Екатерина Шевелёва - Принцессы, русалки, дороги...
Сообщение в газетах сразу отодвинуло назад все только что казавшееся таким интересным и важным — чудеса Аджанты и Эллоры, а не только магараджу!
Сообщение это было самым большим чудом и в то же время самой реальной реальностью! Оно сразу заставило так ужасно заскучать по Москве, так остро почувствовать, что Москва — подлинная столица нашей планеты!
Девчонки мои, наверно, сейчас пристают к моему мужу Александру Лацису, чтобы он рассказал подробности полета, поскольку всегда считалось и считается, что он «все знает». И мой муж важно сообщает, как всегда, очень интересные вещи, но, как всегда, те самые, которые любой из нас мог сам разыскать в газетах!
...Однако надо записать, о чем я беседовала накануне с магараджей.
В том настроении, в котором я ожидала тогда во дворце встречи с потомком древних династий, — в настроении экскурсанта, отправившегося в прошлое Индии, мне вообще не стоило встречаться с магараджей: я должна была разочароваться и разочаровалась.
«Его высочество» показался мне похожим на конторщика! Правда, на исключительно вежливого, начитанного, толкового, но все же конторщика! Без тени какой бы то ни было романтики!
У «его высочества» были зоркие, проницательные, оценивающие и осматривающие посетителя глаза делового человека. Не крупного дельца, могущего позволить себе чуть-чуть небрежный юмор и понимание юмора, могущего позволить себе «роскошь» инициативы в разговоре — нет! У моего собеседника глаза были зоркие и в то же время готовые к предупредительности. Так и казалось, что он сейчас произнесет в ответ на какое-нибудь мое замечание: «Ес, плиз» — фразу, такую характерную для продавцов солидных индийских магазинов.
Магараджа явно выглядел конторщиком, который хотел бы стать крупным бизнесменом, не служить в магазине, а быть владельцем магазина!
Однако несмотря на полное отсутствие экзотики в облике «его высочества», магараджа Кришна Рао мне... понравился! Это был умный человек со здравым подходом к вещам.
Мы разговаривали в небольшой комнате, сплошь увешанной портретами «всех прежних правителей Диваса», как сообщил мне магараджа. Портретами и головами убитых тигров. И если бы чудом во время нашей беседы воскресли те и другие — прежние правители штата и тигры, — между ними было бы гораздо меньше разницы, чем между похожим на скромного бизнесмена потомком магараджей и его предками.
Магараджа говорил — правда, не умея найти точные политические термины и формулировки, — о насущной необходимости для Индии добиться полной экономической независимости и о том, что нужно неустанно бороться против империалистических монополий, пытающихся подчинить себе индийскую экономику.
Магараджа говорил о том, что нужно поддерживать политику нейтралитета, говорил также, что необходимо ликвидировать феодальные пережитки в стране!
Магараджа, потомок феодалов, говорил об этом!
Да, конечно, мой неожиданный знакомый внешне — в белой рубашке и в светлых брюках, с острыми, проницательными и в то же время предупредительными глазами — был гораздо более похож на конторщика, чем на экзотически-романтического князя. Но, наверно, поэтому, несмотря на издавна «висящий» на образе конторщика «ярлык» незначительности и неинтересности, магараджа показался мне в конце беседы очень интересной фигурой современной Индии — страны, опрокидывающей многие давно устоявшиеся представления как в политической, общественной жизни, так и в быту. Лишь от одной фразы моего собеседника повеяло «ветерком» прошлого с его ароматом ленивых без большой заботы о прибыли поместий, с его охотами, гордыми дворцами... Уже когда мы прощались, магараджа произнес:
— Взгляните вон туда, — он указал на зеленую поляну вдали. — Видите — там белые лани?
— Козы? — переспросила я, не расслышав.
— Не козы. (Впервые за все время беседы в голосе магараджи зазвучал металл.) Не козы, а лани! Белые лани, которых больше в Индии вы нигде не увидите. Они вымерли. Мой отец обладал двумя — поймал на охоте. У меня сейчас одиннадцать. Взгляните на них! Это то, что вам стоит запомнить от посещения моего дворца!
Я была не согласна с магараджей и откровенно сказала ему об этом. Кажется, сказала примерно тем же тоном, каким была произнесена его фраза: «Не козы, а лани!»
— Не лани, а вы сами, господин Кришна Рао, — самое интересное, что может остаться в памяти от посещения вашего дворца!
...Подумать только: первый человек полетел в космос!
Советский человек!
Я ДЕРЖУ НА ЛАДОНИ СОЛНЦЕ!
Ослепительно светлое здание главного почтамта в Нью-Дели, сверкающая золотая песчаная площадка перед ним, сверкающая стайка велосипедов у стены, белозубый мальчишка-газетчик в безукоризненно белой рубашке... Впрочем, очень может быть, что здание на самом деле серое, с облупленной известкой, что песок густо замешен на копоти и пыли, велосипеды — обшарпанные, а рубашка на газетчике — далеко не безукоризненной чистоты. Просто зной, потрясающий зной, предельно обостряет и усиливает светлые тона. И кажется, что даже небо — белозубое, хохочущее.
Девятилетний газетчик Рамеш — мой приятель. Родители его работают на почте: отец — грузчиком, мать — уборщицей. У Рамеша много братьев и сестер, но он, по словам его матери, самый бедовый: «Он понимает, что надо зарабатывать деньги, помогать семье». В самом деле, Рамеш может ловко обмахнуть пыль с машины, пока человек, приехавший на почту, занят у окошка. А когда вы освободились, спеть или станцевать для вас что-нибудь. Моя дружба с предприимчивым газетчиком началась с его песенки:
— Мальчик, маленький мальчик, что у тебя в руке?
— Я держу на ладони солнце!
— А что у тебя в блестящих глазах?
— Говорят, что у меня в глазах солнце!
— А правда ли, что у тебя в сердце — желание получить большой бакшиш?
— Нет, я не хочу бакшиш. Я хочу заработать целое царство руками, в которых — солнце!
За исполненную песенку Рамеш принял от меня небольшую денежную сумму, видимо считая, что сумма эта не может быть классифицирована как бакшиш, иначе говоря, как подаяние. Рамеш не хотел попрошайничать, он хотел работать.
— Что я еще могу сделать, чтобы получить от вас снова несколько пайсов?
— Я всегда буду покупать у тебя газеты, но смотри, чтобы были только хорошие новости из Москвы!
Рамеш отнесся к этой просьбе совершенно серьезно, по-деловому:
— Какие хорошие новости? Что начался дождь и холодно или что кончился дождь и жарко?
Я выбрала ясную жаркую погоду. С тех пор — будь то в июле или в феврале — Рамеш встречал меня возле почты, горланя, как ошалелый галчонок:
— В Москве очень хорошие новости! Кончился дождь и очень жарко!
Накануне моего отъезда из Индии я получила от своего приятеля подарок. Рамеш не кинулся, как обычно, вприпрыжку к моей машине, а приблизился медленно, подчеркивая важность того, что должно было произойти. Пачки газет у Рамеша не было, и руки он держал за спиной. Он объявил, что придумал новую песню, сам придумал специально для меня. Он спел:
— Москва, Москва, что у тебя в руке?
— Я держу на ладони солнце!
— А что у тебя в блестящих глазах, Москва?
— Говорят, что у меня в глазах — солнце!
Я поняла, что означают мальчишечьи стиснутые за спиной руки, и не пыталась расценивать дружбу на деньги. Я поставила вопрос иначе:
— Что прислать тебе в подарок из Москвы?
Оказалось, что Рамеш предусмотрел и такой вариант. Он попросил.
— Пожалуйста, пришлите мне фарфоровый сервиз!
Фарфоровый сервиз? Почему именно сервиз? В Нью-Дели ничуть не меньше фарфора, чем в Москве. И вообще, разве не было у босоногого и, откровенно говоря, порядком-таки оборванного мальчика более насущных потребностей? Сам Рамеш не мог объяснить секрета своей необыкновенной, как мне казалось, просьбы. Он твердо повторил:
— Сервиз. Красивый. Чашки. Блюдца. Большой кувшин для молока. Большая посуда для сахара!..
...Недавно в Москве гостил знакомый мне индийский писатель. Я попросила его захватить с собой на родину, правда, не сервиз, а несколько чашек для Рамеша.
— Вы, наверно, знаете его. Помните, вы были со мной на почте, отправляли свой рассказ в «Труд», а мальчик-газетчик кричал, что в Москве очень жарко! Не могу только понять, зачем мальчишке нужен фарфоровый сервиз? — точно так же, как год назад, весело удивилась я.
— Рамеш, наверно, старательно продумал все. Он считал себя не вправе просить подарки для отца, матери, братишек и сестренок. А в сервизе — много предметов.
...И снова я мысленно вижу ослепительное здание главного почтамта в Нью-Дели, золотистый песок. Снова слышу песенку:
