Себастиан Брант - Корабль дураков; Избранное
Воровка так была помята,
Что стала навсегда горбата.
Когда всевышний воротился,
Портной за печкою укрылся,
Но, сев на трон, заметил бог,
Что нет скамеечки для ног.
Спросил он ключаря святого,
И тот поведал про портного,
Который был виной всему,
И прочь велел идти ему.
Портной пред господом предстал
И вновь трястись от страха стал.
Он рассказал, как было дело:
«Богачка у вдовы хотела
Украсть тряпицу из белья.
Тогда и рассердился я,
В нее скамеечкой пустил
И тем за кражу отомстил.
Не мог сдержать я возмущенья,
За что теперь прошу прощенья».
Бог молвил: «Эх, портной, портной!
Скажи, а если бы с тобой,
Когда тащил ты у людей,
Я обходился б, как ты с ней?
В твоем бы доме сохраниться
Не довелось и черепице,
Не уцелело б кирпича,
Когда бы мстил я сгоряча.
Горбатым был бы ты, убогим,
Калекой был бы кривоногим,
На костылях бы ковылял, —
Немало ты наворовал.
Она же менее повинна,
За что ж ты так ее, дубина?»
Итак, здесь шванку окончанье.
Мы видим в нем иносказанье,
И черт, портной и страшный флаг
Должны быть поняты здесь так:
Рад каждый, коль пришла беда,
Стать праведником навсегда.
Но чуть беду стряхнет он с плеч,
Как вновь соблазны будут влечь.
А если бы порок такой
Вдруг обнаружил кто другой,
Уж он, пожалуй, раньше всех
Кричать бы стал, что это грех,
Хотя, коль в душу бы он сам
Взглянул себе, то, верно, там
Нашел немало бы такого,
Что осуждает у другого.
Ведь сам же втайне то творит,
О чем на людях говорит
Он осуждения слова.
Не лучше ль было бы сперва
Бревно из глаза самому
Извлечь, тогда бы и ему
Судить других. Тогда б он мог
В глазу у ближнего сучок
Заметить и, чтоб зло пресечь,
Помог бы и сучок извлечь.
Не столь уж хороши мы сами,
Чтоб укорять других грехами.
Без низкой злобы, право слово,
Нам надобно учить другого,
И лучше тот сумеет стать,
Что и хотел Ганс Сакс сказать.
МАТВЕЙ ОСТАТОК И ГОРОХОВОЕ ПОЛЕ
282
Жил во Франконии священник,
Служил в одной из деревенек.
Хитрец, пройдоха, плут, смутьян,
Морочить он умел крестьян.
Водилась вот за ним какая
Привычка: проповедь кончая,
Он заключал ее словами:
«Ну, чада! Мир господень с вами!
Внемлите, и пойдет все гладко —
В рай все войдете без остатка».
Так проповедь он завершал
И прихожан благословлял,
А после с кафедры спускался
И за обедню принимался.
В деревне той, в одной из хаток
Жил мужичок Матвей Остаток.
Он пентюх был и дурачина.
Всегда его брала кручина,
Что поп селянам рай сулит,
А он, Остаток, позабыт.
К попу направился чудак
И с перепугу начал так:
«Вы мне уж растолкуйте, отче,
Чем грешен я. Нет, право, мочи,
Что я, да еще в воскресенье,
Лишаюсь райского спасенья».
Поп молвил: «Что это за бредни?»
Остаток молвил: «До обедни
Как проповедь вы говорите,
Так всем мирянам рай сулите,
Всему приходу — только мне,
Остатку, и гореть в огне.
Уж очень это мне обидно,
Да и перед народом стыдно».
Приметил поп, что глуп мужик,
И отвечает в тот же миг:
«Матвей! Смекни-ка! Дело плохо!
Осьмину целую гороха
Из прихожан мне каждый дал,
Чтоб всем им рай я обещал,
Но без тебя. Вот в чем причина».
Матвей, домой отправясь чинно,
С осьминою к попу вернулся.
Тот втихомолку усмехнулся,
Сказав: «Теперь и ты, Матвей,
Не хуже остальных людей».
Остаток слушал в воскресенье
Всю проповедь без огорченья,
Раз поп сказал: «Внемлите, чада,
И будет вам в раю награда,
Там и Остатку с вами быть!»
Но разве плутню утаить?
В харчевне поп проговорился,
Как он, дурачась, поживился
Горохом, что Матвей принес,
И хохотали все до слез.
Остатка за живое взяло,
И передумал он немало,
Какую б месть попу наметить,
На плутню плутней же ответить.
Он целый пост провел говея.
Каким грехам быть у Матвея!
На исповеди же признался,
Что он постом яиц нажрался.
Для виду осердился поп,
Помысля: «Экий остолоп!
Задам-ка жару я ему
И куш за исповедь возьму».
И рек: «Вероотступник ты!
Наглец! Ты яйца жрешь в посты!
Так и гореть тебе в огне,
Зане ты служишь Сатане!
Ведь в яйцах плоть и кровь, проклятый!
Из них выводятся цыплята».
Матвей в ответ: «Я их сварил.
Мне невдомек, какой же был
В том грех, коль не видать, ей-ей,
В яйце ни мяса, ни костей».
Промолвил поп: «Ступай-ка в Рим
За милостью грехам твоим!»
Остаток молвил: «Отче, каюсь!
От мзды за грех не отрекаюсь,
Чтоб в Рим не ездить, видит бог!»
Смекнул он сразу про подвох.
А поп и молвит: «Несть прощенья
Сему греху, но отпущенье
Я дал бы, коль по доброй воле
Засеешь мне горохом поле».
Матвей сказал: «Ну, что ж такого!
Все будет к завтрему готово».
Поп отпустил Матвею грех,
Насилу сдерживая смех.
Чуть свет Матвей Остаток встал,
В котел гороху накидал
И на огонь котел поставил,
Решив, что ладно дело справил.
Сварил. Потом в телегу сев,
К попу уехал на посев.
Засеял поле. Поп глядел,
Как тот работал и пыхтел
Без передышки. Поп смеялся.
Матвей же втайне ухмылялся:
«Смех у тебя, поди, пройдет,
Когда два месяца пройдет».
Вернулись под вечер домой,
А после пасхи, той порой,
Как светлый месяц май пришел,
Горох на поле не взошел.
Поля у прочих зеленели.
«Да что ж такое, в самом деле?» —
Подумал поп да и решил,
Что он, конечно, согрешил
Тем, что Матвея обманул
И здорово его надул,
Уговорив засеять поле
Задаром и по доброй воле.
Коль вовсе не взошел горох,
Так, стало быть, разгневан бог.
И мужичонке поп сказал:
«А сколько бы с меня ты взял
За то, что мне засеял поле?»
Матвей ответствовал: «Не боле,
Чем все берут — ну, сотен пять».
Чтобы Матвею долг отдать,
По сумам и пошарил поп
Пока те сотен пять наскреб!
«Бери! Прогневался господь,
И в поле нечего полоть
Из-за того, что мне без платы
Работал с самого утра ты.
Бери же деньги без зазренья,
Чтоб мне простилось прегрешенье
И чтобы с моего угодья
Снялось проклятие бесплодья».
В мошну те деньги поскорей
Пихнув, захохотал Матвей:
«Поймите, отче, дела суть:
И хитрость можно обмануть.
Про вашу я смекнул мороку
И думал: «Дай мне только сроку
Попомнишь! Вышел случай мне!
Горох сварил я на огне,
Как было надо, но не боле,
И разбросал на вашем поле.
Ну, думаю, раз кровь и плоть
В яйце вареном, то господь
Их дал, поди, гороху тоже:
Ведь яйца на горох похожи!
И чем бы в поле было плохо
Расти вареному гороху?
Вот так вам мужичонка серый
Воздал за меру той же мерой».
«И вправду, — поп ему в ответ, —
Плутов на свете честных нет.
Что ж! Ты воздал мне поделом».
И с тем Матвей вернулся в дом.
За труд и за осьмину он
Вот так и был вознагражден.
Кто по лукавости своей
Горазд надуть простых людей,
Над ними и глумясь притом,
Ему ж и будет поделом,
Ему же в дурнях и остаться.
Раз любишь, говорят, кататься,
Люби и саночки возить!
Так повелось, и, стало быть,
Не запретил бы и сам бог
Платить подвохом за подвох.
А коль по дружбе подкузьмят
И только пошутить хотят,
Серчать не надобно и злиться
На шутки в баснях не годится.
Пусть басня позабавит вас!
Таков вам Ганса Сакса сказ.
ВРАГ ДОЧКАМ
283
Жил в Шваце284 много лет назад
Старик, который был богат.
Ему на копях повезло.
Другим они разор и зло.
У богача наследник был,
Которого он оженил
На девице на городской,
Что отличалась красотой,
Была богатой, нравом кроткой
Да круглою к тому ж сироткой.
Сыграли свадьбу шибко пышно,
А там, глядишь, и стало слышно,
Что молодая понесла.
Вот радость-то родне была!
Когда ж у молодушки в срок
Дочь родилась, а не сынок,
Муж разворчался так, что страсть!
И ну жену хулить и клясть.
Ему милей бы, дескать, сын,
Чтоб имя знатное и чин
Отцов в удел ему достался
И чтобы род их продолжался.
Вот отчего был рассержен
На дочь и мать молодожен.
Ведь был богаче он именьем,
Чем нравом или разуменьем.
И четверть года не прошла,
Как снова женка понесла.
А как и муж о том дознался,
Так страшной клятвой ей поклялся:
Коль дочь она родит опять,
Так и в живых ей не бывать.
Жена не в шутку затужила,
Уж больно боязно ей было!
Она и мужнин норов знала
И как бесился он, бывало.
