Сергей Есенин - Том 1. Стихотворения
«О Русь, взмахни крылами…» (с. 109). — Ск-2, с. 178; Г18; Г20; Рус. (1-40 — корр. отт. Тел., 41–56 — вырезка из Г20); Грж.; ОРиР.
Печатается по наб. экз. (вырезка из Грж.).
Автограф неизвестен. Сведения об автографе в ИМЛИ (Собр. соч., М., 1977, т. 1, с. 393) — ошибка. В Гн — список З.Н. Райх с пометами автора, без даты. В наб. экз. помечено 1916 г. В наст. изд. датируется 1917 г. по содержанию, с учетом времени передачи рукописи в редакцию (см. прим. к «О край дождей и непогоды…»).
В стихотворении явственно сказались настроения Есенина весны и лета 1917 г. 29 апреля 1917 г. Р.В.Иванов-Разумник писал А.Белому: «Кланяются Вам Клюев и Есенин. Оба в восторге, работают, пишут, выступают на митингах» (РГБ). Писательская группировка, получившая наименование «Скифы» по названию альманаха, одним из участников которой был Есенин, начала складываться еще задолго до этих событий. Но именно в первые послефевральские месяцы в их среде окрепла убежденность в их духовном и общественном лидерстве. В передовице, открывающей Ск-1 (она подписана «Скифы», авторами ее были С.Д.Мстиславский и Р.В.Иванов-Разумник) говорилось, что раньше они «чувствовали себя одинокими». «Февральские дни до дна растворили это чувство. На наших глазах, порывом вольным, чудесным в своей простоте порывом, поднялась, встала, от края до края, молчавшая, гнилым туманом застланная Земля. То, о чем еще недавно мы могли лишь в мечтах молчаливых, затаенных мечтах думать — стало к осуществлению как властная, всеобщая задача дня. К самым заветным целям мы сразу, неукротимым движением продвинулись на пролет стрелы, на прямой удар. Наше время настало…» (Ск-1, с. IX). Разделяя многие убеждения этой группы, Есенин занимал в ней тем не менее особое место, о чем подробно писал А.В.Ширяевцу 24 июня 1917 г.
В Ск-2 стихотворение было опубликовано под заглавием «Николаю Клюеву» и с эпиграфом (измененные строки из стихотворения М.Ю.Лермонтова «Графине Ростопчиной»):
Я верю: под одной звездой
С тобой мы были рождены.
М.Л.
Заглавие и эпиграф сохранялись в Гн и были сняты, очевидно, в корректуре. В Г18 стихотворение появилось без заглавия и эпиграфа, что было связано с осложнениями в отношениях между поэтами.
В декабре 1917 г. в Еж. ж. появилось стихотворение Н.А.Клюева «Елушка-сестрица…», в котором он жаловался: «Белый цвет Сережа,//С Китоврасом схожий,//Разлюбил мой сказ!» Он именовал себя «жертвой Годунова» и «убиенным Митрием». Есенин все понял: «Годунов, от которого ему так тяжко, есть никто иной, как я», — писал он в черновике письма к Р.В.Иванову-Разумнику в конце декабря 1917 г. Главным, что послужило Н.А.Клюеву основой для обвинения Есенина в отступничестве, были его новые произведения «Товарищ», «Певущий зов», «Отчарь» и др., появившиеся в летние месяцы 1917 г., в которых Н.А.Клюев не мог не заметить далекие от его идей мысли, чуждые ему поэтические интонации. Недаром он уподобил Есенина Китоврасу — сказочному существу, владевшему знанием судеб, великой мудростью и неслыханной мощью. Лишь хитростью смог царь Соломон залучить его к себе и заставить служить в построении «святая святых», но потом Китоврас все же освободился из тенет и «заверже Соломона на конець земля обетованныя». Это освобождение Есенина «из-под власти Соломона» и увидел Клюев. Позже он продолжил полемику с этими произведениями Есенина. В первую годовщину Октябрьской революции он опубликовал стихотворение «Товарищ», заглавие которого намеренно повторило заглавие произведения Есенина, которое тогда активно обсуждалось и печаталось. «Товарищ» Клюева был напечатан в юбилейном номере журнала «Пламя» (официоз, выходивший под редакцией А.В.Луначарского), напечатан крупным, увеличенным по сравнению с другими материалами шрифтом, на обороте титульного листа. Это была как бы передовица номера. (Показательно, например, что «Ода революции» В.В.Маяковского была отодвинута в глубь номера.) В разворот с текстом стихотворения Клюева были напечатаны портреты М.Урицкого и В.Володарского — двух видных петроградских комиссаров, убитых незадолго до того. В единстве с этими портретами читались строки Н.А.Клюева:
Убийца красный — святей потира,
Убить — воскреснуть, и пасть — ожить…
В этих строках — не только прославление «красных убийц», но и полемика с Есениным, резкий ответ на его плач в своем «Товарище» над «сраженным пулей младенцем Иисусом»: «Слушайте: Больше нет воскресенья! Тело его предали погребению…». Немного спустя, приведенные выше строки Клюева Есенин комментировал как «старое инквизиционное православие», как желание «в такие священнейшие дни обновления человеческого духа благословить убийство» (см. «Ключи Марии»).
В декабре 1917 г. Есенин резко воспринял «Елушку-сестрицу…», равно как и статью Р.В.Иванова-Разумника в Ск-2, в которой давалось чуждое ему истолкование творчества и его, и Н.А.Клюева. «То единство, которое Вы находите в нас, только кажущееся», — писал он Р.В.Иванову-Разумнику в конце декабря 1917 г. и утверждал: Клюев «за последнее время сделался моим врагом». Расхождение с Клюевым включало в себя целый комплекс сложно переплетенных между собой творческих проблем, социально-политических идей и личных отношений. На один из первых планов для Есенина выдвинулся, например, вопрос о сути и цели творчества, главным упреком Клюеву звучат слова, что он «только изограф, но не открыватель», т. е., по мысли Есенина, способен лишь восстанавливать былое, но не создавать новое. Это было связано и с разными представлениями о том, что собой должно представлять Слово, с которого, по их мысли, должен начаться Новый Мир, кому дано его высказать, должно ли это Слово лишь «золотиться» (то есть являть собой пусть очищенное и обновленное, но старое) или «проклевываться из сердца самого себя птенцом» (то есть рождаться внове, быть новым). Да и само понимание Нового Мира тоже было разным: будет ли это вновь восставшая из небытия Белая Индия — избяное царство с патриархальными установлениями, к которому притекут племена и народы, или же это будет Новая, Иная Земля, Инония, тоже земля крестьянская, но заново обустроенная крестьянством, поднятая, взращенная и изукрашенная силой его вольного труда. Есенин, рисуя Инонию, прежде всего подчеркивал то, что там «живет божество живых». Главное, что поэт обещал: «Уведу твой народ от упования» (т. е. от надежды на чудо), «Дам ему веру и мощь», а источником всего сущего в этой утопической Инонии, «Верую» ее народа, ее гимном считал слова: «Наша вера — в силе, Наша правда — в нас». Но по Клюеву, и сущность обновления, и его цель, и те формы, которые должна была обрести новая жизнь, были иными (см. прим. к «Тучи с ожерёба…»).
Об этих принципиальных творческих расхождениях с Клюевым говорил Есенин с Блоком 3 января 1918 г., когда назвал Клюева «черносотенным» и объяснял: «Это не творчество, а подражание (природе, а нужно, чтобы творчество было природой…)» (Восп., I, 177). Это же, видимо, продиктовало ему и изменения в тексте данного стихотворения — снятие заголовка и эпиграфа (подробнее см.: Азадовский К.М. «Николай Клюев», Л., 1990, с. 160–200).
…сродник наш, Чапыгин…— С Алексеем Павловичем Чапыгиным (1870–1937) Есенин познакомился вскоре после своего приезда в Петроград в 1915 г. Выходец из крестьянской семьи, самоучка, многие годы проработавший подмастерьем и маляром, А.П.Чапыгин уже обрел к тому времени известность как писатель, автор книги рассказов и повести «Белый скит». В 1926 г. он свидетельствовал: «С.А. любил меня, но всегда избегал часто видеться… Познакомились мы с С.А. в редакции «Северные записки» С.И.Чацкиной, мне его представили как талантливого поэта…» (ИМЛИ). В 1917–1918 гг. печатался в Зн. тр. и ряде других изданий, к которым был близок и Есенин. Своей автобиографической повести «Жизнь моя» в журнальном варианте он предпослал эпиграф: «Посвящаю повесть о прожитых днях памяти моего друга Сергея Есенина» (журн. «Звезда», Л., 1929, № 2).
В критике стихотворение сразу было расценено как манифест определенной литературной группы, но в оценках как группы в целом, так и отдельных поэтов далеко не все были согласны С.А. Тором. Одни критики приняли и генеалогию новокрестьянской поэзии, данную Есениным, и характеристики отдельных поэтов. Это отметил Н.В.Рыковский (см. газ. «Раннее утро», М., 1918, 27 июня, № 117). Последовательно отстаивал такой взгляд В.Л.Львов-Рогачевский. Пересказывая и обильно цитируя стихотворение Есенина, он развивал «родословную целой группы певцов из народа», неизменно подчеркивая при этом, как «верны и правдивы слова Сергея Есенина» (журн. «Рабочий мир», М., 1918, № 8, 7 июля, с. 7–11). Он и в дальнейшем продолжал так же оценивать это стихотворение, видя в нем «нечто вроде манифеста новокрестьянских поэтов» (см., например, Львов-Рогачевский В. «Новокрестьянская поэзия» — журн. «Путь», М., 1919, № 5, август-сентябрь, с. 57–61; Львов-Рогачевский В. «Поэзия новой России», М., 1919). А.Б.Дерман, напротив, считал, что Есенин «слишком как-то трезво сознает, что он народный поэт, и тем самым отравляет свою поэзию рассудочностью». Сославшись на данное стихотворение, он писал: «Дело не в человеческой гордыне Есенина, а именно в ущерблении этим «самосознанием» самого драгоценного в его творчестве — вольной непосредственности. Тут один лишь шаг от поэтической вольности к искусственному вольничанью, от внутренней веры к пагубной самоуверенности. Когда он говорит „Полюбил я мир и вечность, как родительский очаг“ — мы верим этой искренней и простой поэтической исповеди. Но когда он начинает мудрить в своих народно-философских стихах, мы чувствуем в них измену самому себе, своему таланту; от этих стихов как-то сразу отдает сусальными золотыми петушками «русского» стиля, скроенными на левоэсеровский лад. Философия русского духа его не только не нова, не оригинальна, но просто даже избита, у родины, конечно, видит он „коровьи глаза“ — старый признак того смирения, которым наделяют и наделяли Россию с одной стороны славянофильская гордыня, с другой — германское презрение» (газ. «Понедельник „Народного слова“». М., 1918, 8 июля, № 11). Другие критики считали неверной выдвинутую Есениным генеалогию и вредной декларированную связь его творчества с поэзией Н.А.Клюева. Так, например, Н.Ангарский утверждал: «Кольцов и Клюев — трудно подыскать более неудачное сочетание». Он доказывал, что если Кольцов отразил «радость и горе действительного, реального народа», то «Клюев и его ученики имеют дело с народом вымышленным», говорил о том, что они «рядятся» и все это отрицательно сказывается на их творчестве. Если в первом сборнике Клюева «было немало действительно прекрасных стихов», то последние его вещи — «вымученное сочинительство, потуги на необычное». Отталкиваясь от этих мыслей, он писал и о Есенине: «Есенин — поэт с несомненным дарованием, и потому нельзя не пожалеть, что дарование это тратится на ненужное и вредное подражание «старшим» братьям, на вычурность и рисовку». Эту рисовку критик усматривал и в данном стихотворении, и в ставшем к тому времени известным движении поэта к имажинизму. И все же, по его мысли, у Есенина немало стихотворений, в которых «верно и красиво» запечатлена «Русь подлинная, настоящая, крестьянская, с ее горем и радостями» (Ангарский Н. «Заметки о поэзии и поэтах» — журн. «Творчество», М., 1919, № 1/3, январь-март, с. 22–26). Подобная полярность оценок имела место и в последующие годы.
