Людмила Безусенко - Лучшие застольные песни

Жили-были два громилы, дзынь-дзынь-дзынь,

Один я, другой – Гаврила, дзынь-дзынь-дзынь,

А если нравимся мы вам, дралаху-дралая,

Приходите в гости к нам, дзынь-дзара!

Мы вам фокусы устроим, дзынь-дзынь-дзынь,

Без ключа замок откроем, дзынь-дзынь-дзынь,

Хавиру начисто возьмем, дралаху-дралая,

А потом на ней кирнем, дзынь-дзара!

Не успели мы кирнуть, дзынь-дзынь-дзынь,

А легавый тут как тут, дзынь-дзынь-дзынь.

Забирают в ГПУ, дралаху-дралая,

А потом ведут в тюрьму, дзынь-дзара!

Девять месяцев проходит, дзынь-дзынь-дзынь,

Следствие к концу подходит, дзынь-дзынь-дзынь,

Собираются судить, дралаху-драя,

Лет на десять посадить, дзынь-дзара!

Вот заходим в светлый зал, дзынь-дзынь-дзынь,

Судьи все давно уж там, дзынь-дзынь-дзынь,

Выступает прокурор, дралаху-дралая,

Он на морду чистый вор, дзынь-дзара!

Сидит справа заседатель, дзынь-дзынь-дзынь,

Наш с Гаврилою приятель, дзынь-дзынь-дзынь,

А налево – заседатель, дралаху-дралая,

Он карманов выгребатель, дзынь-дзара!

Впереди сидит судья, дзынь-дзынь-дзынь,

Рылом – чистая свинья, дзынь-дзынь-дзынь,

А когда мы дали в лапу, дралаху-дралая,

Стал для нас он родным папой, дзынь-дзара!

Тут защитничек встает, дзынь-дзынь-дзынь,

И такую речь ведет, дзынь-дзынь-дзынь:

«Греха на душу не брать, дралаху-дралая,

Я прошу их оправдать» – дзынь-дзара!

Не проходит тут и час, дзынь-дзынь-дзынь,

Оправдали судьи нас, дзынь-дзынь-дзынь,

Ксивы на руки вручают, дралаху-дралая,

И на волю отпускают, дзынь-дзара!

Мы заходим в ресторан, дзынь-дзынь-дзынь,

Гаврила – в рыло, я – в карман, дзынь-дзынь-дзынь,

Бочата рыжие срубили, дралаху-дралая,

А потом всю ночь кутили, дзынь-дзара!

Жили-были два громилы, дзынь-дзынь-дзынь,

Один я, другой – Гаврила, дзынь-дзынь-дзынь,

А если бабки есть у вас, дралаху-дралая,

Пригласите в гости нас, дзынь-дзара! [85]

Как-то раз по Ланжерону я брела,

Только «порубав» на полный ход.

Вдруг ко мне подходят мусора:

«Заплати-ка, милая, за счет!»

«Алеша, ша! Берите на полтона ниже,

Брось арапа заливать, эх-ма!

Не подсаживайся ближе,

Брось Одессу-маму вспоминать!»

Вот так попала я в кичу

И там теперь салаг учу:

Сначала научитесь воровать,

А после начинайте напевать:

«Алеша, ша! А на полтона ниже?

Брось арапа заливать, эх-ма!

Не подсаживайся ближе,

Брось Одессу-маму вспоминать!»

Как на прогулку выведут во двор —

С метлою там гуляет старый вор.

И генерал здесь есть, и старый поп

(Ему как раз сегодня дали в лоб).

«Алеша, ша! Ну? На полтона ниже!!!

Брось арапа заливать, эх-ма!

Не подсаживайся ближе,

Брось Одессу-маму вспоминать!»

А если вы посмотрите в углу —

Там курочка канает на бану.

А уркаган один, совсем один —

С мелодией втыкает кокаин.

«Алеша, ша! А на полтона ниже?!

Брось арапа заливать, эх-ма!

Не подтягивайся ближе,

Брось Одессу-маму вспоминать!»

А вот однажды старый генерал

Перед шпаной такую речь держал:

«Я ж вас попридушу всех, как мышей!»

В ответ он слышит голос ширмачей:

«Эх, генеральчик-чик-чирик!

Эх, на полтона ниже!!!

Брось арапа заправлять, эх-ма!

Не подтягивайся ближе,

Брось Одессу-маму вспоминать!»

А поп кадилою кадит

И шармака такого городит:

«Товарищи, я тоже за совет!»

Товарищи поют ему в ответ:

«Эх, попник, ша! А на полтона ниже!!!

Брось арапа заправлять, эх-ма!

Не подтягивайся ближе,

Брось Одессу-маму вспоминать!»

Мадам Кац, подержите Борю,

Видите, ребенок сам не рад,

Он на полу наделал море,

Шаг вперед и два назад.

Что это за новости – сморкаться в занавески?

Это не салфетки, раз, два, три.

Если у вас потекло из носа,

Подолом соседки нос оботри.

Кавалеры, не щипайте дамы

Ниже талии, вам говорят.

А держите ноги ваши прямо,

Шаг вперед и две шаги назад.

Сонечка, не стройте Моне глазки

И не оттопыривайте зад,

Вы не на базаре, а на танцеклассе:

Шаг вперед и две шаги назад.

Кавалеры, приглашайте дамов,

Там, где брошка, – там перед,

Шаг налево, две шаги направо,

Шаг вперед и поворот.

Дамы приглашают кавалеров,

Там, где галстук, – там перед,

Шаг направо, шаг налево,

Шаг вперед и поворот.

Гоп-со-смыком – это буду я!

Братцы, посмотрите на меня:

Ремеслом я выбрал кражу,

Из тюрьмы я не вылажу,

И тюрьма скучает без меня!

Родился на Фурштадте

Гоп-со-смыком,

Он славился своим басистым криком.

А глотка у него здорова,

И ревел он, как корова.

Вот каков был парень —

Гоп-со-смыком!

Сколько бы я, братцы, ни сидел —

Не было минуты, чтоб не пел!

Заложу я руки в брюки

И пою романс от скуки,

Что же, братцы, делать – столько дел!

Если я неправедно живу,

Попаду я к черту на Луну.

А черти там, как в русской печке,

Жарят грешников на свечке —

С ними я полштофа долбану!

В раю я на работу тут же выйду:

Возьму с собою фомку, ломик, выдру.

Деньги нужны до зарезу:

К Богу в гардероб залезу —

Дай нам Бог иметь, что Бог имеет!

Иуда Скариот в раю живет,

Гроши бережет, не ест, не пьет.

Ох, падла буду, не забуду —

Покалечу я Иуду!

Знаю, где червонцы он кладет.

Родился на Фурштадте – там и сдохну!

Буду помирать, друзья, не охну!

Вот лишь бы только не забыться,

Перед смертью похмелиться,

А потом как мумия засохну.

Шел «Столыпин» по центральной ветке.

За решеткой в темной серой клетке

Ехала девчонка из Кургана,

Пятерик везла до Магадана.

Этим же этапом шел парнишка.

У него в конце этапа вышка.

Ксивы гнал он ей и ждал ответа.

В этой жизни песня его спета.

Пареньку ответила девчонка:

«Если хочешь ты ко мне на полку,

Говори с конвоем – я согласна.

И к твоей судьбе не безучастна».

В двадцать лет, в расцвете самой силы,

Двери распахнул – и сразу к милой.

Люди, будет грех назвать развратом

Ласку и любовь под автоматом.

А наутро прапорщик проснулся.

Двери распахнул и улыбнулся.

Руки протянул, к груди прижался…

Тут удар – и прапорщик скончался.

А наутро рапорт зачитали:

Зечку при побеге расстреляли,

Прапорщик погиб в неравной битве

В тройнике у смертника на бритве.

На Невском проспекте у бара

Малолетка с девчонкой стоял.

А на той стороне тротуара

Мент угрюмо свой пост охранял.

«Уходи, я тебя ненавижу.

Уходи, я тебя не люблю.

Ты ведь вор, ну а я комсомолка…

Я другого парнишку найду».

И пошел малолетка, заплакал.

Он на мокрое дело пошел.

Налетели волки, повязали.

Он на север этапом ушел.

Поглядите вы, граждане, люди,

Что творится по тюрьмам у нас,

Как приходится нам, малолеткам,

Со слезою свой срок отбывать.

Не гуляйте, шалавы, на воле.

Приходите вы к нам в лагеря.

Вам на воле цена три копейки.

Ну а мы вам дадим три рубля.

Ты едешь пьяная и очень бледная

По темным улицам совсем одна.

И смутно помнишь ты ту скобку медную

И штору синюю окна.

А на диване подушки алые,

Духи «Дорсей», коньяк «Мортель».

Глаза янтарные, всегда усталые,

Распухших губ любовный хмель.

Пусть муж, обманутый и равнодушный,

Жену покорную в столовой ждет.

Любовник знает – она, послушная,

Молясь и плача, опять придет.

Пришлось узнать ей жизнь тротуарную

И быть любовницей не знать кого.

И только хмель один все разрешает —

Позор и стыд не для чего.

А ведь тогда она, счастливая,

В любви и верности клялась.

Теперь, больная и вся разбитая,

К себе домой плелась.

И вот в каморочке муж слезно молится.

Она, родная, уж не живет.

Любовник строгий того не знает,

Что больше нет ее и не придет.