Анатолий Бергер - Подсудимые песни
Что отчаянней их и верней!
Затеряться бы, спрятаться снова
В этих снах, с головой в них пропасть,
Чтоб ни слова из них, ни полслова
Не сбылось. Никакая напасть.
1970 г.
«Чудится, чудится …»
Чудится, чудится,
Чудится сквозь сон —
Сбудется, сбудется
Питерский перрон.
Дрожь семафора,
Отстуки колёс,
Скоро уж, скоро,
Хватило бы слёз…
«Припоминай, припоминай …»
Припоминай, припоминай,
Покуда память в душу бьёт,
Пока хватает через край
И дни и ночи напролёт.
Припоминай заборы те,
Надрывный тот собачий лай,
Прожекторов дрожь в темноте
Припоминай, припоминай!
И вдалеке родных тоску,
Вечерний одинокий чай,
Их писем грустную строку
Припоминай, припоминай…
Припоминай друзей, друзей,
На очных ставках невзначай
Тот взгляд — всей болью, мукой всей
Припоминай, припоминай!
И вновь припоминай свистки,
И нары и баланды пай,
И те допросные листки
Припоминай, припоминай!
Припоминай. Пусть память зла,
И страшен пусть вороний грай,
Покуда жизнь вся не прошла —
Припоминай, припоминай!
1975 г.
«Везите меня этапом опять …»
Везите меня этапом опять,
Везите меня в прошедшее, вспять,
Туда, где менты да вышки,
Где ржаво проволока дрожит,
Как будто и ею срок пережит
Взаправду, непонаслышке.
Где лай собачий всю ночь, как нож
Исполосует рвано и сплошь,
Где по баракам трое
Топочут, слепя в лицо фонарём,
А мы спросонья на них орём:
«Оставьте вы нас в покое!»
Где сто проверок и шмонов враз,
Насквозь всё видит надзорный глаз,
Столовка пахнет кирзухой,
Недели длятся, как месяца,
Разлуке нету, нету конца,
И сердце к надеждам глухо.
Ему не до скудных житейских свар
Среди заборов и грязных нар,
Ему не до жалкой спеси,
Ему бы добраться до тех вершин,
Где вечно сияет Господь один,
Ему бы взмыть в поднебесье!
1978 г.
«В тот первый час, в тот первый день …»
В тот первый час, в тот первый день
Металась улиц дребедень
И чудилось мне не на шутку,
Что снится вновь знакомый сон,
А вьявь — забор со всех сторон
И скоро прокричат побудку.
И не могу понять с тех пор —
То впрямь собор или забор?
То всадник ли, гремящий славой,
Иль тёмной вышки страх ночной?
То дрожь трамвая над Невой
Иль злая дрожь колючки ржавой?
1975 г.
«Уже давно свой отбыл срок …»
Уже давно свой отбыл срок,
Тюрьма и ссылка миновали,
А сон лишь ступит на порог,
И всё опять как бы вначале.
Взгляд следователя колюч
И тени на стене изломны,
В железо двери тяжко ключ
Опять вгрызается огромный.
Железно всё — и унитаз,
И две скрипучие кровати,
Окна в решётке мутный глаз,
Цвет неба хмурый, как проклятье.
Звучал железом приговор,
И по этапной той железке
Во снах и еду всё с тех пор
Под стук колёс и посвист резкий.
1986 г.
«Снова лагерный сон меня жжёт …»
Снова лагерный сон меня жжёт,
Мент на вышке меня стережёт,
И отчаянье душу корёжит,
Дни идут, месяца и года,
Не окончится срок никогда,
Этот лагерь меня уничтожит.
И проверка-то длится здесь век,
До чего же им страшен побег,
Хорошо хоть сегодня без шмона,
И в рабочую зону пора,
Хорошо, что уже не вчера,
Что для хода времён нет закона.
И не знаю, за что я попал —
Снова кто-то донос накропал,
Как троюродный Гошка Гуревич,
Или «Память» засела в Кремле
И нацизм на российской земле,
Новый правит страной Пуришкевич?
Всё равно — той же проволки ржавь,
Боже мой, это сон или явь?
Всё так чётко, ясней не бывает.
Ну а ежели всё-таки сон,
Почему не кончается он
И безжалостно так убивает?
1986 г.
«И снится вновь квадрат решётки …»
И снится вновь квадрат решётки,
Вновь следователь за столом,
Суд долгий, приговор короткий,
Судьбы кровавый перелом.
Который раз на осень глядя,
И перепутав явь и сны,
Одно прошу я, Бога ради,
У бедственной моей страны:
Ни воздаяния за годы
Пропащие, ни мести злу,
А чтобы первый луч свободы
Прорезал вековую мглу.
Но чтоб взаправду это было,
Не как сейчас — от сих до сих,
И встал бы над моей могилой
Мой репрессированный стих.
1988 г.
«Полжизни или, может быть, две трети …»
Полжизни или, может быть, две трети,
Или конец? Всё в Господа руке.
Мне столько суждено на белом свете,
Как муравью на сморщенном листке.
Но он-то делом занят, а не счётом.
Сознаньем смутным не обременён,
И не обязан никому отчётом,
А только Богу. В этом счастлив он.
А я всем недоволен, всем измаян,
Чего хочу и в слово не вложу,
Среди российских северных окраин
Сырой холодной осенью брожу.
А лужи всё темней, всё безнадежней
Взывает зябкий ветер на лету,
А муравей ползёт с отвагой прежней
По сморщенному жёлтому листу.
1984 г.
Памяти отца
В этом месяце скорбных дат
Я весёлой весне не рад.
А она, знай, поёт с утра
Голуба, зелена, пестра.
Приоделась верба пушком,
Две вороны пошли пешком,
Ковыляя, зорко кося,
Клин утиный ввысь поднялся.
Нет у них для скорби причин,
Никаких лихих годовщин,
Всё, как встарь и будет века,
Прогнала свои льды река,
Всё белей берёз тишина,
Ничего не помнит весна.
Воскресенье
Меж городом и пригородом маюсь,
Ещё позавчера Нева, вздымаясь,
Обрушивалась тяжко на гранит,
И сфинксы грозные друг другу в очи
Глядели в смуте дня и мраке ночи.
Собор был облаками полускрыт.
Сегодня ж — березняк пустой и голый,
Как бы не лес вокруг, а частоколы,
Повисшие кусты, всё развезло,
Болотца, лужи, резкий треск сороки —
Но здесь-то и отыскиваю строки,
Безвыходности суетной назло.
Но разве виноваты парапеты,
Что, службой измытарены, поэты
Спешат от них? Что здесь за скудный хлеб
Они гнут спину в скучных учрежденьях,
Изнемогая в древних сновиденьях,
Так грезит над Невой Аменхотеп
И двойнику в зрачки глядит упорно.
Жизнь коротка и гибели покорна,
Успеть бы слово верное сказать
Так звонко, чтоб услышали на свете
Не только голые берёзки эти,
Не только старый друг, жена и мать.
С годами
Теченье времени я чувствую, как пламя,
Сжигающее слепо день за днём.
Да что там я? Империи сгорали,
Лишь изредка увидим в дальней дали
Тот отсвет, бывший некогда огнём.
Но я ещё хожу под небосводом
И плоть ещё не сгинула пока,
А пламя всё жесточе с каждым годом
И бездна сумрачная так близка!
Когда сегодняшние Карфагены
Сгорят и Рим сегодняшний падёт —
В огне последнем огненной Геенны
Что уцелеет? Знать бы наперёд…
Строка стихов? Компьютера решенье?
Бухгалтерские пыльные счета?
Иль ничего… Молчанье и забвенье
Лишь тьма земли и неба пустота…
1984 г.
Родине
Но ты, чьё слово на устах,
Но ты, чья каждая берёзка
Меня берёт за душу так —
Не передать, ты, отголоска
Зовущая в моей строке,
Ты, ждущая, как мать в тоске,
Неужто не услышишь ты,
Неужто это безысходно,
До смертной мне идти черты,
Не чая памяти народной,
И знать всё это наперёд
И дни и ночи напролёт.
1980 г.
Душа сама себе пророчица…
«Мне девочка лет четырёх-пяти …»
Мне девочка лет четырёх-пяти
Вдруг протянула ласково ручонку
И говорит: «Пойдём». Нам по пути
И вправду было.
Руку дав ребёнку,
Подумал я — а шли мы вдоль ручья —
![Анатолий Бергер - Состав преступления [сборник]](/uploads/posts/books/257609/257609.jpg)
