Сергей Кравченко - Сборник стихотворений и рассказов
13 июня 2000 г.
ПУТЕШЕСТВИЕ С «ПРЕДСТАВИТЕЛЕМ ЗАКАЗЧИКА»
В конце улицы — кабак,
Искушение столицы...
Капитан с орлом в петлице
Не оденется никак.
Вот такая же беда
Приключилась и со мною,
господа,
Но я не скрою:
Я не сам попал сюда.
Перебиты зеркала,
Звон бокала, визг девицы...
Капитан с орлом в петлице
В эту ночь гулял до тла!
Пусть какой-нибудь чудак
В эту лунную погоду
Полицмейстеру в угоду
Остается в номерах!
Лишь немножко перебрав,
Мы выходим освежиться:
Капитан с орлом в петлицах
Наконец попал в рукав!
Объясните, где вокзал?
Покажите нам дорогу!
Мы уйдем, и слава богу —
Без намека на скандал.
Пусть вагон битком набит,
Пусть доносчикам не спится:
Капитан (с орлом в петлицах!)
Президента материт!
«Где же станция моя?
Как доехать к добрым феям?
Нет, не видно ни ...чего?
Окна залиты портвейном...»
И не видно ничего.
Звездный — Москва — Байконур. Май 1983.
P.S. Настоящего президента тогда не было, И за все отдувались Л.И. Брежнев, Ю.В. Андропов и проч.
Выпускной Бой
Весна в этом году была поздняя, и Мышиное Дерево (Muridendron floribus) отцвело только в мае. Теперь между его мохнатыми листьями повсюду свисали серые пушистые комочки на длинных розовых хвостиках. Моль деловито порхала косыми зигзагами от плода к плоду и портила понемногу мягкую шелковистую шерсть коконов.
Капрал Абрахамс стоял под Муридендроном на заброшенной платформе старой пригородной линии и скользил утренним взглядом по гирляндам мышиной завязи: «Не созреют к уборке озимых», — равнодушно подумал он. Капрал имел созерцательную направленность и философский склад ума, несмотря на многолетнюю строевую службу. «А может и созреют...», — развил он свою мысль. На крайних нижних ветках, свесившихся в сторону поржавевшего железнодорожного полотна, несколько дендраусов уже шевелили лапками.
Эта железнодорожная линия давно была бы разобрана и распахана, но военный округ один раз в году вывозил по ней выпускников двух городских военных училищ на экзаменационные бои.
Военком, наложивший вето на слом линии, считал к тому же, что полотно полезно для трудового воспитания молодежи: курсанты ежемесячно совершали марш-броски в разные точки линии и выполняли там мелкий дорожный ремонт.
Сегодня оба выпускных курса были подняты по тревоге еще до рассвета и выступили по секретным маршрутам к двум разным платформам на линии. Здесь их должен был подобрать дизель с тремя вагонами.
В первом вагоне ехал экзаменационный штаб: приемная комиссия, прислуга, сейфы с опечатанными пакетами заданий. Экзаменаторы, отставные генералы с большими заслугами, были рады случаю показать свой опыт, щегольнуть в мундирах и орденах. Следующий за штабным вагоном пульмановский «люкс» предназначался для кадетов аристократического Корпуса штаб-офицеров связи имени князя Михаила. Это место в составе было одной из двух последних дворянских привилегий, оставшихся с давних времен. Второй привилегией было то, что «придворная рота» всегда занимала свой вагон раньше соперника и поэтому совершала ночной марш-бросок по короткому маршруту к более близкой платформе.
Партнеры аристократов по выпускному бою, счастливые пассажиры третьего облупленного зеленого вагона, — юнкера Ударно-пехотного училища, парни грубые, но честные и преданные, как раз и сидели сейчас вокруг «мышовки» под присмотром Абрахамса и сонно давили бледную моль на полевых гимнастерках.
Абрахамс любил своих ребят. Он сам когда-то прошел их путь и знал, что будет с ними дальше. Не все дотянут до легкой и почетной преподавательской службы. Не все. Никто, пожалуй... Ну, один, два... Сейчас их не стоило дергать стойками и построениями. Задача предстояла непростая. После загрузки обеих рот окна в поезде будут затемнены и опечатаны. Абрахамс и командир «дворняг» получат задания. Высадка будет произведена в разных точках линии, причем каждая группа будет стараться сбить противника с толку, топоча на остановках по вагону и выкрикивая команды. После высадки (молча и на цыпочках) надо будет выйти к условной «базе пришельцев» и первыми захватить ее. Да увильнуть на этом пути от разведки противника. Или «уничтожить» ее.
Да не попасть под условный огонь.
Да не опоздать.
Да много еще чего.
Лучшим для себя исходом пехотинцы считали прямое столкновение с противником на подходах к «базе». Условия экзаменов допускали рукопашный бой третьей степени, а уж при виде загорелых и исцарапанных пролетарских кулаков «дворняги» сразу поджимали хвосты!
Абрахамс с удовлетворением вспоминал статистику выпускных боев. Он повесил свою старую фуражку с неуставной офицерской кокардой на нижнюю ветвь «мышовки» и прислонился зябнущей спиной к ее теплому пульсирующему стволу.
Солнце поднималось со стороны города там, где сходились на горизонте рельсы, теперь уже не ржавые, а золотые.
Солнце поднималось, и навстречу ему на Мышином Дереве раскрывались все новые и новые коконы. Несколько мышат на той ветке, где висела фуражка Абрахамса, уже вовсю вертели носами, раскачивались и тянулись растопыренными лапками к нагретому солнцем черному козырьку.
«Еще прожрут...» — меланхолически подумал капрал. Склонность к анализу подтолкнула его к формулировке альтернативы: «Да нет, не прожрут...», а затем и к постановке задачи: «А вот поглядим! Фуражка старая, чего жалеть?» Увлеченный зооботаническим опытом, Абрахамс не заметил, что в конце линии появился поезд. Да, впрочем, его и не было видно достаточно долго. Слепящее солнце уже полностью вышло из-за края земли и покатилось по рельсам вместе с поездом. Скоро, однако, пути их разошлись. Солнце безмолвно полетело по воздуху вверх и в сторону, а поезд все громче и громче застучал под гору на раздерганных стыках. Скоро этот стук прорвался сквозь густой слой мышиного писка и проник в сознание ученого капрала. Да еще машинист дизеля взвизгнул гудком на всю долину и совсем уж разрушил стройную цепь его рассуждений.
Времени до подхода поезда оставалось катастрофически мало. Абрахамс бегом кинулся к своим «пешкам», стал будить их, поднимать, строить, совсем забыв про фуражку и свой смелый эксперимент.
Эта забывчивость и суетливость при встрече экзаменационных генералов наверняка стоили бы капралу его легкой и почетной службы, но Судьба, так вольно играющая человеком военным, передумала и сменила гнев на милость.
Уже сонная рота пехотинцев оцепенело стояла на перроне.
Уже выставлены были вперед и вверх согнутые в локте руки и сжаты кулаки (традиционный салют пехоты).
Уже Абрахамс понял, что он «без головы» и ему «некуда» будет отдавать честь.
Уже зашторенный штабной вагон прополз мимо строя.
Уже показались в раскрытых окнах «люкса» наглые ухмылки аристократов.
Уже послышались первые шуточки по поводу лысины Абрахамса...
И тут Судьба напряглась в праведном возмущении, размахнулась и изо всех сил хлестнула по розовым необветренным рыльцам будущих штабных крыс колючей лапой Мышиного Дерева!
Та самая ветвь, на которой висела фуражка капрала и извивались самые зрелые подопытные дендраусы, зацепилась за штандарт, укрепленный у переднего тамбура «люкса», и теперь, распрямившись, прошлась серым веником по его окнам.
Фуражка капрала Абрахамса, награжденная вместе с хозяином боевым комплектом наград второй степени, «Крестом задора» и «Большой алюминиевой звездой», первой ринулась в бой!
Пулей влетела она в переднее окно вагона, сбила кивер и пенсне с командира штабников. Осмотревшись и выбрав наиболее эффективную тактику в условиях неравного боя, Фуражка пролетела над изумленными рядами противника и смертельным, самоубийственным тараном сбила с откидного столика четырехведерный сосуд Дюара с кипятком!
Вы скажете, что сосуд и так стоял еле-еле? Что из него только что разливали чай в мельхиоровые кружки? Ну, так что с того! Та единственная шальная пуля, которая убивает маршала, важнее целого артобстрела!
Грохот разорвавшегося снаряда слился с воплем врага, гибнущего в горячей дымовой завесе. Свершив свой повиг, «голова» Абрахамса отступила в укрытие и улеглась на пол под нижней полкой в конце вагона. Теперь она устало слушала отголоски развернувшегося боя и впитывала потихоньку чай, блестящий в проходе скользким зеркалом.
А битва кипела вовсю!
Вслед за неожиданным вождем в окна врывались ударные группы мышат с метущей по окнам ветки. Они приземлялись на столы и полки, на спины и головы вопящих и конвульсивно содрогающихся врагов, освобождались от серых маскировочных коконов, изрядно траченных молью, и в открытую, в светло-коричневой парадной форме молниеносно распространялись по площадям и проходам поверженной твердыни.
