Евгений Долматовский - Товарищ мой

Десятилетия позади...
Виден предел.
Ограничен срок.
К Вечному огню подойди,
Личный свой возложи цветок.
Сколько б ресницы ни вытирал,
Ни закрывал ладонью лица,
Ясно прохожим, что ветеран.
Люди поймут и простят бойца.

Годы безжалостно рассечены
На «до войны»
И «после войны»,
А посередке — сама она:
Жизнь-то одна,
А смерть не одна —
С фронта, с фланга, над головой...
Как получилось, что ты живой?
Новая юность, не обессудь,
Что продолжаем на свете быть.
Как соль,
Как боль
Проступает суть.
Память доныне — как кровь сквозь бинт

Но нас, пожалуйста, не жалей —
Мы возвратились с минных полей.
Нам удивительно повезло,
Как бы ни было тяжело,
Мы победители всех невзгод.
Но убывает друзей число
В грозной прогрессии — каждый год.
Отдано пламени столько сил...
Ну, отчитайся, как после жил.
Как убеждался, что в мирном дне
Мужество требуется вдвойне:
Встречный, и часто неравный бой,
Чтоб оставаться самим собой.
Не отступая, свой бой веди,
Верь, что победа — не позади —
Жизнь продолжается,
И она
Не только тебе самому нужна:
Юноша с девушкой ветреным днем,
Когда изготовились петь соловьи,
Держат над Вечным нашим огнем
Чистые нежные руки свои.

Районный оратор, готовый заране,
Взошел на трибуну с бумажкой в кармане,
Бумажку достал и ладонью разгладил,
И речь как завел, как повел, как заладил,
Глазами и носом припаян к бумажке,
Где буквы и мысли ползут, как букашки.

Бубнит он и мямлит, оратор районный,
Не слушает зал, безразличный и сонный.
Он понял — актив засыпает от скуки.
Для жеста придется задействовать руки.

Как только он поднял костлявые кисти,
Почувствовал волю исписанный листик,
И свежего ветра поток турбулентный
С трибуны унес его одномоментно.
Внесем в протокол: оживление в зале.
Бумажку ловили, да вот не поймали.
Оратор замолк, и растерян и бледен.
Но, видно, ему свежий ветер не вреден.

Отчаянье преодолел он.
И начал
Про наши труды, неудачи, задачи
Без всякой бумажки,
Прямыми словами,
Какими мы дома обходимся с вами.

Пожалуй, давненько районное вече
Такой деловитой не слышало речи.
Зал замер.
Но были, признаться, моменты,
Когда он срывался на аплодисменты.

Вот притча и вся...
В заключенье заметим,
Что очень полезен для нас свежий ветер.

Белый зимою,
А летом зеленый
Город, в котором я не был доселе.
Светятся новые микрорайоны,
Будто на землю звезды осели.
Переустройство огромного мира
Слишком легко
Повседневностью стало.
Вряд ли подходит приставочка «микро»
Многоэтажным этим кварталам.
Нету возврата к лачугам вчерашним,
Все ж новоселов тревожит законно,
Что одинаковы все эти башни.
Эти подъезды,
Эти балконы.
Время иное, масштабы другие,
Но признаюсь, что каким-то наитьем
Все же могу я понять ностальгию
По коммуналкам и общежитьям.
Что, тараканьих времен тебе жалко?
Надо ль идеализировать юность,
Видя в жаргонном словце «коммуналка»
Наше любимое слово Коммуна?
Неоспорима прогресса заслуга,
Только б не стали в своем микромире
Столь же похожими мы друг на друга,
Как интерьеры в каждой квартире!
Новое все хорошо при условье,
Чтоб не унизило дело большое
Сердце — ничтожною микролюбовью
Микросчастливчика
С микродушою.
Может быть, стал я избыточно строгим?
Что тут поделаешь —
Годы на склоне.
Люди, простите мне микротревоги
В нашем громадном микрорайоне.

Как я мог убедиться,
Хорошая штука —
Испытанье единства,
Боевая порука.
Не ее ли судьба предлагает железно
Альпинистам, шагающим в связке над бездной,
И матросам на гребне девятого вала,
Чтобы с палубы робких волна не смывала.
Боевая порука —
С гранатой на танки
И молчанье собратьев под пыткой в охранке.
Танков я не взрывал,
Не был я скалолазом,
Не обучен команде «Свистать всех наверх»,
Но навек
Боевою порукою связан —
С Революцией
Связан порукой навек!

Потому и готов задушить, как гадюку,
Безобидное с виду исчадие зла,
Не чета боевой —
Круговую поруку,
Что сквозь щели беспечности
В дом наш вползла.
Не стесняясь, устроилась очень уютно,
Малодушных втянула в порочный свой круг,
Их мозги пеленою окутала мутной,
Чтобы не различали, где враг, а где друг.
Ты — бездельника труд,
Ты — невежды наука,
Ты — неправедный суд,
Круговая порука.

Сколько раз ты прикрытьем для трусов служила,
Сколько раз от ответа смывалась хитро!
Твой прообраз —
Молчание пассажиров,
Если пьяный наглец матерится в метро;
Или — хуже:
Позор кругового обмана
Спекулянтов
И тех, кто поближе к кормам,
Или ложь о перевыполнении плана,
Чтобы круглая премия в каждый карман;
Или сговор пиитов из разных редакций —
Ты мои, я твои сочиненья в печать...

Если нравы поруки такой утвердятся,
Перед прошлым и будущим нам отвечать!
Тех, в ком совесть не спит,
В наступленье зову я,
За успех поручиться могу головой:
В окруженье поруку возьмем круговую
И задушим — порукой своей боевой!

Какая скучная история:
Был воин в сорок первом ранен
В Молдавии или в Эстонии,
На той границе или грани,
Где мужество схватилось с подлостью,
Где честность встретилась с обманом.
Про это есть стихи и повести,
Исследованья и романы.

Вам надоело повторение,
Вы это в школе проходили,
Но я обязан тем не менее
Писать опять и в том же стиле
Про пораженья и ранения,
Когда нам было не до справок
По форме медсанучреждения,
С печатью слева или справа.

В строй возвращались недолечены —
Без нас не может быть победы.
Скрывали раны и увечия,
Какая мелочь — наши беды.
В раздумиях глубокомысленных
Теперь врачебные комиссии,
Одолевают их сомнения:
Давать ли справки о ранении?
А то, что ноют раны старые,
Впиваются осколки в нервы,
Поскольку справок не представлено,
Неточно и недостоверно?
Здесь равнодушие бессовестно!
Поспешные отказы взвесьте,
Такие хлопоты и поиски
Касаются солдатской чести.

Меж трубачей и барабанщиков,
Участников далекой драмы,
Напрасно ищете обманщиков —
Их справки — штыковые шрамы.
Служебное умерьте рвение,
Осколки щупайте перстами.
Клиенты эти в скором времени
Вас беспокоить перестанут!

Очень долгую жизнь очень быстро прожив,
Сквозь огонь пробежав без оглядки,
Прихожу я впервые в архив
И теряюсь в его распорядке.
Тишина — как в осеннем лесу,
Запах листьев опалых.
Паутинка приникла к лицу,
На ресницы росинка попала.
Одинаковые этажи,
Полумрак стеллажей одинаков.
В ровном ритме течет эта жизнь,
Под охраною шифров и знаков.
Здесь и старых товарищей строй,
Тех, чья память развеяна ветром,
И не ведает каждый второй,
Что героем он был беззаветным.
Открывается тут наконец,
Кто и кем был когда-то оболган,
В ком под маской таился подлец,
Кто был верен опасному долгу.
Степень влажности, норма тепла,
Нелюдимая даль коридора.
Электронная память сюда не дошла,
Но дойдет,
И, наверное, скоро.
А пока —
Фонд, и дело, и лист,
Век проходит по ветхим страницам.
Не рассчитывал протоколист
Стать историком и летописцем.
Но и ты, вероятно, не знал,
Что в картоне тугих переплетов
Зафиксирована крутизна
И твоих колебаний и взлетов.
Думал — мелочь, проскочит, пройдет,
Нет душе никакого убытка,
Но и мелочь взята в переплет
И прошита суровою ниткой.
Надо жить с ощущеньем, что есть
Фонд, и папка, и лист,
И конечно,
В документах бесчестье и честь
Остаются в архиве навечно.