Валерий Брюсов - Том 1. Стихотворения 1892-1909

Все реже я и все бесстрастней
Смотрю на прелести земли,
Как в детстве нежившие басни,
Красоты мира отошли.

Мне тяжела дневная зелень
И слишком сини небеса,
Для слуха каждый звук разделен,
Когда взволнуются леса.

Люблю я сумрачные краски,
Громады стен в лучах луны,
Меня приветствует по-братски
Мир дорассветной тишины.

Дрожа, белеет сумрак чуткий,
Гремящий город мертв на час,
Спят мудрецы, спят проститутки,
И в два ряда мне светит газ.

Яростные птицы с огненными перьями
Пронеслись над белыми райскими преддверьями,
Огненные отблески вспыхнули на мраморе,
И умчались странницы, улетели за море.

Но на чистом мраморе, на пороге девственном,
Что-то все алелося блеском неестественным,
И в вратах под сводами, вечными, алмазными,
Упивались ангелы тайными соблазнами.

В ярком венке из пурпурного мака,
Смутно ресницы к земле опустив,
Женщина вышла из тусклого мрака…
Облик лица ее грубо красив.

Серьги по золоту блещут рубином,
Шею оплел ей кровавый коралл,
Веет от губ ее чем-то звериным,
Тишью пещер и пустынностью скал.

Черные волосы, с сумраком слиты,
Пали на белую матовость плеч;
Выпуклы, подняты, вечно не сыты,
Груди дрожат от желания встреч.

Руки протянуты (так, беспокоясь,
Ищет слепая далекой стены),
Бедра опутал ей тигровый пояс…
Тише! приветствуй восторг тишины!

Чу! загремели чуть слышно запястья,
Губы скривились в мучительный знак.
Снова, о снова, истомы и счастья!
Пусть осыпается пурпурный мак.

Лишь закрою глаза, как мне видится берег
Полноводной реки, тени синей волны.
Дремлет небо одной из Полдневных Америк,
Чуть дрожа на качелях речной глубины.

Веет ветер какого-то лучшего века,
Веет юность свободной и гордой земли.
Мчатся легкие серны, друзья человека,
Песня вольных охотников молкнет вдали.

Обнаженные юноши, девы и дети
Выбегают на отмель веселой толпой
И бросаются в воду, при радостном свете,
Словно горсти жемчужин, блестя за водой.

Длится время, качаются зыби заката,
Здесь и там задымился и светит костер.
Дева спутника игр обнимает, как брата…
О, как сладки во мгле поцелуи сестер!

Да, я знаю те земли и знаю то время,
Их свободно и быстро в мечтах узнаю…
И часами смотрю на блаженное племя,
И как путник-прохожий я с ними в раю!

Как город призрачный в пустыне,
У края бездн возник мой сон.
Не молкнет молний отсвет синий,
Над кручей ясен небосклон.

И пышен город, озаренный:
Чертоги, башни, купола,
И водоемы, и колонны…
Но ждет в бездонной бездне мгла.

И вот уже, как звон надгробный,
Сквозь веки слышится рассвет,
Вот стены — призракам подобны,
И вот на башнях — шпилей нет…

Когда же явь мне в очи глянет,
Я буду сброшен с тех высот,
Весь город тусклой тенью станет
И, рухнув, в пропасть соскользнет.

И алчно примет пасть пучины
За храмом храм, за домом дом…
И вот — лишь две иль три руины
Вещают смутно о былом.

Лед и уголь, вы — могильны!
Что-то было и прошло,
Черный уголь, тусклый, пыльный,
Лед, блестящий как стекло!

Что вы, красные уроды,
Дым прорезавши, горды?
Удвояет лик природы
Гладь затихнувшей воды!

Пусть все отжило, застыло,
Зыби нет, лучам конец:
Лед — над водною могилой,
Уголь — без надежд мертвец!

Он под новой вспышкой жара
Лишь кровавится, как бес,
Но свободной тенью пара
Лед восходит до небес.

Белый день, прозрачно-белый,
Золотой, как кружева…
Сосен пламенное тело,
Зноем пьяная трава.

Пробегающие тучи,
Но не смеющие пасть…
Где-то в сердце, с силой жгучей,
Затаившаяся страсть.

Не гляди так, не зови так,
Ласк ненужных не желай.
Пусть пылающий напиток
Перельется через край.

Ближе вечер… Солнце клонит
Возрастающую тень…
Пусть же в памяти потонет
Золотой и белый день.

Облака опять поставили
Паруса свои.
В зыбь небес свой бег направили
Белые ладьи.

Тихо, плавно, без усилия
В даль без берегов
Вышла дружная флотилия
Сказочных пловцов.

И, пленяясь теми сферами,
Смотрим мы с полей,
Как скользят рядами серыми
Кили кораблей.

Но и нас ведь должен с палубы
Видеть кто-нибудь,
Чье желанье сознавало бы
Этот вольный путь!

Маленькая девочка
На песке, на лесенке
Камешки бросала.
Дети пели песенки,
Их семья играла.
Маленькая девочка
Камешки бросала.
Бросит вверх — смеется,
Хлопает в ладошки…
Девочкам поется.
Где-то там в окошке
Пели, пели гаммы.

Маленькая девочка
Камешки бросала,
Маленькая девочка
Наконец устала,
На песке, на лесенке
Прилегла близ мамы.
Дети пели песенки;
В домике налево
Изучали гаммы…
Я слагал напевы.

Девочка далекая,
Спи, мечта моя!
Песня одинокая
Над тобой — как я.

Песня колыбельная,
Сложенная мной,
Странно-нераздельная
С чуткой тишиной.

Это отзвук тающий
Прежних, страстных слов,
Отзвук умирающий
В тихой бездне снов.

Словно речь бессвязная —
Память лучших дней…
А была алмазная
Радуга огней!

Дремлешь ты под пение
В колыбели тьмы…
Будь хоть на мгновение
Счастлива, как мы!

И в минуту жгучую
От любви мертва,
Вспомни ночь певучую,
Тихие слова!

Сии, моя далекая,
В храме бытия,
Песня одинокая —
Вся любовь моя!

Тихи дни и годы — годы в терему,
Словно льются воды медленно во тьму.

День неслышно тает, гаснет без следа…
Тусклый свет роняет пестрая слюда;

За окошком главы — малый край небес,
По простенкам травы — непостижный лес.

С темной образницы кроткий свет лампад…
Те же, те же лица, что и день назад!

Та же все работа, песни без души…
Льются дни без счета, как вода в тиши…

Только в воскресенье бегло видишь мир:
В церкви чтенье, пенье — отдаленный клир,

Дома смех, салазки, снежная гора,
Да под вечер пляски, сказки гусляра.

Сны усталых сладки — жжет лебяжий пух…
На ухо загадки кто-то шепчет вслух,

Снится сине море, снится царский сын,
Знаешь страсть и горе, хоть на час один!

Утро. С образницы кроткий свет на всех.
Тихо, как в гробнице. За окошком — снег.