Сергей Кутолин - НОВЕЛЛИНО, СТАНСЫ, ПАРАЛЛЕЛИ
После Бакинских разборок, его выпустили, а Кобу выпускать было никак нельзя. Могли появиться серьёзные претензии к нему со стороны его соратников, а потому Кобу просто сослали в Сибирь, посулив надежду устроить ему побег в скором времени из тех мест, куда Макар телят не гонял. А выпущенный из — под ареста присяжный поверенный потрудился с успехом по своей прямой специальности в Москве у Малянтовича вместе с Керенским, но сразу после февральской революции по указу Керенского сменил служебный мундир на полувоенный френч председателя 1-й Якиманской районной управы и начальника милиции Замоскворецкого района., а Малянтович становится министром юстиции. Именно на этом посту Ягуарович по своей должности, а ни как — то иначе, подписал приказ по району об аресте этого самого Ленина (Ульянова) и его подвывалы Зиновьева, и распубликовал его за своей подписью. Не судьба. Не удалось поймать ни того, ни другого, а то бы расстрелял за милу душу, поскольку ему всегда были противны писучие ораторы — краснобаи, более талантливые в риторике слова, чем он сам. Обстоятельства менялись. Шёл незабываемый 18-год. Жрать было нечего. Иностранцы и дипломаты с комфортом в ресторанах поедали собак с живодёрни, как лакомство. По Москве буйствовали разные отвратительные типы вроде Локкарта, Рейли со своими заговорами, да Бориса Савинкова в Ярославле… А тут ещё, походя, решили посчитаться с Лениным, который становится фигурой мирового Масштаба. Кто там стрелял в него на заводе Мамонтова, того сам чёрт не разберет, но ясно одно, что за всё про всё к этому делу решил приложить руку, и никто иной, как сам член РСДРП, ещё в бытность свою во время революции 1905 г. в Москве, дирижировавший вместе с Троцким всеми событиями, — Илья Лазаревич Гельфанд, известный под именем Парвуса, получивший на дело революции в России 1000000 рублей золотом через барона Бронсдорф — Ронсау от морского Генерального штаба Германии, организовав выезд из Швейцарии всех революционеров во главе с Лениным, Зиновьевым, Радеком, Бухариным через Германию в Россию в сопровождении Фрица Платтена, и основав в нейтральной Дании и банк, и прикрытие в форме "Института исследования последствий войны 1914–1918 гг.". Это была гениальная идея. И Яша Ганецкий, и Моисей Урицкий, и Красин, и Вацлав Воровский принимали в этом деле активное участие, поскольку, "Ильич им это разрешил", а сам "Ильич" будто бы об этом не ведал, не знал, а деньги полагал, взять надо, коли они не пахнут. А когда пришлось часть этого немецкого золота возвращать во время Брестского мира с Германией, то те же самые деньги, но, конечно же, не все, забирал обратно никто иной, как сам граф Бронсдорф — Ронсау… А теперь, стреляя в Ленина, Парвус, хоть как — то решил с ним поквитаться. Было, конечно, за что… не ожидал толстяк Парвус, холивший уже теперь свои телеса, не помещаясь даже на двух стульях, на собственном острове, в замке, — ведь и ему что — то перепало от всех этих денежных событий… А он, Андрей Януарьевич Вышинский, опять проиграл, хотя по уму, образованности и сообразительности все эти люди ему в подметки не годились… Но он смирился. Его переиграли. Революционные должности он не мог занять. Но в судьбоносном 19 году он хотя бы стал зав. отделом учёта и начальником управления распределения Наркомата продовольствия РСФСР. В 1923 г. он понял, дальше или пропадет, или надо становиться членом РКП(б). Перед ним стояла непробиваемая стена нового государства с его новыми, хотя еще и не оформленными юридически основами. И тот, кто должен пережить сегодня, как он, обязан быть особенно благодарен судьбе и эту свою благодарность должен воплотить в слове, придав туману новой власти такую монументальную теоретическую основу, которая на тёмном горизонте нарождающихся событий преобразований, могла вознестись не сотнями скульптур новых правителей, но, по крайней мере, одним единственным и неповторимом в своем роде. И тогда ему пришла мысль о Кобе, который явился перед ним в лице И.В. Сталина, а тот дал ему рекомендацию в РКП (б) 1920 г. А после смерти вождя Ленина, после смерти Парвуса в один и тот же год, страна нуждается в партийной молодёжи тов. Сталина, которой не видны заслуги старых партийцев, но зато видны их недостатки. И эти недостатки он должен раскрыть перед молодыми.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Это сегодня, 21 ноября 1954 г., с высоты своего солидного возраста и пережитых событий, это сегодня, когда ему предстоит делать очередной доклад на сессии Организации Объединенных Наций, это сегодня, когда в живых уже нет Хозяина, которого и ценить — то он никогда не ценил, но вечно пресмыкался перед ним, предупреждая все его прихоти и политические упражнения, твердо памятуя диагноз поставленный Хозяину академиком психиатрии Бехтеревым — маниакальный психоз, после чего и сам академик в одночасье скончался от ботулизма, якобы полученного от недоброкачественной баночки консервов, откушанных накануне, после чего академика просто кремировали, не вскрывая, а затем, засадив ампулу с прахом в мраморный столб, торжественно повезли и установили в институте мозга его имени в Ленинграде. Всё это он, занимавший бесконечное число ответственных постов и судьбоносных должностей, помнил, он, лауреат Сталинской премии, академик и орденоносец, единственный из тех, кому Сталин дал рекомендацию в партию. Помнил… И держал в своём сейфе бумагу этого замарашки, этого мерзавца, министра внутренних дел Украины Мануильского, направленного лично Сталину, о нём, Вышинском, как о мерзавце и мрачном карьеристе. А сверху в левом углу этой бумаги стояла размашистая подпись Хозяина " Вышинскому! Иосиф Сталин". Он помнил, всегда помнил, кому обязан… И он, действительно, был обязан и служил верой и правдой, — словом, огнём и карающим мечом революции, отправляя на плаху тех, кто такую бузу заварил на одной шестой части всей планеты, объявив Советскую власть первым в мире государством рабочих и крестьян… Сначала надо было корчевать и корчевать это бесконечное стадо последышей Ильича, "знавших и видевших лично", а потому, вредных для памяти молодежи. И он, Андрей Януарьевич Вышинский, как образец, как свет высокой морали, образованности и феноменальной работоспособности успевает везде, куда направляет его вездесущая РУКА Хозяина. Вот он преподаватель в Московском университете и одновременно декан экономического факультета института народного хозяйства им. Плеханова. В 1923 — 25 г. он прокурор Верховного Суда и одновременно профессор МГУ, а 1925-28 гг. уже ректор этого самого МГУ, — не должно долго славословить поэта Брюсова, занимавшего этот пост ранее и стоявшего (вот пример гнилого демократа) за профессорским пайком, — ржавой селедкой в общей очереди. Покончим со скромностью Ильича и его приспешниками! Ягуарович, следуя Хозяину, знает, чего он хочет. Он хочет избавиться от своего начальника, этого противного хохотуна и шахматиста Крыленко! Да погибнет он в одном из тех громких процессов, которые позволяет открыть ему Хозяин. И началось… Тут и "Шахтинский процесс"(1928 г.), и "Промпартия"(1930 г.)… Неутомимый человек, на заполненой папками, рукописями, письмами прокурорском столе, являя собой на процессах мужественное, красивое лицо, спокойствие, уверенность, яркость фразы, одухотворяемой им демагогией бывшего присяжного поверенного, он в хвост и в гриву костерит, обвиняя старых инженеров и спецов в их предательстве делу ни много, ни мало всего Советского народа. И по стране поднимается вой и гвалт собраний с осуждением инженерно — технического персонала чуть ли не всей страны. В выражениях не стесняются. И сам Ягуарович подливает масла в огонь, с пафосом и жестами, указывая на "взбесившихся псов", "вонючую падаль", "жалких подонков", которые раньше прозывались просто научно — технической интеллигенцией. Основная цель достигнута, — освобождается место для новой, пролетарской интеллигенции с её наушничеством и пресмыканием перед новой властью, а точнее только самим Хозяином, наушничеством, за которое полагается не столько зарплата, сколько паёк, распрльгота. Народ объединяется и сплачивается вокруг Хозяина, Хозяина — вождя.
И он, единственный образованный человек в руководстве Хозяина, не просто образованный человек, двуязычный по своей природе — русский от матери, польский от отца, но владеющий французским, английским и немецким языками, после успешно проведённых уголовно — политических процессов 1934 г., именуемых в народе "кировским потоком", когда дармовая рабочая и научно — техническая сила потребовалась бесконечным стройкам страны ("извлекаем максимально полезную работу из живой силы буржуазного отребья, привлекаем новое отребье и используем для новых и решительных скачков социализма и построения будущего коммунизма, ссылаясь на дело Ленина — Сталина"), он после успешно проведенных процессов в 1935 г. назначен Генеральным прокурором СССР. И начинает дело, дело всей его жизни в процессах 1936,37,38 гг. — борьбой со старыми большевиками. Он настоящий чистильщик от ленинизма, чистильщик от этих, во время суда хихикающих, пикирирующихся анекдотами и записочками товарищей — господ, от этих рыковых, троцкистов, зиновьевцев, каменевцев, но и от самого Зиновьева, Каменева, Рыкова, Бухарина, Радека и прочей шпаны, — противников Хозяина. И пусть смотрит вся буржуазная гниль, все эти корреспонденты, все эти фейхтвангеры, ролланы, барбюсы, что ему и в подмётки не годится какой — то Жозеф Фуше или Талейран. Он сама новая эпоха, он есть и СИЛА, и ЗАКОН, и это он создатель своей "Теории судебных доказательств", за которую получил Сталинскую премии I степени в 1947 г., он создатель презумпции виновности — "признание виновного — царица доказательств", становится по праву ещё и заместителем Председателя СНК СССР, а в разгар обострения всех отношений между Востоком и Западом, в так называемую "холодную войну" оказывается министром иностранных дел СССР и грозно обличает "рьяных поджигателей войны", "гнусных клеветников международного империализма". Ну, что же. Он расчитался с Лениным и ленинизмом.
