KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Поэзия, Драматургия » Поэзия » Симон Осиашвили - Мамины глаза

Симон Осиашвили - Мамины глаза

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Симон Осиашвили, "Мамины глаза" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Письмо

Напишу Вам смешное письмо,
чтобы Вы, прочитав, улыбнулись.
Напишу, с кем бываю в кино —
и ни слова о том, что люблю Вас.

Отыщу я такие слова,
чтобы Вам на мгновенье взгрустнулось.
Напишу, что желтеет листва —
и ни слова о том, что люблю Вас.

Я попробую так написать,
чтоб волнение к Вам прикоснулось…
Обо всем я сумею сказать —
и ни слова о том, что люблю Вас.

Пьяный вальс

Пьяный пианист, пьяный контрабас
Ночи напролет нам играют вальс.
Этот пьяный вальс так на жизнь похож:
Где тут раз-два-три, разве разберешь…

Обними меня, чтобы свет погас…
Вечность напролет мы танцуем вальс.
Это пьяный вальс все сбивает счет:
То ли раз-два-три, то ль наоборот…

Давай станцуем вместе пьяный вальс,
И, может быть, он снова сблизит нас…
Щекой слезу мою сотри,
И пусть не слышно раз-два-три,
Давай попробуем последний раз.

Амулет

Ты склонись над огоньком свечи
И молитву тихо прошепчи,
Чтобы бог
Вам помог
И его не оставил:
В день, когда случится черный час,
Чтобы пуля мимо пронеслась —
И вернулся он домой
Живой.

Господи, пусть жизнь его спасет любовь,
Ведь вернее нету амулета,
Жизнь его спасет любовь,
Только им двоим известно это —
И поэтому она
Над свечой в ночи молитву шепчет
И верит в сны…
Господи, пусть жизнь его спасет любовь,
Ведь вернее нету амулета,
Жизнь его спасет любовь,
Только им двоим известно это —
И поэтому она
Обязательно его дождется
С этой войны.

Ни разрывов не слыхать, ни птиц…
Ввысь душа рвалась, а тело – вниз…
Слышал он
Тихий звон —
Это ангелы пели…
Но вдруг вспыхнул огонек свечи
От ее молитвы в той ночи —
И глаза он смог открыть,
Чтоб жить.

Столичная штучка

Ну что нам жизнь столичная,
У нас свои дорожки,
Наш городок не так не сяк —
Таких в России тьма,
Но ты шагнула с поезда —
Ну прямо как с обложки —
И городок застенчивый
Совсем свела с ума.

Улыбка голливудская
И от бедра походка,
А из Парижа платьице —
Всем мужикам беда,
Но лишь в моих объятиях
Окажешься, красотка, —
Забудешь жизнь столичную
Ты раз и навсегда.

«Словно голову страус…»

Словно голову страус,
Чувства прячу в песок —
Чтоб ты не догадалась,
Как я одинок.

Я разбил на кусочки
Телефоны свои,
Чтоб тебе не признаться
В любви.

Я застегнут до горла,
Как парадный мундир —
Только сердцу сегодня
Я не командир.

Зря пишу на листочке
Недостатки твои —
Трудно быть одиночкой
В любви.

Черно-белый фотоснимок

Мы на фото получились очень мило:
ты с улыбкой, я с усами, как гусар,
а за нами – белоснежный куст жасмина…
Так пускай же будет вечным этот кадр.

Он напомнит, как стояли мы в обнимку,
и на темном фоне как белел жасмин…
Этим скромным черно-белым фотоснимком
дорожить мы будем больше, чем цветным.

Нужно сделать, чтоб за кадром оставались
все невзгоды, что подстерегают нас,
и чтоб мы всегда друг другу улыбались,
как на этой фотографии сейчас.

Пронесутся наши годы золотые,
цвет жасмина обернется сединой —
а пока что мы с тобою молодые,
и фотограф нам попался молодой!

«Поцелуи – словно выстрелы…»

Поцелуи – словно выстрелы,
Мы с тобой смертельно ранены,
Наши танцы будут быстрыми,
Мы танцуем не по правилам.

Ничего, что ночь – случайная,
Лучше так, чем в одиночестве.
Может, снова повстречаемся,
Если музыки захочется.

Тает дымка сигаретная,
Опустели рюмки узкие…
Не шепчи слова запретные —
Все равно утонут в музыке.

Две улыбки на прощание —
И розетка обесточена…
Может, снова повстречаемся,
Если музыки захочется.

«Я один стою на пристани…»

Я один стою на пристани,
Мой корабль оставил порт…
Я теперь на берег списанный,
Вроде как не первый сорт.

И у моря на окраине
Я слоняюсь просто так —
И такой же неприкаянный
Жмется к берегу маяк.

Я бросаю в море камушки,
Мимо ходят корабли —
Все мои подруги замужем,
Все друзья мои вдали.

И ни имени, ни отчества
У печали нет моей —
Просто это одиночество
Стало к вечеру сильней.

«Ничему не научился…»

Ничему не научился,
только время промотал —
без веселья веселился,
без печали горевал.

Порастратил все авансы,
все ошибки совершил,
с нелюбимой целовался,
с неприятелем кутил.

Я былое не исправлю,
за него мне бог судья,
я лишь крест на нем поставлю,
раз уж так легла судьба.

У разбитого корыта
я не стану горевать,
все мы были жизнью биты —
я хочу ей сдачи дать.

Я еще чего-то стою,
что-то есть еще в груди…
Пусть полжизни за спиною,
но полжизни – впереди!

Все цветы

Я прервал повествование на рассказе о своих литинститутских буднях. А ведь были еще и праздники. Вернее, каникулы – для студента любого возраста это всегда праздник. На каникулы я, естественно, ездил в свой родной город Львов, где оставались мои родители и мои друзья. Поэтому мне там было хорошо. Львов первой половины восьмидесятых годов прошлого века был чем-то средним между нашей Прибалтикой и всей остальной страной. Не такой европейский, как Рига или Таллин, но и не такой советский, как все остальные наши города. Сказывалось то, что несколько столетий он входил в состав Австро-Венгрии и Польши, а советская власть там установилась фактически только после войны. Поэтому архитектура, ландшафты да и традиции были не вполне советскими. Ну и кроме того, так как Львов был столицей Западной Украины, то и влияние украинского языка было очень сильно. Практически никто из русскоязычных львовян не говорил по-русски правильно, даже не владея в полной мере украинским языком. Кстати, я-то украинский знаю в совершенстве, потому что у меня было много приятелей украинцев, и вообще я считаю, если живешь среди людей определенной национальности, нужно уметь говорить на их языке. А великодержавное отношение к этому вопросу до добра не доводит, в том числе и на бытовом уровне. Так вот, это знание украинского языка, помогая мне быть своим во Львове, сыграло со мной злую шутку в Москве. Оказалось, что в моей речи было очень много украинизмов, неправильных ударений и глагольных форм, причем это проявлялось не только в разговоре, но и в стихах. Но я не обижался, когда мне делали замечания, наоборот, просил как можно чаще указывать на мои ошибки, чтобы я их преодолел. Ну и довольно быстро я избавился от этого недостатка, помог, наверно, музыкальный слух – и теперь я уже сам остро реагирую на неправильности в русском языке, которых сегодня так много и в разговорной речи и, увы, в песнях. Потому что тексты пишут все подряд, кто и говорить-то толком не может, а худсоветов, к сожалению, не осталось и критерий только один – прибыль. А то, что калечится родной язык, современных радиокоролей не волнует. Главное – рейтинг. Впрочем, я отвлекся. А говорили мы о моих львовских каникулах, которые я проводил в основном в кофейнях, кои в почти европейском Львове были на каждом углу. И вот однажды я там разговорился с одним молодым человеком, который оказался композитором, студентом консерватории. И вот он ко мне пристал с предложением написать песню. Я отказываюсь, мол, какие песни, я занимаюсь серьезной поэзией, а это низкий жанр и все такое. Но он не отставал, а мы подружились и встречались почти ежедневно – и я понял, что мне проще согласиться, чем убедить его в своей позиции. И я написал нечто, что, как мне казалось, могло бы быть текстом песни, – а через две недели мой новый приятель позвал меня во Дворец молодежи послушать нашу песню. И вот я в зале, полном зрителей, и музыканты поют стихи, которые я сочинил. И пятьсот человек их слушают, представляете? Нет, вы не можете этого почувствовать, но поверьте, это невероятное ощущение. Потому что кто сегодня, в наше непоэтическое время интересуется стихами? Ведь эпоха стадионной поэзии канула в Лету вместе с шестидесятыми годами, а сейчас ну кому я могу показать свои стихи? Ну послушают их пять-десять ненормальных, а остальным и дела нету. И я понял: вот он, выход к аудитории. Я обязательно буду писать песни, но только такие, чтобы их тексты были самоценными, чтобы их не стыдно было дать почитать глазами, без музыкальной поддержки. Вот так случай привел меня к песне. А не зайди я тогда в ту кофейню, не разговорись я с тем парнем – и не было бы сегодня песен Симона Осиашвили. Это я к тому, что это уже второй случай, который кардинально изменил мою судьбу. Второй, но не последний. Но об этом позже, а пока что я вернулся в Москву, полный желания писать песни с самыми лучшими композиторами. Но одного желания мало – никто не ждал меня на этом поле, никто не собирался поддерживать. И только почта была за меня. Да-да, я выписал из справочника Союза композиторов адреса тех авторов, чьи песни мне нравились, и разослал им свои стихи. А потом звонил им и… И в основном они мне говорили, что мои стихи им неинтересны. Помнится, так же мне ответил и замечательный композитор Марк Минков. А потом, через несколько лет, когда в моем багаже уже были и «Дорогие мои старики», и «Не сыпь мне соль на рану», дома у меня зазвонил телефон, и голос в трубке назвался именно Марком Минковым, который предлагал мне посотрудничать – конечно, я согласился, не напоминая ему о нашем первом разговоре… Так вот, в основном композиторы вежливо меня посылали, и только Владимир Мигуля, царство ему небесное, сказал, что мои стихи ему понравились, и пригласил меня к себе. Я был поражен, когда увидел его рабочий стол, заваленный стихами, которые ему слали отовсюду – все же он был очень популярным композитором. И как он в этом потоке выудил мои опусы – непонятно. Повезло мне, что ли, не знаю. И вот Мигуля, отложив мои листки в сторону, говорит, что есть у него одна мелодия и хорошо бы, если бы я написал на нее стихи. На профессиональном жаргоне это называется «писать на рыбу». Это для меня была незнакомая работа, но я, конечно, не отказался – уж очень хотелось мне сочинить песню с известным композитором. Я и сочинил, только получилось забавно: Мигуле стихи понравились, но он написал на них другую музыку. Так родился первый в моей жизни шлягер, который назывался «Дни летят», исполнила его София Ротару – и через месяц песню запела вся страна. Но тут Мигуля обратил мое внимание, что его исходная мелодия осталась не у дел, и предложил написать на нее новые стихи. Что я и сделал, но Мигуле не понравилось то, что я сочинил, – и тогда я снова обратился за помощью к почте. Давид Тухманов, которому я отправил эти стихи, написал на них музыку. Так в моей жизни появилась песня «Старое зеркало», ее исполняли и Катя Семенова, и Ирина Аллегрова, а я получил за нее первый свой диплом на телефестивале «Песня года». Это был 1986 год. Всего этих дипломов у меня 19 штук. А в 2004 и в 2012 годах мне был дважды вручен «Памятный приз им. Р. Рождественского за вклад в развитие отечественной эстрадной песни».

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*