Екатерина Шевелёва - Принцессы, русалки, дороги...
— Вы едете в Дели... в командировку? — спросила я, хотя слова «в командировку» мало подходили к титулу принцессы.
Но, видимо, у молодой особы королевской крови были свои тайны. Принцесса ответила очень неопределенно:
— Я обязательно должна быть в Дели не позднее чем через три дня!
Слуг принцессы Шебы, старика и старуху, ехавших в другом вагоне, я увидела на первой же остановке поезда. Они не осмелились приблизиться к своей госпоже, стояли, низко склонившись, в коридорчике, на пороге нашего купе.
— Мне ничего не нужно. Отдыхайте! — сказала принцесса на отличном английском. И я догадалась, что этот язык чужой страны она, женщина королевской крови, знает лучше, чем язык своей родины. — Мои слуги — муж и жена, — объяснила принцесса. — Они стали супругами в день свадьбы моей матери. По обычаю тех лет, мой отец привел в этот день в дом моей матери своих слуг, и они вступили в брак с ее служанками... — И с той горечью, с какой она говорила о женах бизнесменов, принцесса добавила: — Теперь уже нет такого обычая!
О вековых индийских обычаях принцесса Шеба рассказывала охотно.
В Индии женщина «должна быть одета с макушки головы до пят». Однако в разных штатах женщины совершенно по-разному украшают себя.
Принцесса рассказала также, что Джайпур, ее родной город, нечто вроде большой мастерской. Целые кастовые группы из поколения в поколение занимаются там традиционными ремеслами. Мастера резьбы по слоновой кости и мрамору входят, как правило, в касту камаратов — строительных рабочих. Есть касты ювелиров, кожевников, браслетчиков, столяров. Если ремесленник меняет профессию, со временем может измениться и его кастовая принадлежность.
— Но это бывает очень редко! — заметила принцесса.
То есть, очевидно, если, например, неприкасаемый сапожник становится кожевником, он по-прежнему остается неприкасаемым. Человек из касты прачек может перестать заниматься профессиональной стиркой белья, но он все равно считается принадлежащим к касте прачек!
На смуглой руке моей попутчицы блистал яркий браслет.
— Сделан в Джайпуре! — гордо сказала принцесса.
Браслет был не из золота, не из платины, а... из дешевого сплава металла, отделанный зеркальными и цветными стеклами. Оказывается, браслет в Джайпуре считается символом счастья. Невеста не выйдет замуж без того, чтобы не надеть на себя ярко-красные браслеты. А надев, никогда не расстается с ними.
— Но если женщина стала вдовой, она обязана разбить браслеты, она не смеет никогда больше надевать их, как и другие украшения! — И принцесса рассказала мне, что, согласно древне-индийскому обычаю, лишь та женщина считается счастливой, которой доведется умереть раньше мужа. — Даже встретиться со вдовой на улице — дурная примета! — мягко сказала принцесса и вздохнула: — Наша страна разделена разными обычаями!
В Дели принцессу Шебу скрыли от меня еще несколько ее слуг, появившихся на перроне, и очень пожилой господин.
— Мой муж! — тихо сказала мне принцесса, увидев его из окна вагона.
Я вспомнила ее слова, что женщина будет считаться счастливой лишь в том случае, если умрет раньше мужа.
Нет, принцессе Шебе не было смысла ратовать за сохранение старых предрассудков!
Через три дня я еще раз увидела красное шелковое сари моей попутчицы.
В многотысячной массе народа, встречавшего советскую делегацию, в толпе, провозглашавшей ликующие приветствия, журналисты оглянулись на неожиданный возглас на английском языке. И тогда в пестрой тесной толпе и очень нарядно и очень скромно одетых людей я увидела Шебу. Может быть, поэтому ей нужно было быть в Дели к определенному сроку!
САРАСВАТИ
...В индийской мифологии — множество богов и богинь, среди них Сарасвати — богиня наук. Учительницу начальной школы в Дели, жену моего приятеля — индийского журналиста, которая согласилась давать мне уроки языка хинди, я называла в шутку Сарасвати. Я не могла понять — что мне так знакомо в ней? Ее лицо: яркие черные глаза, легкая полуулыбка, ямочки на тугих смуглых щеках? Или, может быть, плавность движений, ее статная, очень прямая фигура в голубоватом сари с оранжевой каймой?
— Вы такая же энергичная, как ваш муж?
— Увидите...
Усмешка стала более отчетливой, и я поняла, почему мне казалось, что я уже встречалась с этой женщиной. Мне знакома была ее улыбка: я видела точь-в-точь такую же в Париже, в Лувре, на лице Джоконды. Улыбку, о которой в течение нескольких веков не перестают спорить авторы статей, рефератов и книг о Леонардо да Винчи. Улыбку, которую искусствоведы, художники, поэты разных стран называют таинственной.
Сарасвати казалась мне олицетворением девственной непосредственности самой индийской природы.
Она приходила ко мне не менее чем на полчаса позднее назначенного времени и с улыбкой объясняла, что еще ни разу в жизни не являлась вовремя никуда, даже на вокзал.
Но, слава богу, ей везло: поезда, на которые она опаздывала, тоже опаздывали...
— В Индии очень много неточности! — улыбалась Сарасвати.
Первая же продолжительная беседа с новой учительницей поставила меня в тупик. Мне хотелось познакомиться с бытом индийской семьи, и я спросила учительницу, можно ли как-нибудь на днях заглянуть к ней домой.
— О, пожалуйста!.. Когда?
— Ну конечно, когда вам будет удобно!
— О, пожалуйста, в любой день!
— Отлично! Тогда давайте завтра!
— О, пожалуйста, завтра!
— В котором часу?
— О, пожалуйста, в любое время!
— Но все-таки, когда вам удобней? Ведь я же не знаю.
Сарасвати улыбнулась, и мне показалось, что завтра с раннего утра она будет ожидать моего прихода.
— Я приду часов в одиннадцать утра.
— Я хочу завтра поехать навестить родственников! — сказала Сарасвати.
Я недоумевала. Может быть, Сарасвати не понимает по-английски?
Нет, моя учительница говорила по-английски хорошо. И вскоре я все поняла, и меня перестала удивлять подобная вежливость других моих индийских собеседников: в этих любезно-невесомых репликах проявляются, по-моему, маленькие индивидуальные восстания граждан огромной страны против навязанного им чужого языка. Говоря по-английски, индийцы попросту не ценят и не хотят ценить слово, не взвешивают его.
Ну, что ж! Тем более мне надо изучать хинди!
В серьезности моих намерений Сарасвати убедилась только тогда, когда я категорически отвергла ее предложение заниматься по «Разговорнику».
— Но ведь здесь указано, что по «Разговорнику» можно выучить хинди за три недели! — с улыбкой сказала Сарасвати, вручая мне небольшую серую книжку.
Я взяла «Разговорник», стала читать... Ну и разговорчики!
«Хамара хукм суно» — «Повинуйся моим приказаниям».
«Джо хам кахта хей вох каро» — «Делай то, что я тебе говорю».
«Хам уско саза карега» — «Я его оштрафую».
«Хумко капре пехнао» — «Одень меня».
«Хамаре капре утаро» — «Раздень меня».
«Box бевакуф хей» — «Он дурак».
«Уско пханси ки саза хоги» — «Он будет повешен».
«Хам бара бахадур хей» — «Я очень храбрый».
«Лондон саб-се барахей» — «Лондон — самый большой из всех городов».
«Мери бандук лао» — «Принеси мое ружье».
«Хам эк суфед» — «Я хочу белую кошку».
«Хам эк шер ка шикар карна чахта хей» — «Я хочу убить тигра».
«Хамне эк дикан кираце пар ли хей» — «Я арендовал лавку».
«Ап их маусам пасанд — карте хаин» — «Вам нравится эта погода?»
Я не имела намерений ни убивать тигров, ни держать белых кошек, ни арендовать лавок, ни тем более штрафовать или вешать местных жителей, обзывая их дураками... Все, что касалось погоды, могло пригодиться, но в целом «Разговорник» мне не подошел.
Учительница заставляла меня разрисовывать тетрадку за тетрадкой изящной вязью, которая и является алфавитом хинди. Как самая настоящая богиня, она требовала полного повиновения, и я не удивлялась, что школа, в которой преподавала моя Сарасвати, числилась в Нью-Дели одной из лучших.
Видимо, для того чтобы максимально уплотнить мое пребывание в Индии, Сарасвати решила попутно расширить мои представления об истории и экономике ее родины. В порядке практики мне предлагалось, например, перевести с английского на хинди, что раньше, когда Индия была английской колонией, процент грамотности в некоторых штатах был ничтожный, а сейчас он увеличился в десять раз или что Советский Союз является одним из крупнейших покупателей продукции молодой индийской промышленности...
Многое из того, что она рассказывала, абсолютно не укладывалось в мой перевод. Трудности перевода как бы отображали в очень уменьшенных масштабах историческую картину. Некоторые новые понятия с трудом входят в рамки древнего языка. То же самое, как мне казалось, происходит и в окружающей жизни: преодолевая сопротивление, что называется, со скрипом, входит новое — металлургические и машиностроительные заводы, академии, научно-исследовательские институты, сельскохозяйственные общины — в рамки экономического уклада страны, завоевавшей свою независимость сравнительно недавно.
