Александр Пушкин - Том 1. Стихотворения 1813-1820

Среди беседы вашей шумной
Один уныл и мрачен я…
На пир раздольный и безумный
Не призывайте вы меня.
Любил и я когда-то с вами
Под звон бокалов пировать
И гармонически стихами
Пиров веселье воспевать.
Но пролетел миг упоений,—
Я радость светлую забыл,
Меня печали мрачный гений
Крылами черными покрыл…
Не кличьте ж вы меня с собою
Под звон бокалов пировать:
Я не хочу своей тоскою
Веселье ваше отравлять.

К чему, веселые друзья,
Мое тревожить вам молчанье?
Запев последнее прощанье,
Уж муза смолкнула моя;
Напрасно лиру брал я в руки
Бряцать веселье на пирах
И на ослабленных струнах
Искал потерянные звуки…
Богами вам еще даны

Шалун, увенчанный Эратой и Венерой,
Ты ль узника манишь в владения свои,
В поместье мирное меж Пиндом и Цитерой,
Где нежился Шолье с Мелецким и Парни?
Тебе, балованый питомец Аполлона,
С их пеньем соглашать игривую свирель:
Веселье резвое и нимфы Геликона
Твою счастливую качали колыбель,
    И ныне, в юности прекрасной,
С тобою верные сопутницы твои.
Бряцай, о трубадур, на арфе сладострастной
    Мечтанье раннее любви,
Пой сердца юного кипящее желанье,
Красавицы твоей упорство, трепетанье,
Со груди сорванный завистливый покров,
    Стыдливости последнее роптанье
И страсти торжество на ложе из цветов,—
Пой, в неге устремив на деву томны очи,
    Ее волшебные красы,
В объятиях любви утраченные ночи —
    Блаженства быстрые часы…
Мой друг, она — твоя, она твоя награда,
Таинственной любви бесценная отрада!
    Дерзну ль тебя я воспевать,
    Когда гнетет меня страданье,
    Когда на каждое мечтанье
Унынье черную кладет свою печать.
Нет, нет! Друзей любить открытою душою,
В молчанье чувствовать, пленяться красотою —
Вот жребий мой: ему я следовать готов,
Покорствую судьбам, но сжалься надо мною,
    Не требуй от меня стихов.
Не вечно нежиться в прелестном ослепленье,
Уж хладной истины докучный вижу свет.
По доброте души я верил в упоенье
Волшебнице-мечте, шепнувшей: ты поэт,—
И, презря мудрости угрозы и советы,
С небрежной легкостью нанизывал куплеты,
Игрушкою себя невинной веселил;
Угодник Бахуса, с веселыми друзьями,
Бывало, пел вино водяными стихами,
В дурных стихах дурных писателей бранил,
Иль дружбе плел венок — и дружество зевало
И сонные стихи впросонках величало,
И даже — каюсь я — пустынник согрешил,—
Я первой пел любви невинное начало,
Но так таинственно, с таким разбором слов,
    С такою скромностью стыдливой,
    Что, не краснея боязливо,
Меня бы выслушал и девственный Козлов.
Но скрылись от меня парнасские забавы!..
    Не долго был я усыплен,
Но долго снились мне мечтанья муз и славы,
Я строгим опытом невольно пробужден.
Уснув меж розами, на тернах я проснулся,
Увидел, что еще не гения печать —
Охота смертнаяна рифмах лепетать,
Сравнив стихи твои с моими, улыбнулся —
    И полно мне писать.

    Забудь, любезный мой Каверин,
Минутной резвости нескромные стихи.
    Люблю я первый, будь уверен,
    Твои гусарские грехи.
Прослыть апостолом Зенонова ученья,
Быть может, хорошо — но ни тебе, ни мне.
    Я знаю, что страстей волненья
    И шалости, и заблужденья
Пристали наших дней блистательной весне.
  Пускай умно, хотя неосторожно,
  Дурачиться мы станем иногда —
    Пока без лишнего стыда
    Дурачиться нам будет можно.
    Всему пора, всему свой миг,
  Всё чередой идет определенной:
    Смешон и ветреный старик,
    Смешон и юноша степенный.
Насытясь жизнию у юных дней в гостях,
Простимся навсегда с веселием шумливым,
С Венерой пылкою и с Вакхом прихотливым,
    Вздохнем об них, как о друзьях,
И старость удивим поклоном молчаливым.
    Теперь в беспечности живи,
Люби друзей, храни об них воспоминанье,
    Молись и Кому и любви,
    Минуту юности лови
И черни презирай ревнивое роптанье.
Она не ведает, что можно дружно жить
С стихами, с картами, с Платоном и с бокалом,
Что резвых шалостей под легким покрывалом
И ум возвышенный и сердце можно скрыть.

Блажен, кто с юных лет увидел пред собою
Извивы темные двухолмной высоты,
Кто жизни в тайный путь с невинною душою
  Пустился пленником мечты!
Наперснику богов безвестны бури злые,
Над ним их промысел, безмолвною порой
Его баюкают камены молодые
И с перстом на устах хранят певца покой.
Стыдливой Грации внимает он советы
И, чувствуя в груди огонь еще младой,
Восторженный, поет на лире золотой.
  О Дельвиг! счастливы поэты!
Мой друг, и я певец! и мой смиренный путь
В цветах украсила богиня песнопенья,
  И мне в младую боги грудь
  Влияли пламень вдохновенья.
В младенчестве моем я чувствовать умел,
  Всё жизнью вкруг меня дышало,
  Всё резвый ум обворожало,
И первую черту я быстро пролетел.
  С какою тихою красою
  Минуты детства протекли;
Хвала, о боги! вам, вы мощною рукою
От ярых гроз мирских невинность отвели,
И были дни мои посвящены покою.
  Но всё прошло — и скрылись в темну даль
    Свобода, радость, восхищенье;
    Другим и юность наслажденье:
    Она мне мрачная печаль!
Так рано зависти увидеть зрак кровавый
И низкой клеветы во мгле сокрытый яд.
  Нет, нет! ни счастием, ни славой
Не буду ослеплен. Пускай они манят
На край погибели любимцов обольщенных.
    Исчез священный жар!
    Забвенью сладких песней дар
    И голос струн одушевленных!
    Во прах и лиру и венец!
Пускай не будут знать, что некогда певец,
Враждою, завистью на жертву обреченный,
      Погиб на утре лет,
    Как ранний на поляне цвет,
    Косой безвременно сраженный.
И тихо проживу в безвестной тишине;
Потомство грозное не вспомнит обо мне,
И гроб несчастного, в пустыне мрачной, дикой,
Забвенья порастет ползущей повиликой!

    Певец! в безвестности глухой
    Живи под дружественной сенью;
Страшись увидеть свет; неопытной душой
      Не жертвуй ослепленью!
Воспитанный в тиши, не зная грозных бед,
    С любовью, дружеством и ленью
В уединении ты счастлив, — ты поэт!

Скажи, парнасский мой отец,
Неужто верных муз любовник
Не может нежный быть певец
И вместе гвардии полковник?
Ужели тот, кто иногда
Жжет ладан Аполлону даром,
За честь не смеет без стыда
Жечь порох на войне с гусаром
И, если можно, города?
Беллона, музы и Венера,
Вот, кажется, святая вера
Дней наших всякого певца.
Я шлюсь на русского Буфлера
И на Дениса храбреца,
Но не на Глинку офицера,
Довольно плоского певца;
Не нужно мне его примера…
Ты скажешь: «Перестань, болтун!
Будь человек, а не драгун;
Парады, караул, ученья —
Всё это оды не внушит,
А только душу иссушит,
И к Марину для награжденья,
Быть может, прямо за Коцит
Пошлют читать его творенья.
Послушай дяди, милый мой:
Ступай себе к слепой Фемиде
Иль и дипломатике косой!
Кропай, мой друг, посланья к Лиде,
Оставь военные грехи
И в сладостях успокоенья
Пиши сенатские решенья
И пятистопные стихи;
И не с гусарского корнета,—
Возьми пример с того поэта,
С того, которого рука
Нарисовала Ермака
В снегах незнаемого света,
И плен могучего Мегмета,
И мужа модного рога,
Который, милостию бога,
Министр и сладостный певец,
Был строгой чести образец,
Как образец он будет слога».
Всё так, почтенный дядя мой,
Почтен, кто глупости людской
Решит запутанные споры;
Умен, кто хитрости рукой
Переплетает меж собой
Дипломатические вздоры
И правит нашею судьбой.
Смешон, конечно, мирный воин,
И эпиграммы самой злой
В известных «Святках» он достоин.
Но что прелестней и живей