Константин Бальмонт - Том 2. Стихотворения

Ты родилась, чтоб тучкой быть.
Чтоб небо нежить и любить.
Но, измененная судьбой,
Уж ты не в бездне голубой.

Ты небо нежила легко,
Ты тучкой рдела высоко,
Но в страшный час, но в бурный час,
Ты вниз, слезами, пролилась.

В лесу избушка малая
Стоит себе одна.
Дрема раскрылась алая,
Окончилась весна.

Настали дни расцветные
Июльской красоты.
Вновь думы безответные:
О, где же, где же ты?

Надем цветные бусы я,
И сяду над рекой.
Поникнут косы русые,
Я думаю с тоской.

Ты мне сказал «Желанная!
Опять к тебе приду».
И снова ночь обманная,
Опять напрасно жду.

Уж листья осыпаются,
Уж осень на дворе.
Уж стаи птиц скликаются,
За лесом, на заре.

И я ли не лелеяла
Заветные мечты!
А все их, все развеяло,
Как летние цветы.

Наплакалась, намучилась
Осенняя пора.
И плакаться соскучилась,
Уходит со двора.

Настали дни холодные,
Повсюду снег и лед.
Пути застыли водные,
И лишь метель поет.

Сугробы треплет белые,
Под кровлей шелестит.
За сучья онемелые
Зацепится, свистит.

Кричит, как ведьма шалая,
И стонет тишина.
Моя избушка малая
В лесу одна, одна.

Я помню ясно. Все. Была весна.
Я болен, беден, жалок, я не понят.
Но разве не весной мечты хоронят?
В душе был страх, недвижность, глубина.

Я медлил у высокого окна.
Мне мнилось: за стеною кто-то стонет.
Любимая, проклятая, жена –
Не слышно ей, что дух мой, дух мой тонет.

Я бросился на камни сквозь окно.
Но не было Судьбой мне суждено
Достичь конца чудовищной ошибки.

И я лежал, разбитый, на земле.
И слышал, как вверху, в лучистой мгле,
Роялю – отвечали звуки скрипки.

Прошли года. Я в прошлом вновь. Живу.
Я в память заглянул, как в круг зеркальный.
Изломанный и спящий наяву,
Я в пропасти какой-то, изначальной.

Недосягаем свод Небес хрустальный.
Заклятый замок жизни весь во рву.
В разъятости двух душ, я, сон печальный,
Проклятым никого не назову.

Спасенный странной помощью Незримых,
Я все свои изломы исцелил.
Я встал с земли в сияньи свежих сил.

Но с этих дней, сквозь смех, меж двух любимых,
Два строя звуков дух мой различил:
Двойной напев – врагов непобедимых.

«Прощай, мой милый!» – «Милая, прощай!»
Замкнулись двери. Два ключа пропели.
Дверь шепчет двери: «Что же, кончен Май?»
«Как Май? Уж дни октябрьские приспели».

Стук, стук. – «Кто там?» – «Я, это я, Мечта.
Открой!» – Стук, стук. – «Открой! Луна так светит».
Молчание. Недвижность. Темнота.
На зов души как пустота ответит!

«Прощай, мой милый. Милый! Ха! Ну, ну.
Еще в ней остроумия довольно».
«Он милой назвал? Вспомнил он весну?
Пойти к нему? Как бьется сердце больно!»

Стук, стук. – «Кто там?» Молчание. Темно.
Стук, стук. – «Опять! Закрыты плохо ставни».
В морях ночей недостижимо дно.
Нет в мире власти – миг вернуть недавний!

Окопы древние, Змеиные валы,
Извивно-тяжкие мечты подземной мглы,
Кругосоздания из марева бесов,
Как перебраться к вам? – Через бездонный ров.
Созвездья слитные, вы, гроздья высоты,
Змеиноликости, и ты, Луна, и ты,
Звезда Вечерняя, венец свершенных дней,
Где путь к вам? – Чрез эфир, в котором нет путей.
О, души женские, плененные мечтой,
Вы, сочетавшие змеиность с красотой,
Вы, вы, желанные, скажите, как к вам путь? –
Через бездонность глаз. Дрожишь? Оставь. Забудь.

Над омутом, жутко-немым, глянцевитым,
  Ущербная светит Луна,
С лицом опрокинутым, странно неслитым
  С покоем полночного сна.

Но слитная страшно с той пропастью властной,
  С тем круглым застывшим жерлом,
Где прошлою осенью, ночью ненастной,
  Они утопились вдвоем.

Они, эти странные бледные люди,
  Которых встречал я весной,
Когда расцветали на влаге, как в чуде,
  Кувшинки под новой Луной.

Птичка серая летает
Каждый вечер под окно.
Голосок в кустах рыдает,
Что-то кончилось давно.

Звуки бьются так воздушно,
Плачут тоньше, чем струна.
Но внимают равнодушно
Мир, и Небо, и Луна.

Над усадьбою старинной
Будто вовсе умер день.
Под окошком тополь длинный
До забора бросил тень.

Стало призраком свиданье,
Было сном, и стало сном.
Лишь воздушное рыданье
Словно память под окном.

Эти звуки тонко лились
Здесь и в дедовские дни.
Ничему не научились
Ни потомки, ни они.

Вечно будет тополь длинный
Холить траурную тень.
В сказке счастья паутинной
Раз был день, и умер день.

Небо свинцовое, солнце неверное,
Ветер порывистый, воды холодные,
Словно приливная, грусть равномерная,
Мысли бесплодные, век безысходные.

Здесь даже чайками даль не осветится,
Даже и тучкою только туманится,
Раковин взору на взморье не встретится,
Камешком ярким мечта не обманется.

Зимами долгими, скудными веснами
Думы подавлены, жизнь не взлелеяна
Море пустынное, с темными соснами,
Кем ты задумано, кем ты осмеяно?

По взморью иду я, не этому взморью, что зримо,
Хоть каждый я день и по этому взморью хожу.
Над Морем тоскую, что странно-воздушнее дыма,
Где помыслы сердца свою отмечают межу.

Пустыня бурунов Приливно-отливная сказка.
Извивность морей, пожелавших воздушными стать.
Их белая смерть. И опять И другая завязка.
Раскаты громов. И затишье. И мертвая гладь.

О, люди! Как жалко мне вас! Если б только вы Знали!
Какой бы не принял я жертвы во имя людей?
Но нет разрешенья для нашей всемирной печали,
Как нет окончанья для пенья бездонных морей.

Неугомонный ход морей,
  Темно-зеленых вод.
Нагроможденье голышей
  В какой-то склепный свод.
И это в долгой цепи дней,
  И так за годом год.

Где Море – суша там была,
  Где суша – глыбы вод.
Светись, душа, пока светла,
  Все нежно, что цветет.
Играй среди добра и зла,
  Нас в свой черед зальет.

И будем мы, в те дни свои,
  Идти как грозность вод.
И если встретим бег ладьи,
  Она в нас гроб найдет.
Мы будем в темном забытьи,
  За годом долгий год.

Я забыл, откуда я пришел,
Я, уйдя, не вспомню жизни здешней.
Я не знаю, мой ли произвол
Создал светлый призрак с дымом зол,
Осень предрешил в улыбке вешней.

Может быть, я сам свой вечный враг,
Может быть, под внешним дух склоняю.
Больно мне, но это вечно так,
Я – письмен безвестных странный знак,
Вписан – да, но для чего – не знаю.