Раиса Блох - Здесь шумят чужие города

Опять открытый новым песням
Мой дух зовет, неукротим:
«Навстречу радости воскреснем,
Навстречу солнцу полетим».

Зачем, куда? Землею стало
Все, что когда-то было мной.
Мой белый день, мой свет родной
Глухая ночь заколдовала.

Зачем? Мой город не вернуть,
Тот золотой, широкозвонный:
Его коснулась тленья муть,
Обвеял холод похоронный.

Зачем? Друзей не дозовусь
Один за пенными морями,
Другой за снежными горами,
А здесь со мной подруга грусть.

И та, что солнцем мне была,
Звездою верной мне светила,
О ней звенят колокола
И отняла ее могила.

О, тишина, тишина,
Ты, что всегда слышна,
Ты, чей не молкнет зов
В грохоте городов,
В скрипе железных дней,
Ты, что всего сильней!

Голос разбитых льдин,
О, глубина глубин,
Озеро темных вод,
Сердце тобой живет.

Память о тебе — голос тишины,
В темной вышине — чистый серп луны,
В черной целине — неумолчный ключ,
В глубине, во мне — негасимый луч.
Через столько дней, через все года
Ты мой путь, мой дом, моя звезда.

Растеряла по дорогам годы,
Отпустила по ветру друзей.
Что ж осталось от моей свободы,
Что осталось мне от жизни всей?

Только солнца дым неуловимый,
Что к траве сияющей приник,
Только сердца стук неутомимый —
Тишину внушающий язык.

В гулкий час предутренних молений
Опустись тихонько на колени,
Не зови, не жди, не прекословь.

Помолись, чтобы тебя забыли,
Как забыли тех, что прежде были,
Как забудут всех, что будут вновь.

Так это снова не мои пути?
Другим — и блеск, и зелень, и прохлада.
Весенним днем мне не о ком грустить
И поджидать мне никого не надо.

Пойду одна в кудрявый буйный сад
Послушать птиц: они неутомимы,
И говорят о том, что все любимы,
Что все хранимы Богом, говорят.

Оттого что на улицах звон и огни, и пакеты,
Оттого что на небе морозная кружится муть,
Я забыла грустить, я забыла и кто ты и где ты,
И куда этот гладкий, укатанный шинами путь.

Черных елок ряды, а за ними лучистые двери,
Золоченые ангелы пляшут за темным окном.
От рассыпанных хвой, от рождественских детских поверий
Веет льдом и смолой, будто здесь не чужбина, а дом.

Вот большими шагами, укутано в шубу большую,
Приближается счастье, мое ли, чужое ли, чье?..
Я сложила сегодня веселую песню такую,
Чтобы славить мороз и пустое, простое житье.

Втекай, лазурь, струись в мои глубины,
Палящий пламень радости и бурь,
Чтоб билась кровь тревогой голубиной
В мой дом, в мой сон, в мой стон втекай, лазурь.

Большим окном, огромною тоскою
Мой дух открылся на твои моря.
О, пусть его ничем не успокою,
О, пусть меня уводит за собою
Бессонная, бездонная заря!

Я не пишу и не творю,
А только тихо и покорно
Плыву в горячую зарю,
Что мне открылась ночью черной.

И разве то моя вина,
Что ежедневно, ежечасно
Я, Божий колокол напрасный,
Звенеть и петь осуждена.

Весною душа устала,
Ей каждая боль больней,
И даже ребенок малый
Приказывать может ей.

И только одно покорно,
Безвольно твердит она,
Как птица на ветке черной.
Которая петь должна.

Господи! Умереть бы сразу,
Никогда не поднять бы век.
Не увидеть небес алмаза,
Голубых и горячих рек.
Господи, потонуть бы сразу,
Позабыть бы себя навек.

Долго ли я скитаться буду,
Раздавать, расточаться всюду
И от скудости умирать?

Ты пошли мне совсем простое
Золотое счастье земное,
Или дай мне уснуть опять.

Странно, что здесь Париж.
Что мне в названьи новом?
Грозная крепнет тишь
В сердце моем свинцовом,

Будто сейчас прорвет
Дымные эти своды
Ангелокрылый взлет
Вещей моей свободы.

А грусть приходит внезапно,
Широкой скользнет волною,
И все заметет дороги,
И все заслонит огни.

К стене прислонишься тихо,
И больше дышать не стоит,
И нет ни гудков, ни звона,
И нет ничего кругом.

И только неистребима
Все явственней и желанней
Орлиными бьет крылами,
Мне в сердце вонзаясь, боль.

Над моей душой, огневой и дикой,
Над моей слепой, ненасытной жаждой
Ты простер свой плащ, где текут туманы,
Голубой твой плащ, где пасутся звезды.

Научи меня, о Владыка, песням,
Самым чистым, тем, что не спеть и птицам,
Чтобы стал лучом твоего веселья
Твой усталый раб, твой слуга бездомный.

Пусть небо черное грозит дождем,
Я солнце горное видала в нем.

Пусть в блестках инея земля тверда,
В лагуне синяя тепла вода,

И чайки носятся, и даль чиста,
И так и просятся к устам уста.

Благословенная моя тоска,
Огонь задумчивый, что сладко жжет,
Я привезла тебя издалека,
Я сохраню тебя от всех невзгод.

Лишь всплеск короткий, и тихо будет:
Ни зной, ни холод, ни свет, ни мгла,
И позабудут живые люди,
Что вот жила я, и вот ушла, —

И только чаек шальная стая,
Водою синей омыв крыла,
В ветрах напишет, кого ждала я,
Кого любила, кого звала.

Бросить все, закрыть глаза рукой,
Все убить, что совестью зовется.
Я люблю тебя, мой дорогой,
Я влекусь к тебе моей тоской,
Нитью той, что никогда не рвется.

Тяжко, сладко дьявол искусил
Теплым ветром, яблоневым цветом.
Будет так, как ты меня просил,
Будет так, и не раскаюсь в этом.

Налетает ветер длиннокрылый,
Заметает по дорогам след,
Чтоб не помнить нам того, что было
Не искать, чего уж больше нет;

И струится небо голубое,
Острова седые унося,
Чтоб нам жить в безоблачном покое
Ни о чем у Бога не прося.

Ну а сердце, сердце не умеет,
Неуклонно темное зовет.
Для него напрасно ветер веет,
Истекает солнцем небосвод.
Ничего оно не разумеет,
Об одном твердит который год.