Александр Твардовский - За далью — даль

Сибирь!
Леса и горы скопом,
Земли довольно, чтоб на ней
Раздаться вширь пяти Европам
Со всею музыкой своей.

Могучий край всемирной славы,
Что грозно щедростью стяжал,
Завод и житница державы,
Её рудник и арсенал.

Край, где несметный клад заложен,
Под слоем — слой мощней в двойне.
Иной ещё не потревожен,
Как донный лед на глубине.

Родимый край лихих сибирских
Трём войнам памятных полков
С иртышских,
Томских,
Обских,
Бийских
И Енисейских берегов…

Сестра Урала и Алтая,
Своя родная вдаль и вширь,
С плечом великого Китая,
Плечо сомкнувшая, Сибирь!

Сибирь!
И лёг и встал — и снова —
Вдоль полотна пути Сибирь.
Но как дремучестью суровой
Ещё объят её пустырь!

Идёт, в окне экспресса
Вдоль этой просеки одной
Неотодвинутого леса
Оббитый ветром перестой.

По хвойной тьме — берёзы проседь…
Откосы сумрачные гор…
И всё кругом как бы укор
Из давней давности доносит.

Земля пробитых в глушь путей,
Несчётных вёрст и редких дымов,
Как мало знала ты людей,
Кому б была землёй родимой!

Кому была бы той одной,
Что с нами в радости и в горе,
Как юг иль душе иной,
Как взморье с тёплою волной,
Как мне навек моё Загорье…

Недоброй славы край глухой.
В новинку твой не лёгок норов.
Ушёл тот век, настал другой,
Но ты — всё ты — с твоим укором.

И в старых песнях не устал
Взывать с тоской неутолимой
Твой Александровский централ
И твой бродяга с Сахалина.

Да, горделивая душа
Звучит и в песнях, с бурей споря,
О диком бреге Иртыша
И о твоём священном море.

Но, может быть, в твоей судьбе,
И величавой и суровой,
Чего недодано тебе —
Так это мощной песни новой,
Что из конца прошла б в конец
По всем краям с зазывной силой
И с миллионами сердец
Тебя на веке породила.

Та честь была бы дорога
И слава не товар лежалый,
Когда бы мне принадлежала
В той песне добрая строка…

И снова — сутки прочь, и снова —
Сибирь!
Как свист пурги — Сибирь, —
Звучит и ныне это слово,
Но та ли только эта быль!

В часы дорожные ночные
Вглядишься — глаз не отвести:
Как Млечный путь, огни земные
Вдоль моего текут пути.

Над глухоманью вековечной,
Что днём и то была темна.
И точно в небе эта млечность
Тревожна чем-то и скрытна…

Текут, бегут огни Сибири,
И с нерассказанной красой
Сквозь непроглядность этой шири
И дали длятся полосой.

Лучатся в тех угрюмых зонах,
Где время шло во мгле слепой.
Дробяться в дебрях потрясённых,
Смыкая зарево бессонных
Таёжных кузниц меж собой.

И в том немеркнущем свеченье
Вдали угадываю я
Ночное позднее движенье,
Осёдлый мир, тепло жилья;
Нелёгкий труди отдых сладкий,
Уют особенной цены,
Что с первой детскою кроваткой
У голой лепится стены…

Как знать, какой отрадой дивной
И там бывает жизнь полна —
С тайгою дикой, серединной,
Чуть отступившей от окна,

С углом в бараке закопчённом
И чаем в кружке жестяной, —
Под стать моим молодожёнам,
Что едут рядом за стеной,
У первой нежности во власти,
В плену у юности своей…

И что такое в жизни счастье,
Как не мудри, а им видней…
Так час ли, два в работе поезд,
А точно годы протекли,
И этот долгий звёздный пояс
Уж опоясал полземли.

И как в иной таёжный угол
Издалека вели сюда
Кого приказ,
Кого заслуга,
Кого мечта
Кого беда…

Но до того как жизнь рассудит,
Судьбу назвав, какая чья,
Любой из тысяч этих судеб
И так и так обязан я.

Хотя бы тем одним, что знаю,
Что полон памятью живой
Твоих огней, Сибирь ночная,
Когда всё та же, не иная,
Видна ты далее дневной…

Тот свет по ней идёт всё шире,
Как день сменяя ночи тьму,
И что! Какие силы в мире
Потщатся путь закрыть ему!

Он и в столетьях не померкнет,
Тот вещий отблеск наших дней.
Он — жизнь.
А жизнь сильнее смерти:
Ей больше нужно от людей.

И перемен бесповоротных
Неукротим победный ход.
В нём власть и воля душ несчастных.
В нём страсть, что в даль меня завёт.

Я до конца в походе с нею,
И мне все тяготы легки.
Я всех врагов её сильнее:
Мои враги —
Её враги.

Да, я причастен гордой силе
И в этом мире — богатырь
С тобой, Москва,
С тобой, Россия,
С тобою, звёздная Сибирь!

Со всем — без края, без предела,
С чем людям жить и счастью быть.
Люблю!
И что со мной не делай,
А мне уже не разлюбить.

И той любви надёжной мерой
Мне мерить жизнь и смерть до дна
И нет на свете больше веры,
Что сердцу может быть дана.

Избыток лет бесповоротных
Не лечит слабостей иных:
Я все, как в юности, охотник
Да разговоров молодых.

Я все, как в дни мои былые,
Хоть до утра часов с восьми
Решать вопросы мировые
Любитель, хлебом не корми.

Мне дорог дружбы неподдельной
Душевный лад и обиход,
Где слово шутки безыдейной
Тотчас тебе не ставят в счет;
Где о грядущих днях Сибири,
Пути гвардейского полка,
Целинных землях и Шекспире,
Вреде вина и табака
И обо всем на белом свете
Беспротокольный склад речей, —
Ты лишь у смеха на примете
На случай глупости твоей…

Так вот, как высказано выше,
С годами важен я не стал,
Еще не весть, должно быть, вышел
Живучей юности запал.

Нет, я живу, спешу тревожно —
Не тем ли доля хороша —
Заполнить мой дневник дорожный
Всем, чем полна еще душа;
Что бьется, просится наружу, —
И будь такой ли он, сякой, —
Читатель — друг, я не нарушу
Условий дружбы дорогой.

Согласно принятому плану,
Вернусь назад, рванусь вперёд.
Но я, по совести, не стану
За зря вводить тебя в расход.

Я не позволю на мякину
Тебя заманивать хитро
И не скажу, что сердце выну:
Ему на месте быть добро.

С меня довольно было б чуда
И велика была бы честь
То слово вынуть из-под спуда,
Что нужно всем, как пить и есть.

У бога дней не так уж много,
Но стану ль попусту скорбеть,
Когда не вся ещё дорога
И есть, что видеть, есть, что петь.

Нет, жизнь меня не обделила,
Добром своим не обошла.
Всего с лихвой дано мне было
В дорогу — света и тепла.

И сказок в трепетную память,
И песен матери родной,
И старых праздников с попами,
И новых с музыкой иной.

И в захолустье, потрясённом
Всемирным чудом наших дней, —
Старинных зим с певучим стоном
Даёких — за лесом — саней.

И весен в южном развороте,
Морей и речек во дворе,
Икры лягушечьей в болоте,
Смолы у сосен на коре.

И летних гроз, грибов и ягод,
Росистых троп в траве глухой,
Пастушьих радостей и тягот,
И слёз над книгой дорогой.

И ранней горячи и боли,
И детской мстительной мечты,
И дней, не высиженных в школе,
И босоты, и наготы.
Всего — и скудости унылой
В потёмках отчего угла…

Нет, жизнь меня не обделила,
Добром своим не обошла.
Ни щедрой выдачей здоровья
И сил, что были про запас.
Ни первой дружбой и любовью
Что во второй не встретишь раз.
Ни лавы замыслом зелёным,
Отравой сладкой слов и строк;
Ни кружкой с дымным самогоном
В кругу певцов и мудрецов —
Тихонь и споршиков до страсти,
Чей толк не прости речь остра
Насчёт былой и новой власти,
Насчёт добра
И не добра…

Чтоб жил и был всегда с народом,
Чтоб ведал всё, что станет с ним,
Не обошла тридцатым годом.
И сорок первым.
И иным…

И только в сердце поместила,
Что диву даться до поры,
Какие жёсткие под силу
Ему ознобы и жары.

И что мне малые напасти
И незадачи на пути,
Когда я знаю это счастье —
Не мимоходом жизнь пройти.

Не мимоездом, стороною
Её увидеть без хлопот.
Но знать горбом и всей спиною
Её крутой и жёсткий пот.

И будто дело молодое —
Всё. Что затеял и слепил,
Считать одной лишь малой долей
Того, что людям должен был.

Зато порукой обоюдной
Любая скрашена страда:
Ещё и впредь мне будет трудно,
Но чтобы страшно —
Никогда.