Вадим Шершеневич - Лошадь как лошадь
Прощай, Удалившаяся!
Февраль 1915
- 31
Принцип пересекающихся образов
Это я набросал вам тысячи Слов нежных, как ковры на тахтах, И жду пока сумрак высечет Ваш силуэт на этих коврах.
Я жду. ждет и мрак. мне смеется. Это я. только я. и лишь Мое сердце бьется, Юлит и бьется, Как в мышеловке ребер красная мышь.
Ах, из пены каких-то звонков и материй, В запевающих волнах лифта невдруг, Чу! взлетели в сквозняк распахнуться двери, Надушить вашим смехом порог и вокруг.
Это я протянул к вам руки большие, Мои длинные руки вперед И вперед, Как вековые веки вия, Как копье Свое Дон-кихот.
Вы качнулись, и волосы ржавые двинуться Не сумели, застыв, измедузив анфас. Пусть другим это пробило только одиннадцать, Для меня командором шагает двенадцатый час.
Разве берег и буря? уж не слышу ли гром я? Не косою ли молний скошена ночь? Подкатилися волны, как к горлу комья,
Нагибается профиль меня изнемочь. Это с бедер купальщицы или с окон стекает? И что это? дождь? иль вода? а свозь мех Этой тьмы - две строчки ваших губ выступают, И рифмой коварной картавый ваш смех.
Этот смех, как духи слишком пряные, льется. Он с тахты. из-за штор. от ковров. и из ниш. А сердце бьется Юлит и бьется, В мышеловке ребер умирает мышь.
Сентябрь 1917
- 32
Принцип графического стиха
Когда среди обыденной жизни, Свора слез в подворотне глотки За искры минут проходящий час. Сердце без боли - парень без походки. В пепельницу платка окурки глаз.
Долго плюс дольше. фокстерьеру сердца Кружиться, юлиться, вертеться.
Волгою мокрый платок. В чайнике сердца кипяток. Доменной печью улыбки: 140 по цельсию Обжигать кирпичи моих щек. Мимо перрона шаблона по рельсам Паровоз голоса с вагонами строк.
Сквозь обруч рта, сквозь красное "о" он Красный клоун, Язык ранний Тост. В небес голубом стакане Гонококки звезд.
Март 1919
- 33
Небоскреб образов минус спряженье
Напоминающей днями слова салонной болтовни, Кто-нибудь произнесет (для того, чтоб посмеяться Иль показаться грустным) - любовь! Эти буквы сливаются во что-то круглое,отвлеченное, Попахивающее сплетнями... Но все хватаются за него, Как ребенок за мячик. А мне делается не по себе, Нестерпимо радостно.
Хотя сердце сжимается, как у рыдающего горло,
Хотя воспоминанья впиваются в мозг
Холодеющими пальцами умирающего,
Вцепившегося в убийцу.
И, застегнутый на все пуговицы спокойствия,
Я молчу...
Впрочем, кто же не услышит в таком молчании
Возгласов, криков, стонов,
Если даже воздух золотится
Огненными знаками препинаний! И не так ли озарялся христос на кресте, Когда звучало: - отче наш! Ибо из всех произносивших это, Только ему было ведомо, Что именно значит это страшное имя, И того, которого называли окрест понаслышке, Он видел воочию.
Так молчу о любви,
Потому что знакомые что-то другое
Называют любовью
(словно мохнатой гориллой - колибри).
И хочется долго, до самой могилы
(и пожалуй даже дольше)
О моей настоящей любви
Думать без строф, без размера, особенно без рифм,
До мудреного просто, другим непонятно,
И завидовать,
Что не я выдумал это простое слово:
- 34
Динамика статики
Б. Эрдману
Стволы стреляют в небе от жары, И тишина вся в дырьях криков птичьих. У воздуха веснушки мошкары И робость летних непривычек.
Спит солнечный карась вверху, Где пруд в кувшинках облаков и непроточно. И сеет зерна тени в мху Шмель - пестрый почтальон цветочный.
Вдали авто сверлит у полдня зуб, И полдень запрокинулся неловок... И мыслей муравьи ползут По дням вчерашних недомолвок.
Июль 1919, Сокольники
- 35
Принцип поэтической грамматики
День минус солнце плюс оба Полюса скрипят проселком веков, Над нами в небе пляшет злоба, Где аэро качается в гамаке ветров.
Лечь - улицы. сесть - палисадник. Вскочить - небоскребы до звезд. О, горло! весенний рассадник Хрипоты и невиданных слез.
О, сердце! какого пророчества Ты ждешь, чтоб вконец устать И каждую вещь по имени-отчеству Вежливо не назвать?!
Уткнись в мою душу, не ерзай, Наседкой страстей не клохчи И аппаратиком морзе По ленте вен не стучи!
Отдираю леса и доски С памятников завтрашних жить: Со свистком полицейским, как с соской, Обмочившись осень лежит...
Возвращаясь с какого-то пира Минус разум плюс пули солдат, Эти нежные весны на крыльях вампира Пролетают глядеть в никуда.
Ноябрь 1918
- 36
Принцип обратной темы
Это лужицы светятся нежно и лоско, Эти ногти на пальцах тверской... Я иду, и треплет мою прическу Ветер теплой женской рукой.
Ах, как трудно нести колокольчики ваших улыбок И самому не звенеть, На весь мир не звенеть, Не звенеть... Вы остались. остались и стаей серебрянных рыбок Ваши глаза в ресничную сеть.
Только помнится: в окна вползали корни Все растущей луны между звездами ос. "Ах, как мертвенно золото всех калифорний Возле россыпи ваших волос!.."
Канарейка в углу (как осколок души) нанизала, Низала Бусы трелей стеклянных на нитку и вдруг Жестким клювом, должно быть, эту нить оборвала, И стекляшки разбились, попадав вокруг.
И испуганно прыснули под полом мышки, И, взглянувши на капельки ваших грудей, Даже март (этот гадкий весенний мальчишка) Спотыкнулся о краткий февраль страстей.
Октябрь 1917
- 37
Принцип реального параллелизма
От полночи частой и грубой, От бесстыдного бешенства поз Из души выпадают молочные зубы Наивных томлений, Влюблений и грез.
От страстей в полный голос и шопотом, От твоих суеверий, весна, Дни прорастают болезненным опытом, Словно костью зубов прорастает десна.
Вы пришли, и с последнею, трудною самой Болью врезали жизнь, точно мудрости зуб, Ничего не помню, не знаю, упрямо Утонувши в прибое мучительных губ.
И будущие дни считаю Числом оставшихся с тобою ночей... Не живу... не пишу... засыпаю На твоем голубом плече.
И от каждой обиды невнятной Слезами глаза свело, На зубах у души побуревшие пятна. Вместо сердца - сплошное дупло.
Изболевшей душе не помогут коронки Из золота. по ночам Ты напрасно готовишь прогнившим зубам Пломбу из ласки звонкой...
Жизнь догнивает, чернея зубами. Эти черные пятна - то летит воронье. Знаю: мудрости зуба не вырвать щипцами, Но так сладко его нытье!..
Май 1918
- 38
Принцип архитектурного соподчинения
У купца - товаром трещат лобазы, Лишь скидывай засов, покричи пять минут: -Алмазы! лучшие, свежие алмазы! И покупатели ордой потекут.
Девушка дождется лунного часа. Выйдет на площадь, где прохожий част, И груди, как розовые чаши мяса, Ценителю длительной дрожи продаст.
Священник покажется толстый, хороший, На груди с большим крестом, И у прихожан обменяет на гроши Свое интервью с христом.
Ну а поэту? кто купит муки, Обмотанные марлей чистейших строк? Он выйдет на площадь, протянет руки И с голоду подохнет в недолгий срок!
Мое сердце не банк увлечений, ошибки И буквы восходят мои на крови. Как на сковородке трепещется рыбка, Так жарится сердце мое на любви!
Эй, люди! монахи, купцы и девицы! Лбом припадаю отошедшему дню, И сердце не успевает биться, А пульс слился в одну трескотню.
Но ведь сердце, набухшее болью, дороже, Пустого сердца продашь едва ль, И где сыскать таких прохожих, Которые золотом скупили б печаль?!
И когда ночь сжимаете в постельке тело ближнее, Иль устаете счастье свое считать, Я выхожу площадями рычать: -Продается сердце неудобное, лишнее! Эй! кто хочет пудами тоску покупать?!
Январь 1916
- 39
Эстрадная архитектоника
Мы последние в нашей касте И жить нам недолгий срок. Мы коробейники счастья, Кустари задушевных строк!
Скоро вытекут на смену оравы Не знающих сгустков в крови, Машинисты железной славы И ремесленники любви.
И в жизни оставят место Свободным от машин и основ: Семь минут для ласки невесты, Три секунды в день для стихов.
Со стальными, как рельсы, нервами (не в хулу говорю, а в лесть) От 12 до полчаса первого Будут молиться и есть!
Торопитесь же девушки, женщины, Влюбляйтесь в певцов чудес. Мы пока последние трещины, Что не залил в мире прогресс!
Мы последние в нашей династии, Любите в оставшийся срок Нас - коробейников счастья, Кустарей задушевных строк!
Сентябрь 1918
- 40
Принцип примитивного имажинизма
Все было нежданно. до бешенства вдруг. Сквозь сумрак по комнате бережно налитый, Сказала: -завтра на юг, Я уезжаю на юг.
И вот уже вечер громоздящихся мук, И слезы крупней, чем горошины... И в вокзал, словно в ящик почтовых разлук, Еще близкая мне, ты уж брошена!
Отчего же другие, как и я не прохвосты, Не из глыбы, а тоже из сердца и Умеют разлучаться с любимыми просто, Словно будто со слезинкою из глаз?!
Отчего ж мое сердце, как безлюдная хижина? А лицо, как невыглаженное белье? Неужели же первым мной с вечностью сближено Постоянство, любовь, твое?!
Изрыдаясь в грустях, на хвосте у павлина Изображаю мечтаний далекий поход, И хрустально-стеклянное вымя графина Третью ночь сосу напролет...
