Дмитрий Михаловский - Поэты 1880–1890-х годов

Комнатка тесная, тихая, милая;
Тень непроглядная, тень безответная;
Дума глубокая, песня унылая;
В бьющемся сердце надежда заветная;

Тайный полет за мгновеньем мгновения;
Взор неподвижный на счастье далекое;
Много сомнения, много терпения…
Вот она, ночь моя — ночь одинокая!

Месяц задумчивый, звезды далекие
С темного неба водами любуются;
Молча смотрю я на воды глубокие —
Тайны волшебные сердцем в них чуются.

Плещут, таятся ласкательно-нежные:
Много в их ропоте силы чарующей,
Слышатся думы и страсти безбрежные,
Голос неведомый, душу волнующий.

Нежит, пугает, наводит сомнение:
Слушать велит ли он? — С места б не двинулся!
Гонит ли прочь? — Убежал бы в смятении!
В глубь ли зовет? — Без оглядки бы кинулся!

Меня ты в толпе не узнала —
Твой взгляд не сказал ничего;
Но чудно и страшно мне стало,
Когда уловил я его.

То было одно лишь мгновенье —
Но, верь мне, я в нем перенес
Всей прошлой любви наслажденье,
Всю горечь забвенья и слез!

Плакал ребенок. Свеча, нагорая,
         Тусклым мерцала огнем;
Целую ночь, колыбель охраняя,
         Мать не забылася сном.
Рано-ранехонько в дверь осторожно
         Смерть сердобольная — стук!
Вздрогнула мать, оглянулась тревожно…
         «Полно пугаться, мой друг!
Бледное утро уж смотрит в окошко.
         Плача, тоскуя, любя,
Ты утомилась… Вздремни-ка немножко —
         Я посижу за тебя.
Угомонить ты дитя не сумела,
         Слаще тебя я спою».
И, не дождавшись ответа, запела:
         «Баюшки-баю-баю».

Тише! Ребенок мой мечется, плачет!
         Грудь истомит он свою!

Это со мной он играет и скачет.
         Баюшки-баю-баю.

Щеки бледнеют, слабеет дыханье…
         Да замолчи же, молю!

Доброе знаменье — стихнет страданье.
         Баюшки-баю-баю.

Прочь ты, проклятая! Лаской своею
         Сгубишь ты радость мою!

Нет, мирный сон я младенцу навею,
         Баюшки-баю-баю.

Сжалься! Пожди допевать хоть мгновенье
         Страшную песню твою!

Видишь — уснул он под тихое пенье,
         Баюшки-баю-баю.

Лес да поляны. Безлюдье кругом.
         Вьюга и плачет, и стонет,
Чудится, будто во мраке ночном
         Злая кого-то хоронит.
Глядь — так и есть! В темноте мужика
         Смерть обнимает, ласкает,
С пьяненьким пляшет вдвоем трепака,
         На ухо песнь напевает.
Любо с подругою белой плясать!
Любо лихой ее песне внимать!

         Ох, мужичок,
                  Старичок
                          Убогой,
         Пьян напился,
                  Поплелся
                          Дорогой,
А метель-то, ведьма, поднялась,
                          Взыграла!
С поля — в лес дремучий невзначай
                          Загнала!
         Горем, тоской
                  Да нуждой
                          Томимый,
         Ляг, отдохни
                  Да усни,
                          Родимый!
Я тебя, голубчик мой, снежком
                          Согрею;
Вкруг тебя великую игру
                          Затею.

         Взбей-ка постель,
                  Ты, метель,
                          Лебедка!
         Ну, начинай,
                  Запевай,
                          Погодка,
Сказку — да такую, чтоб всю ночь
                          Тянулась,
Чтоб пьянчуге крепко под нее
                          Уснулось!

         Гой вы леса,
                  Небеса
                          Да тучи!
         Темь, ветерок
                  Да снежок
                          Летучий!
Станем-ка в кружки, да удалой
                          Толпою
В пляску развеселую дружней
                          За мною!

         Глянь-ка, дружок,
                  Мужичок
                          Счастливый!
         Лето пришло,
                  Расцвело!
                          Над нивой
Солнышко смеется, да жнецы
                          Гуляют,
Снопики на сжатых полосках
                          Считают.
 …………………………………
Лес да поляны. Безлюдье кругом.
         Стихла недобрая сила,
Горького пьяницу в мраке ночном
         С плачем метель схоронила.
Знать, утомился плясать трепака,
         Песни петь с белой подругой —
Спит, не проснется… Могила мягка
         И уж засыпана вьюгой!

Нега волшебная, ночь голубая,
          Трепетный сумрак весны;
Внемлет, поникнув головкой, больная
          Шепот ночной тишины.

Сон не смыкает блестящие очи,
          Жизнь к наслажденью зовет,
А в полумраке медлительной ночи
          Смерть серенаду поет:

«Знаю: в темнице суровой и тесной
          Молодость вянет твоя.
Рыцарь неведомый, силой чудесной
          Освобожу я тебя.

Старость бездушная шепчет напрасно:
          Бойся любви молодой!
Ложно измыслила недуг опасный,
          Чтоб не ушла ты со мной.

Но посмотри на себя: красотою
          Лик твой прозрачный блестит,
Щеки румяны, волнистой косою
          Стан твой, как тучей, обвит.

Пристальных глаз голубое сиянье
          Ярче небес и огня,
Зноем полуденным веет дыханье, —
          Ты обольстила меня!

В вешнюю ночь за тюремной оградой
          Рыцаря голос твой звал…
Рыцарь пришел за бесценной наградой;
          Час упоенья настал!»

Смолкнул напев; прозвучало лобзанье…
          В долгом лобзании том
Слышались вопли, мольбы и стенанье —
          Тихо всё стало потом.

Но поутру, когда ранняя птица
          Пела, любуясь зарей,
Робко в окно заглянувши, денница
          Труп увидала немой.

День целый бой не умолкает, —
В дыму затмился солнца свет,
Окрестность стонет и пылает,
Холмы ревут, — победы нет!
И пала ночь на поле брани;
Дружины в мраке разошлись;
Всё стихло — и в ночном тумане
Стенанья к небу поднялись.
Тогда, озарена луною,
На боевом своем коне,
Костей сверкая белизною,
Явилась смерть! И в тишине,
Внимая вопли и молитвы,
Довольства гордого полна,
Как полководец, место битвы
Крутом объехала она;
На холм поднявшись, оглянулась,
Остановилась… улыбнулась…
И над равниной боевой
Пронесся голос роковой:

«Кончена битва — я всех победила!
Все предо мной вы склонились, бойцы.
Жизнь вас поссорила — я помирила.
Дружно вставайте на смотр, мертвецы!
Маршем торжественным мимо пройдите,—
Войско свое я хочу сосчитать.
В землю потом свои кости сложите,
Сладко от жизни в земле отдыхать.
Годы незримо пройдут за годами,
В людях исчезнет и память о вас —
Я не забуду, и вечно над вами
Пир буду править в полуночный час!

Пляской тяжелою землю сырую
Я притопчу, чтобы сень гробовую
Кости покинуть вовек не могли,
Чтоб никогда вам не встать из земли».