Александр Тиняков (Одинокий) - Стихотворения

Мы крепко верили священнику Гапону,
И вот – едва взошла над Питером заря,
Молебен отслужив, мы подняли икону
И двинулись к дворцу с портретами царя.
Со всех заводов шли такие ж вереницы
Измученных нуждой и горем бедняков.
Молитвы пели мы – и улицы столицы
Гудели, как набат, от наших голосов.
Мы верили в царя, как малые ребята,
Мы думали, что к нам он выйдет, как отец,
И станет он за нас, и ждет врагов расплата,
И богачам придет погибель и конец.
Казалось, – скоро мы достигнем нашей цели
И станем все стеной у Зимнего Дворца…
И с каждым шагом мы все задушевней пели,
И разгорались в нас и мысли, и сердца…

Вдруг затихло наше пенье,
Подалась толпа назад…
Что такое за смятенье,
Что такое за разлад?
Мы не поняли сначала, –
Мы не чуяли беды…
Сзади масса напирала
На передние ряды…
Тут послышался впервые
Нам ружейных залпов звук –
И хоругви золотые
Из рабочих пали рук.
Мы кричали, мы бежали –
Никого Гапон не спас.
Злые пули догоняли
И подкашивали нас.
До своих углов убогих
Кое-как мы доползли,
Только многих, очень многих
С той поры мы не нашли.
Много их, убитых пулей
Кровожадного царя…
Но воскрес рабочий улей
В день девятый января!

Когда прошли и ужас, и смятенье,
Когда затих сиротский стон и плач,
Мы поняли царево преступленье,
Мы поняли, что Николай – палач!
Доверчивы мы были, слишком глупы,
И как детей нас обошел Гапон, –
Но видели мы наших братьев трупы
И щепки от расстрелянных икон!
И с той поры, бушуя и пылая,
Вражда к царю в народе расцвела,
И грянул гром над троном Николая,
И Революция его сожгла!
И, может быть, в час грозного расстрела
Мелькнуло в мыслях бывшего царя,
Что это – правый суд за злое дело,
За день кровавый января!

Звучи, рожок свободного горниста,
Походный марш торжественно играй
И армию народа-коммуниста
К победам неустанно призывай!

Любовь к свободе мощною рукою
Объединит с геройским фронтом тыл
И перед нашей ратью трудовою
Падут во прах остатки вражьих сил!

День за днем у каждой хлебной лавки
Все длинней становятся «хвосты».
В них растут – средь ругани и давки, –
Злые речи, сплетни и мечты.

– Царь воюет… Он-то сыт и тепел!
Посмотрел бы, каково нам здесь нам…
– Царь давно Россию нашу пропил,
А царица продалась врагам…

И растут чудовищные слухи,
И горят глухим огнем сердца,
И все яростней шипят старухи,
На морозе стоя без конца.

А мороз все крепче и упорней
Щиплет кожу, пальцы леденит –
И, не грея, солнце с выси горней
На толпу голодную глядит.

Вдруг открылись двери хлебной лавки
И – как ночью мотыльки на свет,
Сунулись к ней бабы и – средь давки –
Слышат голос: «Хлеба нынче – нет!»

В уютном и теплом вагоне
Царь едет со штабом на фронт,
За окнами – стужа и ветер,
В закатной крови горизонт.

Ха окнами – нищие хаты,
Снега в бесконечных полях,
За окнами – спит и томится
Россия в тяжелых цепях.

Но спущены плотные шторы,
Горит электрический свет
И весело царь совершает
Свой скромный походный обед.

Течет в драгоценные чарки
Густою струею ликер,
Хмелеют царевы любимцы,
Нестройно шумит разговор.

Грозится подвыпивший Нилов
Вильгельма поймать за усы,
А граф Фридерикс что-то шепчет
С ужимками старой лисы.

И хлопая рюмку за рюмкой,
Сидит Николай за столом,
И тихо качаются стены
Пред пьяным, блаженным царем.

…Шумит уносящийся поезд,
Летит в неизвестную даль, –
За окнами – вьюга и ветер,
За окнами – скорбь и печаль.

За окнами – стонет Россия
И в бешенстве воет война,
А в царском уютном вагоне
Застольная песня слышна!

Шуршат ремни и привода,
Стучат станки, пылают печи –
И все сильней гнетет нужда
Рабочих согнутые плечи.

Людей, припасы, деньги, труд
Война глотает жадной пастью,
И массы день за день живут,
Клонясь все ниже под напастью.

Когда приходит смены час,
Не слышно хлестких прибауток,
В устах беспечный смех погас
И каждый взор угрюм и жуток.

И нет веселости былой
Во дни получки – по субботам,
Без песен, хмурою толпой
Идут рабочие к воротам.

А дома – что? Нытье жены,
Рассказы о растущих ценах
Да вести страшные с войны
О пораженьях и изменах.

Так долго жить невмоготу,
Нет больше силы для молчанья!
И стал рабочую мечту
Манить к себе огонь восстанья…

Пан Родзянко, потирая руки,
Милюкову в думе говорил:
«Не пора ль, почтенный муж науки,
Нам ударить Николаю в тыл?

На заводах все растут волненья,
Сброд рабочий выступить готов…
Николая сбросим, без сомненья,
А потом и скрутим дураков!»

Милюков задумался глубоко
И сказал: «Оно, конечно, так…
Но боюсь я выступить до срока…
Да и страшен хамский мне кулак.

Вызвать чернь на улицы не шутка,
Но потом трудненько усмирить.
Ах, недаром говорит наука,
Что всегда полезно погодить…»

Но Гучков, трясясь, как в лихорадке,
Милюкова болтовню прервал:
«Будет уж! Играл я долго в прятки
И министрам сапоги лизал.

Истомился я давно по власти
И на все решительно готов!
Мне не страшны россказни и «страсти»
Про заводских нищих дураков!

Мы сумеем усмирить их живо
И на шею крепко им насесть!»
Пан Родзянко посмотрел игриво
И сказал: «У нас и средство есть!

Вот Керенский: дорогой парнишка!
На слова, как пулемет, он быстр,
Хоть ума не видно в нем излишка,
Ну, а все же: чем он не министр?

Дуракам он о грядущем счастьи
Будет петь залетным соловьем, –
Мы ж в то время присосемся к власти
И казну, и войско заберем!»

Все решили: «Пан придумал мило;
Дурачка продвинем мы вперед,
На престол посадим Михаила
И загоним под ярмо народ!»

День ослепительный настал:
Народ поднялся и восстал!
Со всех концов, со всех углов
Явились толпы бедняков,
И грозный ропот: «Хлеба! Хлеба» –
Казалось, – досягнул до неба!

И были двинуты войска…
Но вдруг солдатская рука,
Освободившись от оков,
Стрелять не стала в бедняков,
И, став за правду и свободу,
Примкнула Армия к Народу!

Лишь полицейская орда,
В своем усердии тверда,
С церквей и крыш открыв пальбу,
Пыталась изменить судьбу…
Но быстро их иссякли силы
И палачи легли в могилы!

И вот в столицы весть пришла,
Что нет уж векового зла:
Царь отреченье подписал!
И весь народ возликовал,
И песня крови и железа –
Взметнулась к небу Марсельеза!

Словно огненные птицы, веют флаги над домами,
И по улицам столицы люди стройными рядами,

Шумно радуясь победе, все идут, идут куда-то…
Голоса их как из меди, каждый в каждом видит брата!

Тут – рабочий изнуренный, рядом – пышная девица
И солдат, руки лишенный… И у всех, как солнце, лица!

Все готовы верить в счастье, все кругом звенит от песен,
Разом кончилось ненастье, стал весь мир – как рай, –
чудесен!