Евгений Витковский - Век перевода. Выпуск первый (2005)

Кермесса! Остров охватило пламя
от фейерверка в бухте перед нами;
вот искры, оседая чередой,
сгорают, — и внезапно над водой
в черте стрелы… в черте и оперенье
я красной птицы узнаю паренье —
ее встревоженную круговерть
и крик: «рожденье, смерть, рожденье, смерть».

Грядет восход; а заклинанье злое
в извилины вонзается иглою,
вопрос гнетет до боли головной:
к чему, к чему над серою страной,
выискивая, кем бы поживиться,
извечно птица красная кружится,
к чему ее тревога, круговерть
и крик: «рожденье, смерть, рожденье, смерть»?

«Из ваших тел, что, смертью жизнь поправ,
летят ко всесожжению стремглав,
я возвожу гнездо — и на рассвете
воспряну ото сна, как ваши дети.
И пусть я раньше бултыхалась в плавнях,
мешая гущину трясин прадавних, —
с пожарищем гнездовий-городов
опять исток мне в плесени готов».

Мерцанье звезд; и охватило пламя
Земную сферу во вселенской яме;
вулканы затухают в свой черед;
смотри, смотри! — на амальгаме вод
под красной птицей — контур белой птицы:
двуцветная парабола двоится
и, с криком покидая города,
по двум стезям взмывает в никуда.

«А, из гнезда богов яйцо свалилось
на землю! — я сквозь скорлупу пробилась
и в поднебесьи, всем ветрам назло,
дугой лечу, вставая на крыло.
Сную повсюду с ночи до утра я
и, палочки сухие собирая,
крест-накрест их слагаю, дабы впредь
для вечности грядущей умереть.

И как цветные сполохи зарницы,
как запахи гвоздики и корицы,
так тайна гибели моей пьянит:
меж вайями семижды прозвенит
мой клич предсмертный — и в гнетущем зное,
из плоти, ставшей дымом и золою,
сокрытые забвеньем города
взрастают над останками гнезда».

Мое последнее достоянье —
днем его стерегу я вдоль берега Таки,
а ночью — в краале, что между кусонией и валуном:
они, пасущиеся
там, где ибис гнездится в ветвях молочая
над стручками, термитником и травостоем;

они, подвластные
быку, что бьет копытом о землю,
лишь только учует запах коровы;

они, шествующие
стадами сквозь хоровод танцующих импи
в краали инкоси — Сензангаконы и Дингаана;

они — три моих страсти:
всё земное, женщина и Величайший Дух
над краалем, что между кусонией и валуном.

Случилось Дьяволу уразуметь,
Что, воплотясь до окончанья года,
Господень Сын явит собою впредь
Спасенье человеческого рода.

«Ишь! Только свету попусту гореть? —
Взвился Нечистый. — Это что за мода?
Лишь мне подвластна вся электросеть,
Связующая звезды небосвода!»

Но… пшик! — Проводку вдруг закоротило,
И Сатане на бороду, на рыло
Метнулось пламя: срам весьма велик!

И «Юмор в Вышних!» — ангелы запели,
Когда послышался из колыбели
Младенца Иисуса первый крик.

Секрет себя обнаружит в итоге, как и всегда.
За чашкою чая жажду язык выдает — беда!
Сама себя перескажет история за меня.
Тихи глубокие воды, да дыма нет без огня.

За трупом в резервуаре, за тенью, что днем растет,
За танцем той, что танцует, за рюмкой того, кто пьет,
За приступами мигрени, за вздохами — всякий раз
Иная лежит причина, чем та, что видна для глаз.

У песни, случайно спетой у монастырских стен,
И у гравюр в столовой с видом охотничьих сцен,
И у рукопожатья во время летней игры —
Есть у всего причина, скрытая до поры.

Все трубочисты
Отмывают лица, шеи позабыв;
Все машинисты
Сходят с вахты, и корабль идет на риф;
Три сотни пышек
Лучший пекарь оставляет на огне;
На гробе пишет
Гробовщик записку: «Позже приходите вы ко мне.
Меня зовет любовь!»

Все водолазы
Выплывают на поверхность в пузырях;
Шоферы сразу
Тормозят свои экспрессы на путях;
И сельский ректор
Посреди псалма из церкви прочь спешит;
И санинспектор,
Крышку люка обнимая, вдоль по улице бежит, —
Когда зовет Любовь.

О, что там слышен за дробный звук,
Будто бы грома раскаты, раскаты?
— Это солдаты идут, мой друг,
Идут солдаты.

О, что это там засверкало вдруг?
Издалека этот блеск так ярок!
— Солнце на ружьях блестит, мой друг,
Свет его жарок.

О, что же они собрались вокруг,
Что же им надо тут в воскресенье?
— Может, маневры идут, мой друг,
Или ученья.

О, отчего они, сделав круг,
К нашей свернули дороге, дороге?
— Может, команда была, мой друг,
Что ты в тревоге?

О, у кого-то из них недуг,
Нужен им доктор? Их кони встали?
— Нет, там никто не ранен, мой друг.
Даже и не устали.

О, может, чей-нибудь болен дух,
Нужен наш пастор им, верно? верно?
— Нет, они церковь прошли, мой друг.
Топая мерно.

О, значит, им нужен сосед наш, пастух,
Это к нему они, я же вижу!
— Нет, они мимо прошли, мой друг,
И уже всё ближе.

О, но куда же ты? Наших рук
Не разнимать ты мне клялся адом!
— Нет, я любить обещал, мой друг,
Но идти мне надо.

Сломаны двери, и выбит замок,
Больше запорам держать нет мочи;
О, их шаги тяжелы, как рок,
И горят их очи.

Что на уме, голубок, дружочек?
Мыслей, как перьев, всё гуще строй.
Ждешь ли свиданья, денег ли хочешь,
Или лелеешь план воровской?

Очи открой, мой баловень нежный,
Будет охота — лови меня.
Заново мир открывая прежний,
Встань на краю молодого дня.

С ветром взлети, мой змей поднебесный,
Птиц заглуши и небо затми;
Страхом срази, оживи, как в песне,
Сердце пронзи — и себе возьми.

За шиллинг вам все факты выдаст Том:
Как бил его отец, как он бежал,
Все беды юности; деянья, что потом
И сделали его тем, кем он стал.
Как воевал, охотился, шутя
Вершины брал, именовал моря
Великий этот деятель, хотя
И он страдал в любви, как вы да я.
При всем величье, он вздыхал о той,
Кто, жизнью наделенная простой
(Как изумленным критикам ни жаль),
Ответила на несколько едва ль
Его прекрасных, длинных писем, но
Из них не сохранила ни одно.

На улицах светло, повсюду чистота,
Мухлюет в карты третий класс, а в первом ставки бьют;
Никто из нищих на носу не видел никогда,
Что происходит — и зачем — внутри кают.

Строчит письмо любовник, спортсмен бежит с мячом,
Кто не уверен в чистоте, кто в красоте жены,
Юнец амбиций полон, Капитан давно ни в чем
Не видит смысла, кажется; а кто-то видит сны.

Так наш культурный мир плывет путем прогресса
Вперед по глади волн, и где-то там нас ждет
Восток септический, цветов и платьев вид чудесный;

И Завтра хитроумное в постель свою идет,
Задумав испытать мужей Европы; неизвестно,
Кто будет низок, кто богат, а кто — умрет.