Виктория Янковская - По странам рассеяния

Два мохнатых шмеля копошатся
Только в цинниях плотно-махровых —
Тяжелы их тела для петуний,
Даже роза качнется от них…
Две колибри-красавицы мчатся
С легким присвистом мало-знакомым:
Невесомые птички-колдуньи —
Чисто южный особенный штрих!

Взмахи крыльев ее, как пропеллер;
Длинный клювик впивается в венчик,
И петуния ей отдается,
Замирая в порыве любви…
Это гномичий крошечный веер —
От невинности он беззастенчив…
С легким присвистом кормится-вьется —
Лишь нектар в ее теплой крови…

Собираю опавшие листья
Всевозможнейших форм и цветов.
О короткой зеленой их жизни
Размышляю под шорох шагов.

Широко разметались аллеи.
Догорающий блеск и печаль…
Ежегодно в истоках апреля
Прихожу к тебе, Парк Форесталь!

Чей-то шепот… Записывай строки…
Шелест листьев ли? Голос ли мой?
Есть в душе неизменные сроки
С безудержным стремленьем домой…

Разве были такие, что спали
При цветенье акаций весной?
Расставаясь потом не рыдали
Под осенней октябрьской луной?

И тоскует душа, как недужный:
Журавли… анемоны… капель…
Но здесь — осень, в Америке Южной,
И чудит по-чилийски апрель.

Лежу я в резиновой лодке
На крыше красного форда —
Себя ощущаю пилоткой,
Ловящей в ветре аккорды.

Лечу я в моторной кибитке,
Как вихрь, поглощая просторы —
Наверстываю с избытком
Все то, что ворует город.

Подсолнухи в золоте цвета
Сияют в полях, как святые.
По Южной Америке где-то
Кочую потомком Батыя…

Какие вокруг пейзажи!
И ветер, поющий в лицо мне!
И в дымке далекие кряжи,
И тополи в блеске истомном.

Копенки свежего сена,
Ковбои в цветистых одеждах,
Все это жизнь, а не сцена —
На миг распахнула вежды…
…………………………….
Эпоха — остригла мне крылья,
Подбила меня, как птицу…
И нужны большие усилия,
Чтоб к лирике возвратиться…

Сквозь тайгу продираясь упорно,
Протянулись дороги, как струны.
У подножья вулкана Осорно
Бирюзой расплескалась Лагуна.

Белоснежна вершина вулкана.
Ярко-сини и небо и влага.
Их властители — Арауканы —
Окрестили «Затерянной Лаго».

Средь тайги вековечной — наш лагерь.
Всюду мхи и гиганты деревья.
И бушует индейское Лаго
И бормочет легенды-поверья.

По уступам каскады несутся.
Но покой первобытно-таежный.
Дивна заросль малиновых фукций,
И лианы в цветенье роскошны.

Здесь возможно забыть и о мире —
В олеандровой девственной чаще…
Лишь бряцать на мифической лире —
Просто жить, как дикарь настоящий!

Стервятник над сосновым лесом
Парит, высматривая жертву.
За фордом пыль волной белесой.
Летим, как вихрь, навстречу ветру.

К орлам в объятия — в скалы! В кручи!
А вспышки солнца, как зарницы…
Застывшей лавы вал могучий
Минувшее рисует в лицах…

Исчезли даже кипарисы…
Потоки бесконечной лавы…
Но снизу потянуло бризом:
Прозрачное явилось — Лахо.

Лагуна Лахо и Антуко[6] —
Вулкан с серебряной вершиной.
Стрелою пущенной из лука —
Вдаль вьется путь на Аргентину.

Беспредельны, как зыбь океана,
Белоснежны от края до края,
Предо мной разметались туманы,
Как гравюры Мильтонова Рая.

Горизонт окаймляют вершины,
Выступающие островами,
И несется в пространство машина,
Окруженная явью, как снами…

Вижу зелень — все будто весною.
И сжимается сердце от боли:
Мысль о Родине вечно со мною,
На Чужбине живешь, как в неволе…

Так о птицах, посаженных в клетки,
И о тех, кто звенит кандалами,
Распевают славяне нередко
Завывающими голосами…

Наитягчайшее — врачует время.
Печальное — туманит отдаленье.
Но, вдруг, очнешься, вложишь ногу в стремя
И — вдаль несет тебя сердцебиенье…

Толпа и город глушат чувства эти.
Кладешь свой труд в протянутые руки…
И дни идут, затягивая сети,
И нет себя, — и нет тоски и муки…

Вы говорите — я люблю «толпиться»…
Ну, коль, хотите — думайте, пожалуй…
О том, что грезится и только снится
Всего охотней расскажу я скалам.

Когда шумит река и я над нею
И солнце южное слепит и греет,
А дали бесконечно зеленеют…
Я уношусь в любимую Корею…

Я там жила одна — десятилетья…
Пройдет сезон наездов и охоты —
И канешь ты в своей прекрасной Лете,
Где ждет тебя твой лучший друг — Природа…

Стояла фанза там в горах над речкой.
Жила, как в сказке я, — неповторимо…
Ту боль мою и время не излечит.
Оно пройдет околицей и мимо.

Ведь не замолкла и сейчас ТА речка?
Остались ли развалины от дома?
Об этом не имею и словечка…
Разбито прошлое мгновенным громом.

И разбросало вновь нас всех по свету.
И редко глаз на глаз одна с Природой
Я снова повторяю сказку эту
И чувствую на краткий миг свободу…

Чтоб боль убить — приходится «толпиться»:
Давая — о себе ты забываешь.
И прошлое все реже снится.
И летопись свою ты не листаешь.

Море, как расплавленное олово,
Пышет жаром и сверкает ослепительно
Ветер рвет и волосы и голову,
И швыряет нас то вверх, то вниз стремительно.

Иногда маяк мелькнет заброшенный;
Изредка корабль привидится на траверсе;
Чаще мы одни, как гость непрошенный,
Но, по-видимому, морю все же нравимся…

Тайный груз везем мы частным образом,
Как всегда, как все: надежды эмигрантские…
Но волна поет все тем же голосом:
Ведь волна же вовсе не американская…

Волны — это странницы извечные.
Их истории — сплошные путешествия…
У людей есть станции конечные
И обещано им Новое Пришествие.

Расцветают купами гортензий
Пышные густые облака…
Мачты корабельные, как вензель,
Как иероглифы издалека.

Лучезарно-теплое дыханье.
Козерог и Рак обняли нас.
И хотя наш путь опять скитанье,
Но оно похоже на Парнас…

Беспечально-далеки, как боги,
Мы от грешной суеты земли,
Не подводим горькие итоги:
Мы на корабле, как корабли…

Дух плывет себе, качая тело,
И бездумье светлое царит…
О тяжелом думать надоело,
А иное вряд ли предстоит!..

Там простерла Статуя Свободы
Факел свой на Новом Берегу —
Там — частицы всех земных народов
Ту свободу свято берегут.

Мы внесем и нашу лепту тоже.
Дал бы Бог нам маленький покой:
Век дожить спокойно-бестревожно,
Без искания Земли Другой…