Нина Щербак - Поэтессы Серебряного века (сборник)
И слышу я, что где-то в мире – грозы,
Что амазонок копья блещут вновь.
– А я пера не удержу! – Две розы
Сердечную мне высосали кровь.
Безумье – и благоразумье…
Безумье – и благоразумье,
Позор – и честь,
Всё, что наводит на раздумье,
Всё слишком есть —
Во мне. – Все каторжные страсти
Свились в одну! —
Так в волосах моих – все масти
Ведут войну!
Я знаю весь любовный шепот,
– Ах, наизусть! —
– Мой двадцатидвухлетний опыт —
Сплошная грусть!
Но облик мой – невинно розов,
– Что ни скажи! —
Я виртуоз из виртуозов
В искусстве лжи.
В ней, запускаемой как мячик
– Ловимый вновь! —
Моих прабабушек-полячек
Сказалась кровь.
Лгу оттого, что по кладбищам
Трава растет,
Лгу оттого, что по кладбищам
Метель метет…
От скрипки – от автомобиля —
Шелков, огня…
От пытки, что не все любили
Одну меня!
От боли, что не я – невеста
У жениха…
От жеста и стиха – для жеста
И для стиха!
От нежного боа на шее…
И как могу
Не лгать, – раз голос мой нежнее,
Когда я лгу…
Мне нравится, что Вы больны не мной…
Мне нравится, что Вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не Вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной —
Распущенной – и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравится еще, что Вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не Вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем, ни ночью – всуе…
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!
Спасибо Вам и сердцем и рукой
За то, что Вы меня – не зная сами! —
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце, не у нас над головами, —
За то, что Вы больны – увы! – не мной,
За то, что я больна – увы! – не Вами!
Два солнца стынут, – о Господи, пощади!.
Два солнца стынут, – о Господи, пощади! —
Одно – на небе, другое – в моей груди.
Как эти солнца, – прощу ли себе сама? —
Как эти солнца сводили меня с ума!
И оба стынут – не больно от их лучей!
И то остынет первым, что горячей.
Цыганская страсть разлуки!
Цыганская страсть разлуки!
Чуть встретишь – уж рвешься прочь!
Я лоб уронила в руки
И думаю, глядя в ночь:
Никто, в наших письмах роясь,
Не понял до глубины,
Как мы вероломны, то есть —
Как сами себе верны.
Анне Ахматовой
Узкий, нерусский стан —
Над фолиантами.
Шаль из турецких стран
Пала, как мантия.
Вас передашь одной
Ломаной черной линией.
Холод – в весельи, зной —
В Вашем унынии.
Вся Ваша жизнь – озноб,
И завершится – чем она?
Облачный – темен – лоб
Юного демона.
Каждого из земных
Вам заиграть – безделица!
И безоружный стих
В сердце нам целится.
В утренний сонный час,
– Кажется, четверть пятого, —
Я полюбила Вас,
Анна Ахматова.
Голоса с их игрой сулящей…
Голоса с их игрой сулящей,
Взгляды яростной черноты,
Опаленные и палящие
Роковые рты —
О, я с Вами легко боролась!
Но, – что делаете со мной
Вы, насмешка в глазах, и в голосе
Холодок родной.
Цветок к груди приколот…
Цветок к груди приколот,
Кто приколол, – не помню.
Ненасытим мой голод
На грусть, на страсть, на смерть.
Виолончелью, скрипом
Дверей и звоном рюмок,
И лязгом шпор, и криком
Вечерних поездов,
Выстрелом на охоте
И бубенцами троек —
Зовете Вы, зовете
Нелюбленные мной!
Но есть еще услада:
Я жду того, кто первый
Поймет меня, как надо —
И выстрелит в упор.
В гибельном фолианте…
В гибельном фолианте
Нету соблазна для
Женщины. – Ars Amandi[1]
Женщине – вся земля.
Сердце – любовных зелий
Зелье – вернее всех.
Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех.
Ах, далеко до неба!
Губы – близки во мгле…
– Бог, не суди! – Ты не был
Женщиной на земле!
Легкомыслие! – Милый грех…
Легкомыслие! – Милый грех,
Милый спутник и враг мой милый!
Ты в глаза мне вбрызнул смех,
и мазурку мне вбрызнул в жилы.
Научив не хранить кольца, —
С кем бы Жизнь меня ни венчала!
Начинать наугад с конца,
И кончать еще до начала.
Быть как стебель и быть как сталь
В жизни, где мы так мало можем…
– Шоколадом лечить печаль,
И смеяться в лицо прохожим!
Заповедей не блюла, не ходила к причастью…
Заповедей не блюла, не ходила к причастью.
– Видно, пока надо мной не пропоют литию, —
Буду грешить – как грешу – как грешила: со страстью!
Господом данными мне чувствами – всеми пятью!
Други! – Сообщники! – Вы, чьи наущения – жгучи!
– Вы, сопреступники! – Вы, нежные учителя!
Юноши, девы, деревья, созвездия, тучи, —
Богу на Страшном суде вместе ответим, Земля!
Гибель от женщины. Вот знак…
О. Э. Мандельштаму
Гибель от женщины. Вот знак
На ладони твоей, юноша.
Долу глаза! Молись! Берегись! Враг
Бдит в полуночи.
Не спасет ни песен
Небесный дар, ни надменнейший вырез губ.
Тем ты и люб,
Что небесен.
Ах, запрокинута твоя голова,
Полузакрыты глаза – что? – пряча.
Ах, запрокинется твоя голова —
Иначе.
Голыми руками возьмут – ретив! упрям! —
Криком твоим всю ночь будет край звонок!
Растреплют крылья твои по всем четырем ветрам!
Серафим! – Орленок!
И взглянул, как в первые раза…
И взглянул, как в первые раза
Не глядят.
Черные глаза глотнули взгляд.
Вскинула ресницы и стою.
– Что, – светла? —
Не скажу, что выпита дотла.
Всё до капли поглотил зрачок.
И стою.
И течет твоя душа в мою.
И другу на руку легло…
И другу на руку легло
Крылатки тонкое крыло.
Что я поистине крылата,
Ты понял, спутник по беде!
Но, ах, не справиться тебе
С моею нежностью проклятой!
И, благодарный за тепло,
Целуешь тонкое крыло.
А ветер гасит огоньки
И треплет пестрые палатки,
А ветер от твоей руки
Отводит крылышко крылатки…
И дышит: душу не губи!
Крылатых женщин не люби!
К озеру вышла. Крут берег…
К озеру вышла. Крут берег.
Сизые воды в снег сбиты,
На голос воют. Рвут пасти —
Что звери.
Кинула перстень. Бог с перстнем!
Не по руке мне, знать, кован!
В серебро пены кань, злато,
Кань с песней.
Ярой дугою – как брызнет!
Встречной дугою – млад – лебедь
Как всполохнется, как взмоет
В день сизый!
Кабы нас с тобой да судьба свела…
Кабы нас с тобой да судьба свела —
Ох, веселые пошли бы по земле дела!
Не один бы нам поклонился град,
Ох мой родный, мой природный, мой безродный брат!
Как последний сгас на мосту фонарь —
Я кабацкая царица, ты кабацкий царь.
Присягай, народ, моему царю!
Присягай его царице, – всех собой дарю!
Кабы нас с тобой да судьба свела,
Поработали бы царские на нас колокола!
Поднялся бы звон по Москве-реке
О прекрасной самозванке и ее дружке.
Нагулявшись, наплясавшись на шальном пиру,
Покачались бы мы, братец, на ночном ветру…
И пылила бы дороженька – бела, бела, —
Кабы нас с тобой – да судьба свела!
Коли милым назову – не соскучишься!.
Коли милым назову – не соскучишься!
Богородицей – слыву – Троеручицей:
Одной – крепости крушу, друга – тамотка,
Третьей по морю пишу – рыбам грамотку.
А немилый кто взойдет да придвинется,
Подивится весь народ, что за схимница!
Филин ухнет, черный кот ощетинится.
Будешь помнить цельный год – чернокнижницу!
Черт: ползком не продерусь! – а мне едется!
Хочешь, с зеркальцем пройдусь – в гололедицу?
Ради барских твоих нужд – хошь в метельщицы!
Только в мамки – не гожусь – в колыбельщицы!
