Ирина Ратушинская - Стихотворения. Книга стихов

Оx, разучилась вязать узелок!
А бабка умела.
Наше ль добро обернуть тяжело
Лоскутом белым?
Что нам с собою? Тетради сгорят,
Хлеб зачерствеет.
Всё же исполним прощальный обряд —
Накрест затянем назначенный плат.
Кто как сумеет.
В руки — и с Богом!
Травы не пригнём —
Так невесомы.
Не обернёмся и не упрекнём.
Что нам показывать муку при Нём —
Невознесённом?
Вслед захлебнётся в сырой теплоте
Чей-то невольник...
Стоит ли медлить на самой черте?
Как мы условны на здешнем холсте!
Даже не больно.

Какие бальные снега
В такой нежданный день недели!
И полумаски мы надели —
Затем, чтоб друга и врага
Узнать —
Одним рукопожатьем.

И вот моё простое платье
Переполняет берега.
Мазурка пенится волною —
И всё, что станется со мною,
Уж решено меж нас двоих.
И я читаю с губ твоих —
Уже моих —
Простое слово...

А завтра вечность —
Я готова.
Позор этапа —
Я готова.

И рек холодных берега —
Затем, чтоб друга и врага
Узнать —
Уже без полумаски...
Снега опальные летят.
И нет конца печальной сказке,
Затем, что свечи не хотят
Погаснуть.

Мы уедем в страну Италию,
А оттуда ещё куда-нибудь.
Мы возьмём с собой колокольчик,
Пару кисточек и тетрадь.
И не будет нам жертвы праведной,
Приговора
И оправдания.
Лишь останутся основания
Для умеющих обвинять.

Мы с тобой заведём собаку,
Чёрную и большую.
Ты мне выстроишь дом из пряников
С белой башенкой и окном.
Я забуду, как плакать шёпотом,
И тебе письмо напишу я,
То, которое перехвачено
И подшито давным-давно.

И как дети после болезни —
Новый голос и новый взгляд,
И уже никогда — в назад —
Мы полюбим другие песни.
Пусть винят или не винят.

1

Этому граду никто не подымет век.
Улица взведена — только не побеги!
В городе мёртвых — живому держать ответ.
Слышишь — по лестничной клетке —
их сапоги?

В этом забвении — век не расти траве,
В этом молчании — только кричать во сне!
Наше дыхание — здешней зимы трофей,
И на губах у прохожих не тает снег.

2

Итак,
Купанье Чёрного коня
На Чёрной речке.
Всплеск диагонали!
И офицеры встали у воды.
Итак — снега над белыми полями
И вкус свободы тает на губах.
Наш ход — из клетки в клетку.
Нет, не плачь.
Пусть не тебе — корона королевы.
Не плачь, не снись.
Моё каре смертельно.
Как просто подстрелить мою планиду:
Не росчерком — движением руки — одним.
Не надо.
Не смотри туда.
Не в первый раз над белыми полями
Такой декабрь —
Смешенье пуль и крыльев.
Зачем нам знать,
Когда река чернеет?

3

Матерь Божья, почему темно?
Хочешь, я зелёную лампаду
Затеплю?
А впрочем, нет, не надо.
Ты глядишь, как девочка, в окно:
Чьи шаги звучат по Петрограду?
И тебе ещё не всё равно.

Ах, как холодно в нашей долине —
Здешним ангелам снега не жаль.
Злые ящерки пляшут в камине
И не греет зелёная шаль.

Ты не в духе, ты пишешь и правишь —
В чёрных брызгах рукав и тетрадь —
И в досаде касаешься клавиш.
Я уйду, я не буду мешать.

Присмотреть за домашней работой
Со старушечьей связкой ключей,
Для тебя переписывать ноты
Да срезать огонёк на свече.

В нашей церкви, добротной и грубой,
Ни лампад, ни лукавых мадонн.
Неподвижны органные трубы
И безгрешен суровый канон.

Да четыре стихии впридачу,
Да засаленный мудрый колпак...
Я не плачу, мой милый, не плачу!
Ты пиши, это я просто так.

Ну, пускай не веронское лето,
И не чёрного кружева вздох —
Напиши для меня канцонетту.
Мой любимый, одну канцонетту!
За одну не обидится Бог.

А мы — фортель хохочущей природы,
Кому дожить до зрелости — позор,
Кому морщин внимательный узор
Умножит стыд за прожитые годы —
О, как мы жаждем чести и клинка!
Нам не дано.
Отъяты до рожденья
Не только звуки слов, но их значенье
И совершенье их — и только немота!
И только боль.
Да будет коротка.

Да воздастся нам высшей мерой!
Пели вместе —
Поставят врозь,
Однократные кавалеры
Орденов — через грудь насквозь!
Это быстро.
Уже в прицеле
Белый рот и разлом бровей.
Да воздастся!
И нет постели
Вертикальнее и белей.
Из кошмаров ночного крика
Выступаешь наперерез,
О, моё причисленье к лику,
Не допевшему
До небес!
Подошли.
И на кладке выжженной,
Где лопатки вжимать дотла,
С двух последних шагов я вижу —
Отпечатаны
Два крыла.

Семидесятые — тоска!
Семидесятые — позора
Как наглотались!
И доска —
последняя —
Меня от сора
Не оградит
тех стыдных лет.
Они возьмут своё — без лишку!
Кому подсунут партбилет,
Кому — прописку и сберкнижку,
Кому — психушку,
а кому —
Любовь, рождённую в неволе.
Некормленый в твоём дому
Младенец, выброшенный в поле,
Утихнет к вечеру:
Ни плач,
Ни хрип...
Всё тихо. Это годы
Семидесятые — палач!
Семидесятые — погоды
Не ждущие: ни у морей
(К морям нельзя),
ни у ограды...
Пускай бы кончиться скорей
Годам, которые, как гады,
Как змии, мудры —
в каждый дом,
И между каждых двух — ненастьем!
Душа, рождённая рабом!
Младенец, вышиблен из яслей
За не-благонаме-ренность!
Бросай семидесятым — кость
От кости,
Оставляя плоть,
В восьмидесятые (Господь,
Храни!) —
почти что невесом —
Иди!
Уже не страшный сон:
Иди!
Как колется трава...
Иди!
Закопанного рва
Не зацепи босой ступнёй:
А ну как встанет?
Простынёй —
Накроет?
Что там — впереди?
Не спрашивай!
Живой — иди!

Оставь по эту сторону земли
Посмертный суд и приговор неправый.
Тебя стократ корнями оплели
Жестокой родины забывчивые травы.

Из той земли, которой больше нет,
Которая с одной собой боролась,
Из омута российских смут и бед —
Я различаю твой спокойный голос.

Мне время — полночь — чётко бьёт в висок.
Да, конквистадор! Да, упрямый зодчий!
В твоей России больше нету строк —
Но есть язык свинцовых многоточий.

Тебе ль не знать?
Так научи меня
В отчаяньи последней баррикады,
Когда уже хрипят:
— Огня, огня! —
Понять, простить — но не принять пощады!

И пусть обрядно кружится трава —
Она привыкла, ей труда немного.
Но, может, мне тогда придут слова,
С которыми я стану перед Богом.