Велимир Хлебников - Том 6/1. Статьи. Ученые труды. Воззвания
Схороненный под широкими лапами сосен, на берегу пустынных озер, он соберет в своих бревенчатых стенах, ветром и пылью разносимых сейчас по сырому лицу Московии. Седой нас<е>льник Скиф удаляется в Скит, чтобы там в одиночестве прочесть волю древних звезд.
Это будет монастырь – или заштатный, или выстроенный нами – смотря по тому, найдет ли сочувствие Пьеро, надевающий теперь на измученную голову покаянную скуфью и кожаный ремень на усталые чресла.
Руководимые в своих делах седым Начальником Молитвы, мы, может быть, из песни вьюги и звона ручьев построим древнее отношение Скифской страны к Скифскому богу.
Мы зовем всех верноподданных нашей мысли явиться с помощью к празднику ее осуществления.
Письма с предложениями обращать: Нижний Новгород, Тихоновская, 22, летчику Федору Богородскому.
Дано на распутье всех дорог в 10 ч. 33 м. 27 с. по часам Предтеченского.
Присутство:
Велимир Хлебников
Федор Богородский
Предтеченский Арсений
Митрофанов Борис
Гусман Ульянов
Сергей Спасский
Лето 1918
Индо-русский союз*
1. Общество ставит своей целью защиту берегов Азии от морских разбойников и создание единой морской границы.
2. Мы знаем, что колокол русской свободы не заденет уха европейца.
3. Как и отдельные классы, государства делятся на государства угнетателей и государства порабощенных.
4. Пока во всех государствах пролетарии не взяли власть, государства можно разделить на государства-пролетарии и государства-буржуа.
5. К угнетаемым государствам относятся великие народы материка Ас<ц>у (Китай, Индия, Персия, Россия, Сиам, Афганистан).
6. Острова-угнетатели, материки-угнетаемые.
7. Максимум морских границ, полное отсутствие сухопутных.
8. Из пепла великой войны родилась единая Азия.
9. Мы, облаченные в тяжелые латы положительных наук, спешим на помощь нашей общей матери.
10. В Астрахани, соединяющей три мира – арийский, индийский и каспийский, треугольник Христа, Будды и Магомета, – волею судьбы образован этот союз.
11. Подлинник начертан на листьях лотоса и хранится в <нрз>. Постановлением трех хранителем его назначено Каспийское море.
Мы выступаем как первые азиаты, сознающие свое островное единство. Пусть гражданин нашего острова пройдет от Желтого моря до <нрз>, не встречая границ. Пусть татуировка государств будет смыта с тела Азии волей арийцев.
Уделы Азии соединяются в остров.
Мы, граждане нового мира, освобожденные и объединенные Азией, проходим перед вами праздничным шествием. Удивляйтесь нам!
Девушки, сплетайте венки и кладите их под ноги победителям будущего. Тернии, которыми спешат оцарапать ноги идущих к единству, мы поспешим превратить в розы.
Наш путь к единству Звезды через единство и через свободу материка к свободе Земного Шара. Мы идем по своему пути не как деятели смерти, а как молодые Вишну в рубахе рабочего. Песня и Слово – наше волшебное оружие.
Смотрите, Азия только одна, а у нее столько женихов – японцы, англичане, американцы. Нашим ответом будет натянутый лук Одиссея.
Начиная нашу жизнь, мы вырываем Индию из великобританских когтей. Индия – ты свободна! Трое первых, назвавших себя азиатами, освобождают тебя.
Вспомни заветы Цейлона; так и мы стучимся в твой разум, остров Ас<ц>у. Мы бросились в глубь веков и собрали подписи Будды, Конфуция и Толстого.
Народы Азии, думайте больше о своем единстве и оно не оставит вас. Мы зажигаем светильник. Народы Азии посылают лучших сынов поддерживать зажженное пламя.
Мы созываем конгресс угнетенных народов у великого озера. Великие мысли рождаются около великих озер. Здесь, у самого большого озера в мире, родилась мысль о самом большом острове мира.
Мы призываем Россию к немедленному соединению с южным Китаем для образования мирового тела великой Швейцарии Азии.
Мы приносим в жертву наши сердца провозглашаемому треугольнику рас. Помня это, мы делаем бессмертными наши имена и вонзаем их в голову бегущих столетий.
Народы, следуйте за нами!
Сентябрь 1918
Союз изобретателей*
Открытый в городе глубокого духовного застоя, городе Астрахани, Союз изобретателей медленно старается завоевать свое «право быть» и построить точку опоры в изобретении новых видов пищи, как мука из рыбы, тыквенный чай. Есть мнение, что возможна выработка «озерных щей», так как вода высыхающих ильменей насыщена мельчайшими живыми существами, и, будучи прокипячена, очень питательна; вкус напоминает мясной отвар. В будущем, когда будет исследована съедобность отдельных видов этих невидимых обитателей воды, каждое озеро с искусственно разведенными в нем невидимыми обитателями будет походить на большую чашку озерных щей, доступную для всех.
Конечно, краевая научная мысль не оставит без должного внимания еще одной продовольственной возможности.
Жало мирового разума, управляемое ростом населения, будет настойчиво жалить все живые места косности и застоя.
Осень 1918
«Говорят, что стихи должны быть понятны…»*
Говорят, что стихи должны быть понятны. Так <понятна вывеска на> улице, на которой ясным и простым языком написано: «Здесь продаются…». <Но вывеска> еще не есть стихи. А она понятна. С другой стороны, почему заговоры, заклинания так называемой волшебной речи, священный язык язычества, эти «шагадам, магадам, выгадам, пиц, пац, пацу» – суть вереницы набора слогов, в котором рассудок не может дать себе отчета, и являются как бы заумным языком в народном слове? Между тем этим непонятным словам приписывается наибольшая власть над человеком, чары ворожбы, прямое влияние на судьбы человека. В них сосредоточена наибольшая чара. Им предписывается власть руководить добром и злом и управлять сердцем нежных. Молитвы многих народов написаны на языке, непонятном для молящихся. Разве индус понимает Веды? Старославянский язык непонятен русскому. Латинский – поляку и чеху. Но написанная на латинском языке молитва действует не менее сильно, чем вывеска. Таким образом, волшебная речь заговоров и заклинаний не хочет иметь своим судьей будничный рассудок.
Ее странная мудрость разлагается на истины, заключенные в отдельных звуках: ш, м, в, и т. д. Мы их пока не понимаем. Честно сознаемся. Но нет сомнения, что эти звуковые очереди – ряд проносящихся перед сумерками нашей души мировых истин. Если различать в душе правительство рассудка и бурный народ чувств, то заговоры и заумный язык есть обращение через голову правительства прямо к народу чувств, прямой клич к сумеркам души, или высшая точка народовластия в жизни слова и рассудка, правовой прием, применяемый в редких случаях.
С другой стороны, Софья Ковалевская обязана своим даром числа, как она сама указывает в своих воспоминаниях, тому, что стены ее детской спальни были оклеены своеобразными обоями – страницами из сочинений ее дяди по высшей алгебре. Надо сказать, что мир чисел – наиболее заповедная область для женской половины человечества. Ковалевская одна из немногих смертных, вошедшая в этот мир. Мог ли понимать семилетний ребенок знаки равенств, степени, скобки и все эти волшебные письмена итогов и вычетов? Конечно, нет, но все-таки они оказали решающее влияние на ее жизненную судьбу – она сделалась под влиянием детского толчка загадочных обоев знаменитым числяром.
Таким образом, чары слова, даже непонятного, остаются чарами и не утрачивают своего могущества. Стихи могут быть понятными, могут быть непонятными, но они должны быть хороши, должны быть истовенными.
На примерах алгебраических знаков на обоях детской спальни Ковалевской, оказавших столь решающее влияние на судьбу ребенка, и на заговорах показано, что слову не может быть предъявлено требование: «быть понятно, как вывеска». Речь высшего разума, даже непонятная, какими-то семенами падает в чернозем духа и позднее загадочными путями дает свои всходы. Разве понимает земля письмена зерен, которые бросает в нее пахарь? Нет. Но осенняя нива все же вырастает ответом на эти зерна. Впрочем, я совсем не хочу сказать, что каждое непонятное творчество прекрасно. Я намерен сказать, что не с<ледует> отвергать творчество, если оно непонятно данному слою читателей.
Говорят, что творцами песен труда могут быть лишь люди у станка. Так ли это? Не есть ли природа песни в <уходе от> себя, от своей бытовой оси? Песня не есть ли бегство я? Песня родственна бегу, – в наименьшее время покрывать наибольшее число верст образов и мысли!
<Если не уйти от> себя, не будет пространства для бегу. Вдохновение всегда изм<еняло> происхождению певца. Средневековые рыцари воспевают ди<ких> пастухов, лорд Байрон – морских разбойников, сын царя – Будда – прославляет нищету. Напротив, судившийся за кражу Ше<кспир> говорит языком королей, так же как и сын скромного м<ещанина> Гете, и их творчество посвящено придворной жизни. Никогда не знавшие войны тундры Печерского кр<ая> хранят былины о Владимире и его богатырях, давно забытые <на> Днепре. Творчество, понимаемое как наибольшее отклонение струны мысли от жизненной оси творящего и бегство от себя, заставляет думать, что и песни станка будут созданы не теми, кто стоит у станка, но теми, кто стоит вне стен завода. Напротив, убегая от станка, отклоняя струну своего духа на наибольшую длину, певец, связанный со станком по роду труда, или уйдет в мир научных образов, странных научных видений, в будущее земного шара, как Гастев, или в мир общечеловеческих ценностей, утонченной жизни сердца, как Александровский.
