Владимир Маяковский - Стихотворения (1924)

Поэта
           интересуют
                                и мелкие фактцы.
С чего начать?
Начну с того,
                       как рабфаковцы
меня
          хотели качать.
Засучили рукав,
                            оголили руку
и хвать
             кто за шиворот,
                                         а кто за брюку.
Я
    отбился
                   ударами ног,
но другому,—
                         маленькому —
                                                    свернули-таки
                                                                       позвонок.
Будучи опущенным,
                                   подкинутый сто крат,
напомню,
                 что сказал
                                    ученикам Сократ.
Однажды,
                  после
                             Сокрачьего выступления,
лошадям
                 не доверяя
                                      драгоценного груза,
сами —
              в коляску
                              впряглись в исступлении
студенты
                 какого-то
                                  помпейского вуза.
Студенты скакали
                                и делали стойку:
Сократ
             разглядывал
                                    кентаврью стайку.
Доехал
             спокойно
                              на зависть стоику,
сказал,
             поднесши
                           к кепке лайку:
— А все-таки
                        с лошадью конкурировать
                                                            не можете!..
Правильно
                    правоверным
                                             изрек Аллах:
мною
          для того же
                               изобретены лошади,
чтоб мы
               ездили
                            на них,
                                        а не на ослах.—
Пример неподходящий,
                                          спорить нечего;
но все же
                  его
                         запомните крепче…
Чтоб в вас
                   ничем
                              никогда не просвечивал
прошлый
                 белоподкладочный
                                                   мышиный жеребчик.
Каждую мелочь
                             мерь,
держи
            восторгов елей!
Быт
        не прет в дверь —
быт
        ползет
                     из щеле́й.
Затянет
               тинкой зыбей,
слабых
              собьет с копыт.
Отбивайся,
                    крепись,
                                    бей
быт!

Рабфаковка
                      у меня
                                  попросила портрет.
В этом
             особенно плохого
                                              нет.
Даже весело.
Пришла
              и повесила.
Утром поглядела —
                                   стена громада.
А Маяковский
                         маленький,
                                             — других бы надо! —
Купила Шелли,
повесила.
                 Красивый —
                                        оторвешься еле.
Купила Бетховена,
                                 взяла Шаляпина,—
скоро
           вся стена заляпана.
Вроде
            Третьяковской галереи.
Благочинные живописи,
                                          поэзии иереи.
На стенках
                   картинки
                                   лестничками и веерами.
Появились
                   какие-то
                                  бородастые
                                                        в раме.
Вскоре
новое горе:
открытки
                между гравюрами,
                                               как маленькие точки.
Пришлось
                   открытки
                                   обфестонить в фестончики.
Наутро
             осмотрела вместе:
                                               серо́-с.
Пришлось
                   накупить
                                   бумажных роз!
Уже
        о работе
                        никаких дум.
Смотри,
               чтоб в уголочках
                                           не откнопились кнопки!
Одни
          стихи
                    и лезут на ум.
Бубнит
             не хуже
                            дрессированного попки.
Особенно
                  если лунища
                                        припустит сиять —
сидит
          и млеет,
                         не сводя глаз:
ни дать ни взять
иконостас.
Ставлю вопрос
                           справедливый,
                                                      но колкий:
— Деточка,
                    чем вы лучше
                                             кухарки-богомолки?
Хуже ангела,
                       скулящего
                                          в божьем клире?—
Душу
          разъедает
                              бездельник-лирик!

Каждую мелочь
                             мерь!
Держи
             восторгов елей!
Быт
        не прет в дверь.
Быт
        ползет
                     из щеле́й!
Затянет
               тинкой зыбей,
слабых
              собьет с копыт.
Отбивайся,
                    крепись,
                                    бей
быт!

Авто
         Курфюрстендам-ом катая,
удивляясь,
                   раззеваю глаза —
Германия
                 совсем не такая,
как была
                год назад.
На первый взгляд
общий вид:
в Германии не скулят.
Немец —
                  сыт.
Раньше
               доллар —
                                  лучище яркий,
теперь
             «принимаем только марки».
По городу
                   немец
                               шествует гордо,
а раньше
                 в испуге
                                тек, как вода,
от этой самой
                         от марки твердой
даже
          улыбка
                       как мрамор тверда.
В сомненьи
                      гляжу
                                 на сытые лица я.
Зачем же
                  тогда —
                                 что ни шаг —
                                                         полиция!
Слоняюсь
                   и трусь
                                по рабочему Норду.
Нужда
            худобой
                           врывается в глаз.
Толки:
            «Вольфы…
                                 покончили с голоду…
Семьей…
                  в каморке…
                                       открыли газ…»
Поймут,
              поймут и глупые дети,
если
         здесь
                    хоть версту пробрели,
что должен
                     отсюда
                                  родиться третий —
третий родиться —
                                   Красный Берлин.
Пробьется,
                     какие рогатки ни выставь,
прорвется
                   сквозь штык,
                                      сквозь тюремный засов.
Первая весть:
                          за коммунистов
подано
             три миллиона голосов.