Владимир Высоцкий - Владимир Высоцкий
Разделся донага, —
В углу готовила иглу
Нестарая карга, —
И от корней волос до пят
По телу ужас плелся:
А вдруг уколом усыпят,
Чтоб сонный раскололся?!
Он, потрудясь над животом,
Сдавил мне череп, а потом
Предплечье мне стянул жгутом
И крови ток прервал, —
Я, было, взвизгнул, но замолк, —
Сухие губы на замок, —
А он кряхтел, кривился, мок,
Писал и ликовал.
Он в раж вошел – знакомый раж, —
Но я как заору:
«Чего строчишь? А ну покажь
Секретную муру!..»
Подручный – бывший психопат —
Вязал мои запястья, —
Тускнели, выложившись в ряд,
Орудия пристрастья.
Я терт и бит, и нравом крут,
Могу – вразнос, могу – враскрут, —
Но тут смирят, но тут уймут —
Я никну и скучаю.
Лежу я голый как соко́л,
А главный – шмыг да шмыг за стол —
Все что-то пишет в протокол,
Хоть я не отвечаю.
Нет, надо силы поберечь,
А то уже устал, —
Ведь скоро пятки станут жечь,
Чтоб я захохотал.
Держусь на нерве, начеку,
Но чувствую отвратно, —
Мне в горло всунули кишку —
Я выплюнул обратно.
Я взят в тиски, я в клещи взят —
По мне елозят, егозят,
Всё вызнать, выведать хотят,
Всё пробуют на ощупь, —
Тут не пройдут и пять минут,
Как душу вынут, изомнут,
Всю испоганят, изорвут,
Ужмут и прополощут.
«Дыши, дыши поглубже ртом!
Да выдохни, – умрешь!»
«У вас тут выдохни – потом
Навряд ли и вздохнешь!»
Во весь свой пересохший рот
Я скалюсь: «Ну, порядки!
У вас, ребятки, не пройдет
Играть со мною в прятки!»
Убрали свет и дали газ,
Доска какая-то зажглась, —
И гноем брызнуло из глаз,
И булькнула трахея.
Он стервенел, входил в экстаз,
Приволокли зачем-то таз…
Я видел это как-то раз —
Фильм в качестве трофея.
Ко мне заходят со спины
И делают укол…
«Колите, сукины сыны,
Но дайте протокол!»
Я даже на колени встал,
Я к тазу лбом прижался;
Я требовал и угрожал,
Молил и унижался.
Но туже затянули жгут,
Вон вижу я – спиртовку жгут,
Все рыжую чертовку ждут
С волосяным кнутом.
Где-где, а тут свое возьмут!
А я гадаю, старый шут:
Когда же раскаленный прут —
Сейчас или потом?
Шаба́ш калился и лысел,
Пот лился горячо, —
Раздался звон – и ворон сел
На белое плечо.
И ворон крикнул: «Nevermore!» —
Проворен он и прыток, —
Напоминает: прямо в морг
Выходит зал для пыток.
Я слабо подымаю хвост,
Хотя для них я глуп и прост:
«Эй! За пристрастный ваш допрос
Придется отвечать!
Вы, как вас там по именам, —
Вернулись к старым временам!
Но протокол допроса нам
Обязаны давать!»
И я через плечо кошу
На писанину ту:
«Я это вам не подпишу,
Покуда не прочту!»
Мне чья-то желтая спина
Ответила бесстрастно:
«А ваша подпись не нужна —
Нам без нее все ясно».
«Сестренка, милая, не трусь —
Я не смолчу, я не утрусь,
От протокола отопрусь
При встрече с адвокатом!
Я ничего им не сказал,
Ни на кого не показал, —
Скажите всем, кого я знал:
Я им остался братом!»
Он молвил, подведя черту:
Читай, мол, и остынь!
Я впился в писанину ту,
А там – одна латынь…
В глазах – круги, в мозгу – нули, —
Прокля́тый страх, исчезни:
Они же просто завели
Историю болезни!
1975
II. Никакой ошибки
На стене висели в рамках бородатые мужчины —
Все в очочках на цепочках, по-народному – в пенсне, —
Все они открыли что-то, все придумали вакцины,
Так что если я не умер – это все по их вине.
Мне сказали: «Вы больны», —
И меня заколотило,
Но сердечное светило
Улыбнулось со стены, —
Здесь не камера – палата,
Здесь не нары, а скамья,
Не подследственный, ребята,
А исследуемый я!
И хотя я весь в недугах, мне не страшно почему-то, —
Подмахну давай, не глядя, медицинский протокол!
Мне приятен Склифосовский, основатель института,
Мне знаком товарищ Боткин – он желтуху изобрел.
В положении моем
Лишь чудак права качает:
Доктор, если осерчает,
Так упрячет в «желтый дом».
Все зависит в доме оном
От тебя от самого:
Хочешь – можешь стать Буденным,
Хочешь – лошадью его!
У меня мозги за разум не заходят – верьте слову, —
Задаю вопрос с намеком, то есть лезу на скандал:
«Если б Кащенко, к примеру, лег лечиться к Пирогову —
Пирогов бы без причины резать Кащенку не стал…»
Доктор мой не лыком шит —
Он хитер и осторожен:
«Да, вы правы, но возможен
Ход обратный», – говорит.
Вот палата на пять коек,
Вот профессор входит в дверь —
Тычет пальцем: «Параноик», —
И пойди его проверь!
Хорошо, что вас, светила, всех повесили на стенку —
Я за вами, дорогие, как за каменной стеной:
На Вишневского надеюсь, уповаю на Бурденку, —
Подтвердят, что не душевно, а духовно я больной!
Род мой крепкий – весь в меня, —
Правда, прадед был незрячий;
Шурин мой – белогорячий,
Но ведь шурин – не родня!
«Доктор, мы здесь с глазу на́ глаз —
Отвечай же мне, будь скор:
Или будет мне диагноз,
Или будет приговор?»
И врачи, и санитары, и светила все смутились,
Заоконное светило закатилось за спиной,
И очочки на цепочке как бы влагою покрылись,
У отца желтухи щечки вдруг покрылись белизной.
И нависло остриё,
И поежилась бумага, —
Доктор действовал во благо,
Жалко – благо не мое, —
Но не лист перо стальное —
Грудь пронзило, как стилет:
Мой диагноз – паранойя,
Это значит – пара лет!
1975
III. История болезни
Вдруг словно канули во мрак
Портреты и врачи,
Жар от меня струился, как
От доменной печи.
Я злую ловкость ощутил —
Пошел как на таран, —
И фельдшер еле защитил
Рентгеновский экран.
И – горлом кровь, и не уймешь —
Залью хоть всю Россию, —
И – крик: «На стол его, под нож!
Наркоз! Анестезию!»
Мне обложили шею льдом —
Спешат, рубаху рвут, —