарные закаты
На рассветы штормовые.
Не слыхал, как пели мачты,
Как волна о борт плескала,
В изумрудную прозрачность
Детских рук не опускал он.
Но в холодный зимний вечер
Даль открылась без тумана,
Словно хлынули навстречу
Все четыре океана.
И он увидал, как под утренним небом
Прилив свои воды на отмели гонит,
И волны, кидаясь на берег с разбега,
Холодные капли бросали в ладони.
Весёлое солнце, мальчишку встречая,
Плеснуло на волны всю радость рассвета,
Окрасило в розовый цвет белых чаек
И парус ушедшего в море корвета.
По тонкому трапу (сорваться не трудно)
Поднялся Алёшка на палубу судна.
И грудь поднимая в упругом напоре
Качнулось навстречу широкое море.
Хороших и смелых людей повстречал он
На яхте крылатой, на палубе зыбкой,
Он даже имён их не помнил сначала,
Но помнил их лица, глаза и улыбки.
Весёлые жители бурь и туманов,
Могучие люди с обветренной кожей,
Матросы, охотники и капитаны!
О, как же на вас он хотел быть похожим!
Весёлое солнце туманы укрыли,
Ударили волны, и лёгкая пена
На мачты взлетала, как белые крылья
И книзу стекала по ним постепенно.
Холодные брызги дождём налетели,
Осели солёной росой на ресницы.
Ресницы намокли, упрямо слипались,
И веки никак не хотели открыться…
Засыпая в тот вечер, коптилку задуть
Позабыл он впервые, наверно:
Голова мальчугана склонилась на грудь
И упала на книгу Жюль Верна.
По дорогам Европы шагала весна,
На дорогах Европы кончалась война,
Шёл апрель сорок пятого года.
И, весенней травы разнося семена,
С рёвом хлынули талые воды.
И почувствовав радость весенней поры,
Ребятишки во двор выходили:
Вырезали они из сосновой коры
Корабли быстрокрылых флотилий.
По ручьям, по реке, мимо старых мостов,
Где вода день и ночь в разговоре,
Распустив паруса из тетрадных листов,
Уплывали кораблики в море.
Декабрь 1957 г.
О критическом отношении автора к этому своему творению говорит тот факт, что вскоре он использовал фрагменты данной поэмы в других стихах, отдав предпочтение перед Жюль Верном Стивенсону (что, впрочем, соответствует биографическим данным автора).
Путь до звездыВ детстве будила нас странная мечта.
Ветер солёный к нам в гости прилетал.
Запахи моря приносил муссон.
С морем познакомил нас бродяга Стивенсон.
Быстро проходили дни за днями,
Мы свою мечту несли везде.
Шли мы через жизнь, скрипя зубами,
К незнакомой утренней звезде.
Но до звезды той дорога далека -
Птицы разбивались об решётки маяка:
Птицы, летевшие на далёкий свет,
Вдруг узнавали, что дороги нет.
Но опять среди ночей бессонных
В криках чаек, гибнущих в волне,
Пробивалась песенка муссона
О далёкой облачной стране.
А до страны той дорога далека -
Птицы разбивались о решётку маяка:
Птицы, летевшие на далёкий свет,
Вдруг понимали, что дороги нет.
Но когда дышать нам было нечем,
Повторял солёный ветер вновь:
В мире есть три самых главных вещи -
Это море, дружба и любовь.
Не желая славы и награды,
Глядя на покой и на беду,
Шли они искать не Эльдорадо,
А свою далёкую звезду.
Но до звезды той дорога далека…
1958 г.
ГлухарьВесенней порой предрассветною,
Когда сосны ещё клонит ко сну,
Глухарь поёт свою песню заветную,
Непонятную песнь про весну.
Он поёт, позабыв, что под соснами
Паутина охотничьих троп,
Что опасность приносится вёснами…
Он не слышал, как щёлкнул курок.
Просто небо качнулось и треснуло,
На куски разлетелось всё,
Рассыпая в долины окрестные
Голубые осколки озёр.
Эхо гулкой лесной дорогою
Убежав, гуляло полдня.
(Лось повёл головою безрогой
И ушёл в еловый молодняк).
Дробь ударила снизу и сбоку.
Закружилось вдруг колесом
Серо-синее небо глубокое,
Рассыпаясь средь чёрных лесов.
Попытался взлететь.
Ну где там…
(А раньше было совсем легко).
По ступеням качавшихся веток
Падал чёрным мохнатым клубком,
Падал, падал. Падал. Долго…
(В горле кровь – как неслышный крик).
Вот и всё.
А за дальними ёлками
Продолжали петь глухари.
1958 г.
Голуби 1.Лёгкие самолётики,
Голуби бумажные,
Лёгкие, стремительные,
Белые-белые…
Десятилетние
Лётчики отважные
В школьном дворе.
Что они делают?
Петля Нестерова.
Значит, «мёртвая»?
– Третья попытка?
– Уже четвёртая!
– Это ничего.
Я научусь.
Крылья подправлю
И как закручусь!
Нам ли бояться
Высоты и риска?..
Нам семнадцать,
Мы планеристы.
Без парашюта
Летим налегке…
– А вдруг пойдёшь
В крутое пике?..
– Я не пойду…
Я возьмусь, сожмусь…
Выше облака поднимусь.
Но никто не хотел
Стать пилотом.
Каждый бредил
Свободным полётом.
Чтобы мог
Лететь без мотора он.
Птицей парить —
Разве это не здорово?
Где вы теперь?
Куда писать?
Пишем раз в год,
Узнав адреса…
Почему же вспомнилось
То, что было давно?
Голубок бумажный
Влетел в окно.
На белом крыле
Красный росчерк.
– Голубь, ты чей?
Чьих вестей разносчик?
Красная тройка
На белом крыле.
– Маленький лётчик,
Сколько тебе лет?
Почему тройка
На крыле узком?
Мечтал, наверно,
На контрольной по русскому.
Ведь из тетрадки
Вырван лист.
(Ну-ка, голубь мой,
Поднялись!!!)
Милый мальчишка!
Ты уже сказал впервые
Гордую фразу:
«Мы сами».
Тебе уже закат плескал
Алыми парусами.
Вот она, жизнь!
Спешит.
Ветки в ветре качаются…
Детство взрослых смешит
И всё равно
Не кончается.
1958 г.