Антология - Европейские поэты Возрождения

Такой лихой печали,
Таких великих бед
Сыздетства не видали
Ни я, ни мой сосед.
И господа и слуги
На покаянье туги.
Живут по всей округе
Без бога, без узды,
Смирению чужды.

Не рыцарскому роду
Бить, грабить, жечь, пытать!
Торговцам нет проходу:
Всех тщатся обобрать.
Легко ль от бед укрыться?
Как лих в разбое рыцарь,
И в песне говорится,
Что лютая семья
Сложила про себя.

Свят Юрий, божий витязь,
Водитель ваших орд?
Эх, подлые, стыдитесь —
Над ним не властен черт!
Свят Юрий вас оставит,
Сразит мечом, удавит
Иль сам топор направит
В загривок гордый твой
На площади большой.

Вы пели о затраве
Охотничьей в лесу?
Не всякий час забаве,
Приходит смерть и псу.
Качнется в дреме вечной
Под балкой поперечной,
Охотничек беспечный,
Что по лесу гулял,
Не заслужив похвал.

Хвалились вы заране
Ухлопать дичь в упор.
Эх, господа-дворяне,
Не крепок ваш дозор,
Не медлим мы с расправой,
Сведем свой счет кровавый.
А суд не знает правый
Ни смердов, ни господ,
На плаху всех сведет.

Дозорных ваших любо
В темнице зреть, в цепях,
Под одежонкой грубой,
В тревоге и мольбах.
Иную песню птахи
Поют при виде плахи.
«О сударь! — молят в страхе. —
Хоть мессу нам пропой
Душе на упокой».

Мы рассказать могли бы
Про муки, крики, плач;
Невинного на дыбы
С виновным взвил палач,
Так вор-разбойник губит
И тех, кого он любит;
Он жизнь под корень рубит
Супруги и детей.
А это мук больней.

Вы плутовством, нахрапом
Позорили свой род;
Нас звали «сиволапым»,
Брань чести не берет.
А вас — которых чтили
С младенчества не мы ли? —
Дворянства-то лишили.
В кого всадили клин,
Уж тот не дворянин.

Дворянству денег мало,
На то и господа!
А слугам-то пристало
За них платить всегда?
Иссякнут все колодцы,
А коли сердце бьется,
Садись на иноходца
Да мчись в шумливый бор,
А там виси, как вор.

Максимилиану славу
Мы, кесарю, поем
За твердую расправу
С сиятельным жульем.
Петля пришлася впору
И Гогенкранцу-вору.
Колите песью свору,
Что кесаря хулит,
В них божий глас молчит!

Хотите песенке внимать,
Что пелась про князей да знать,
Высокоблагородных
Теснителей народных?

Им христианскую-то кровь
Пивать за трапезой не вновь,
Им миловать негоже,
Спаси нас, бедных, боже!

В четверг стряслась у нас беда.
Сошлись князья и господа
Под Шлотгейм всей оравой,
Грозили нам расправой.

Как герцог Юрий зол и лют,
Расскажет эббелейдский люд;
К князьям он едет в поле,
Чтоб благ стяжать поболе.

Мюльгаузен — крепость хоть куда,
Но взяли город господа,
В том доктор был виною
С багряной бородою.

Ты, доктор, признанный злодей,
Ты худо сделал, ей-же-ей!
Но мы тебя отвадим,
На кол тебя посадим.

И Генрих Баумгард был из тех,
Кого не устрашает грех,
Он знал, что доктор хочет,
О чем злодей хлопочет.

Их плутни Кенемунд открыл.
Зато и голову сложил
В угоду барам злобным
У нас, на месте лобном.

Был Пфейфер честен и учен,
Славней не сыщется имен.
В пути его схватили,
Навеки уложили.

Так нам Мюльгаузенский совет
Не мало понаделал бед,
Из злобы и из мести
Нас бьют на лобном месте.

И даже тех, кому князья
Свободу дали, видел я,
Прислужники хватали
И насмерть убивали.

Людей не милуют они.
Господь, теснителей казни!
Пусть черти в хворостины
Их примут в час кончины.

Нам Ламгарт, воевода-плут,
Сказал: на Попперекский пруд
Идите всей толпою
С повинной головою.

И жены бедные гурьбой,
Ведомы докторской женой,
Пошли молить злодеев…
Спусти на ведьму змеев!

Кто эту песенку сложил,
Тот на земле недолго жил —
Он выпил злую чашу.
Ты песню слышал нашу?

Однажды с охоты граф Фалькенштейн
Скакал по лесам и полянам.
И вдруг на дороге увидел он
Девчонку в платке домотканом.

«Куда ты, красавица, держишь путь?
Не скучно ль бродить в одиночку?
Поедем! Ты в замке со мной проведешь
Хмельную, веселую ночку!»

«Чего вы пристали? Да кто вы такой?
Все хлопоты ваши напрасны».
«Так знай же, я сам господин Фалькенштейн!
Теперь ты, надеюсь, согласна?»

«Ах, коли взаправду вы граф Фалькенштейн, —
Ему отвечает девица, —
Велите отдать моего жениха.
Он в крепости вашей томится!»

«Нет, я не отдам твоего жениха,
Ему ты не станешь женою.
Твой бедный соколик в поместье моем
Сгниет за тюремной стеною!»

«Ах, если он заживо в башне гниет, —
Бедняжка в слезах отвечает, —
Я буду стоять у тюремной стены,
И, может, ему полегчает».

Тоскует она у тюремной стены,
Звучит ее голос так жутко:
«О милый мой, коли не выйдешь ко мне
Наверно, лишусь я рассудка».

Все ходит и ходит вкруг башни она,
Свою изливая кручину:
«Пусть ночь пройдет, пусть год пройдет
Но милого я не покину!

Когда б мне дали острый меч,
Когда б я нож достала,
С тобою, граф фон Фалькенштейн,
Я насмерть бы драться стала!»

«Нет, вызов я твой все равно не приму,
Я с женщиной драться не буду!
А ну-ка, бери своего жениха,
И прочь убирайтесь отсюда!»

«За что ж ты, рыцарь, гонишь нас?
Ведь мы небось не воры!
Но то, что нам принадлежит,
Берем без разговора!»

Я знал двух детей королевских —
Печаль их была велика:
Они полюбили друг друга,
Но их разлучала река.

Вот бросился вплавь королевич
В глухую полночную тьму,
И свечку зажгла королевна,
Чтоб виден был берег ему.

Но злая старуха черница
Хотела разбить их сердца,
И свечку она загасила,
И ночь поглотила пловца.

Настало воскресное утро —
Кругом веселился народ.
И только одна королевна
Стояла в слезах у ворот.

«О матушка, сердце изныло,
Болит голова, как в чаду.
Ах, я бы на речку сходила, —
Не бойтесь, я скоро приду».

«О дочка, любимая дочка,
Одна не ходи никуда.
Возьми-ка с собою сестрицу, —
Не то приключится беда».

«Сестренка останется дома, —
С малюткой так много хлопот:
Поди, на зеленой поляне
Все розы она оборвет».

«О дочка, любимая дочка,
Одна не ходи никуда.
Возьми с собой младшего брата, —
Не то приключится беда».

«Пусть братец останется дома, —
С малюткой так много хлопот:
Поди, на зеленой опушке
Он ласточек всех перебьет».

Ушла во дворец королева,
А девушка в страшной тоске,
Роняя горючие слезы,
Направилась прямо к реке.

Вдоль берега долго бродила,
Печалясь — не высказать как.
И вдруг возле хижины ветхой
Ей встретился старый рыбак.

Свое золотое колечко
Ему протянула она.
«Возьми! Но дружка дорогого
Достань мне с глубокого дна!»

Свою золотую корону
Ему протянула она.
«Возьми! Но дружка дорогого
Достань мне с глубокого дна!»

Раскинул рыбак свои сети,
И вот на прибрежный песок
Уже бездыханное тело
С немалым трудом приволок.

И девушка мертвого друга,
Рыдая, целует в лицо:
«Ах, высохли б эти слезинки,
Когда б ты сказал хоть словцо».

Она его в плащ завернула.
«Невесту свою приголубь!»
И молча с крутого обрыва
В холодную бросилась глубь…

…Как колокол стонет соборный!
Печальный разносится звон.
Плывут похоронные песни,
Звучит погребальный канон…