Вальтер Скотт - Мармион. Повесть о битве при Флоддене
Там, на шотландском берегу,
Дела доверить? Этот дом
Епископ выстроил, и в нем
Священники, конечно, есть,
Но всех — по пальцам перечесть!
Наш добрый капеллан?.. Он сам
Ни разу не заехал к нам
С тех пор, когда в последний раз
Шотландцы осаждали нас.
Раз в день мы ели, видит Бог!
А он отлично нам помог:
Сбежавши в Данбар в грозный час, Молился издали за нас!
Викарий Норема тут есть,
Но он в седло не может сесть…
Шорсвудский поп — скажу о нем, Он справится с любым конем,
Но грубиян — и драться рад
Почище всех моих солдат!
Брат Джон из Тилмута — вот он
Сгодился бы. Здоров, силен,
И выпить не дурак… Он знал
Все замки, всюду побывал:
Желанный гость везде, где пьют, Будь то Ньюкасл иль Холируд.
Но редко покидает нас
С тех пор, когда в недобрый час
Твид переплыл под праздник он, Чтоб баронессу Элисон
Наставить в вере, и барон
Его с женой своей застал…
Джон без подрясника удрал,
А старый хрыч поклялся в том, Что если Джон не то что в дом, А хоть в Шотландию придет —Без покаяния умрет!»
22
Встал юный Селби. Робко он
Отвесил рыцарям поклон
И с дозволенья сэра Хью
Учтиво начал речь свою:
«Мой добрый дядя! Горе нам,
Когда бы с братом Джоном там
Случилось что-нибудь! Ведь он
На шутки мастер, братец Джон.
Он кубок осушить не прочь,
Сидеть за картами всю ночь,
Когда в полях глубокий снег
(Ни на охоту, ни в набег!) —
Он самый нужный человек!
Да как мы будем без него
Горланить песни в рождество?
Ведь потерять-то может он
Не рясу и не капюшон.
Уж лучше пусть у камелька
Печет он яблоки пока
Да пиво знай глушит, Бог с ним!
А вот вчерашний пилигрим…»
«Ты прав, племянник! Ей-же-ей, Что ж, продолжай, да посмелей».
23
«Вчера пришел к нам пилигрим.
Он посетил и вечный Рим,
И в Палестине побывал, —
Он гроб Господень целовал! —
Он побывал и там, где свят
Ковчегом славный Арарат,
И там, где посуху людей
Провел чрез море Моисей.
Был на холмах Синая он,
Где дан Израилю закон
В сверканье молний и громов,
При содрогании холмов…
Он вам бы мощи показал
И на досуге рассказал
Про грот, где шелестят оливы, В горах Сицилии счастливой,
Там, где высокая скала,
Где к Богу Розали ушла.
24
Молился странник, твердый в вере, Фоме Святому в Кентербери,
Молился в Норвике веселом
Георгию с копьем тяжелым,
На севере бывал не раз,
Во всех монастырях молясь
Святому Катберту и Беде.
Он мало спит и об обеде
Не помышляет он. А пьет
Из чистых струй озерных вод.
Вот он хороший проводник,
А Джон — лишь пиво пить привык.
И спьяну он бы только мог
Знакомых не узнать дорог».
«Спасибо, — молвил Мармион, —Да если бы святой брат Джон,
Сей муж, достойный всех похвал, Из-за меня в беду попал,
Я б неподдельно горевал.
Пусть лучше этот пилигрим
Пойдет проводником моим,
Как будто я — его святой,
Но вместо четок и мощей,
Дам горсточку святых вещей
В одежке золотой.
Ведь я люблю таких бродяг:
Они про каждый холм в пути
Споют вам песню или так
Расскажут столько всяких врак —С ним будет веселей идти!»
«Ах, добрый сэр! Скажу я вам, —Паж палец приложил к губам, —Он знает много штук таких,
Которых из священных книг
Не почерпнешь… О чем-то он
Бормочет, будто бы сквозь сон.
Мы прошлой ночью слышим вдруг
В его каморке странный звук —Сказать по правде, не пойму,
С кем разговаривать ему?
А все же кто-то отвечал.
К утру он только замолчал.
Поверьте, это неспроста,
Как видно, совесть нечиста.
(Так говорил нам братец Джон!) Его-то быстро клонит в сон:
На четках успевает он
Семь „богородиц” отсчитать
Да щелкнуть „верую” раз пять»
«Пусть, — молвил Мармион, — ей-ей, Я не боюсь таких вещей.
Будь он знаком хоть с сатаной, Он все-таки пойдет со мной!
Хотел бы я, чтоб в этот -зал
Немедля ты его позвал».
Монах неспешно в зал вошел
Закутан в черный капюшон.
Чуть ниже каждого плеча —
Изображение ключа
Апостола Петра.
Висит распятье на груди,
И раковина впереди
На шляпе без пера.
Вошел он с посохом, с сумой
И с ветвью пальмовой сухой,
И весь его суровый вид
Красноречиво говорит,
Что ноги странника прошли
Дорогу из Святой Земли.
28
Он был широкоплеч, высок —
Никто из рыцарей не мог
Сравниться с ним: суров и строг, Не видя никого,
Так царственно вошел он в зал, Так величаво прошагал,
Напротив Мармиона встал
И молча на него
Совсем как равный посмотрел.
Монах был тощ, смертельно бел
И улыбнуться не хотел.
Наверно, в этот час,
Будь здесь его родная мать,
И та бы не смогла узнать
Его лица: седая прядь,
Да дикий пламень глаз.
Опасность, долгий путь, нужда
Черты меняют навсегда,
А страх, опередив года,
Приносит снег седин.
Скитанья, голод, тяжкий труд
Блеск беззаботных глаз сотрут, Отчаянья жестокий кнут
Исхлещет до морщин…
Блажен, кто был судьбой храним, Не так, как этот пилигрим.
29
На предложенье Мармиона
Ответил он определенно:
Да, он пойдет с отрядом. Но
Ничто в дороге не должно
Задержкой быть для них:
Он дал обет, что в час ночной
Помолится в пещере той,
Где пел молитвы Рул Святой
Под рев валов морских
И вступит сам, ногой своей,
В Святого Филана ручей,
Что изгоняет из людей
Безумные мечты и бред.
«Святая Дева даст ответ,
Решение свое, —
И пусть пещера иль ручей
Вернут покой душе моей
Или возьмут ее».
30
Подходит время сну. И вот
Массивный кубок паж несет,
Он на колено с ним встает
И лорду подает.
Из кубка первым гость отпил,
Хозяин тост провозгласил
За гостя — и вино пустил
По кругу в свой черед.
Не пил лишь мрачный пилигрим, Хоть паж, склонившись перед ним, Настойчиво просил. Но вот
Сэр Хью рукою знак дает —
Смолкает арфы звук,
И замок тонет в тишине,
И только стража по стене
Свершает мерный круг.
31
Встав на рассвете, Мармион
Вошел в часовню. Братец Джон
Закончил мессу побыстрей:
Обильный завтрак ждал гостей.
Трубит рог Мармиона сбор,
И кубок рыцарю во двор
Выносит паж (весь ритуал
Лорд Хэрон свято соблюдал).
Лорд Мармион перед крыльцом
Благодарит сей добрый дом
И, пропустив отряд вперед,
Последним едет из ворот.
И громкий, медный трубный глас
Уже шотландский брег потряс,
Грохочет пушка со стены,
И снежно-белый дым
Достиг шотландской стороны,
И ветерком гоним,
Рассеялся в теснинах гор,
И снова синим стал простор.
ВСТУПЛЕНИЕ К ПЕСНИ ВТОРОЙ
Достопочтенному Джону Марриоту.
Ашестил. Эггрикский лес.
И пуст и гол суровый дол,
Где лес, когда-то пышный, цвел: Его под корень кто-то свел…
А прежде тут паслись олени,
В полдневный зной искали тени…
Лишь терн, который триста лет
Под облысевшею горой
Стоит, нацелив копий строй
На дол, на темный бересклет —Он мог бы рассказать один
О прежней пышности долин.
Упорный терн, он не забыл,
Как ветер горный шевелил
Листву раскидистых дубов
По склонам небольших холмов
И как, прильнув к скале кривой, Рябина рыжей головой
Качала по ветру над ним.
А сосны по горам крутым
Сменялись порослью берез,
И вдоль ручьев ольшаник рос…
Терн не забыл, как поутру
Дрожит осина на ветру…
«В моей тени, — сказал бы он, —Олень вкушал полдневный сон,
А волки выли на луну,
Прервав ночную тишину.
Не зря лощинка и поныне
Зовется Волчьей… Тут в долине
Вепрь, пробираясь вдоль реки, Об этот ствол точил клыки,
А там, в весенних рощах, там
Резвились лани по холмам
И живы в памяти моей
Охоты прежних королей:’
Толпа вассалов и гостей
Летит, разряженная ярко
От башни старого Нью-Арка…
Ржут кони и рога трубят
И зелен лесников наряд,
И молча соколы сидят
У ловчих на перчатке,
А где-то ниже вдоль реки
Рассыпаны в кустах стрелки
В причудливом порядке.
Крадется егерь меж кустов,
Ведет на своре стройных псов, И ждет, когда лягавых лай
Добычу выгонит на край
Леска из зарослей густых,
Тогда спускает он борзых,
Что распластавшись по кустам, Летят за зверем по пятам…
Стрел свист и аркебузы гром —Двоится отзвук за холмом
И долго эхо скал хранит
Лай, зов рожков и стук копыт…»
Преданий целый рой живет
О гордой пышности охот.
В долинах наших до сих пор
Стреляли в Эттрикском лесу
Оленя, вепря и лису —
Но что нам прежний пышный двор!
Охота наша веселей,
Чем все охоты королей!
