Владимир Раевский - Полное собрание стихотворений
За четыре года до восстания на Сенатской площади в деятельности Орлова и Раевского проявилось основное противоречие дворянской революционности. При всем желании поднять солдат 16-й дивизии на восстание и опереться на их штыки в первом акте борьбы Орлов и Раевский были и оставались далекими от народа, политическими романтиками, а их попытка противопоставить одну дивизию, хотя и орловскую, вооруженному российскому самодержавию была утопичной. Они пережили декабристскую трагедию за несколько лет до 14 декабря 1825 года. И все же их опыт не прошел бесследно. Не случайно Пестель в своих показаниях признавался: «Ежели бы действительно мы нашлись в готовности и в необходимости начать возмутительные действия, то я полагал нужным освободить из-под ареста майора Раевского, находившегося тогда в Тирасполе в корпусной квартире генерала Сабанеева»[12]. Пестеля и Раевского объединяла не личная дружба (они если и встречались, то один или два раза, когда Пестель был проездом в Кишиневе), а политическая позиция, вера в революцию.
Свыше пяти лет Раевский находился в одиночном заключении, его бросали из крепости в крепость, над ним произвели четыре военно-судных дела, его судили в трех разных комиссиях. В 1826 году, находясь в крепости Замостье и давая ответы судьям, Раевский с гордостью говорил:. «Если патриотизм преступление — я преступник! Пусть члены суда подпишут мне самый ужасный приговор — я подпишу приговор… Под именем патриотизма подразумеваю я любовь к своему отечеству, основанную на своих обязанностях!»[13] 15 октября 1827 года он спокойно выслушал приговор Николая I: «Лиша чинов, заслуженных им… и дворянского достоинства, удалить, как вредного в обществе человека, в Сибирь на поселение»[14].
Сосланный на поселение в село Олонки Иркутской губернии, Раевский свыше сорока лет прожил в Сибири. В конце 1829 года он женился на местной олонской крестьянке Евдокии Моисеевне Середкиной. Жизнь ссыльного декабриста протекала в напряженной борьбе за существование, в постоянном труде: он занимался хлебопашеством, огородничеством, разводил парники, где выращивал арбузы и дыни, купил мельницу, завел лошадей, работал от крестьянского общества на поставке чая и вина.
В Олонках Раевский открыл постоянную школу, в которой обучались крестьянские дети. В одном из писем к Г. С. Батенькову он назвал себя «олонским крестьянином». Из декабристов Раевский, пожалуй, ближе всего сошелся с простым народом. Оглядываясь на пройденный путь, Раевский писал в письме к Батенькову от 25 июля 1861 года: «Я помню, когда я был призван в комитет 1826 года. После моих ответов на вопросы великий князь Михаил Павлович спросил у меня: „Где вы учились?“ Я ответил: „В Московском Унив<ерситетском> благородном пансионе“. — „Вот что я говорил… эти университеты. Эти пансионы!“ Я вспыхнул. Мне было только 30 лет. „Ваше Вы<сочест>во, Пугачев не учился ни в пансионе, ни в университете…“ Настоящие события доказывают, что для правительства всегда Пугачев опаснее Пестеля и Рылеева»[15].
Раевский до самых последних дней своей жизни сохранил кипучую энергию и постоянный интерес к насущным политическим проблемам. В 60-х годах он обрушивался на «куликообразных либералов». В письме к тому же Батенькову от 6 октября 1860 года Раевский писал о современном состоянии России: «Относительно настоящего и будущности России, я с сожалением смотрю на все. Сначала я с жадностью читал журнальные статьи, но наконец уразумел, что все эти вопросы, гласность, советы, стремления, новые принципы, прогресс, даже комитеты — игра в меледу. Государство, где существуют привилегированные и исключительные касты и личности выше законов, где частицы власти суть сила и произвол без контроля и ответственности, где законы практикуются только над сословием или стадом людей, доведенных до скотоподобия, там не гомеопатические средства необходимы. В наше время освобождение крестьян было ближе к делу. Прежде всего следует крепостному рабу возвратить человеческие права, а потом толковать о поземельном праве или о наделении землею. Человек, не имеющий права быть свидетелем против господина, у которого жена и дети, и сам он, и все его имущество принадлежит по праву помещику, человек, которого господин имеет право отдать в солдаты, сослать в Сибирь, даже засечь без посторонних свидетелей, этот человек — человек ли? Конечно, он доведен уже до бессмыслия, скотоподобия, одеревенения и не чувствует своего несчастного и безвыходного положения. Тем более что положение казенных, или государственных, крестьян ничем не лучше в настоящее время крепостного состояния»[16]. Таким образом, Раевский остается сторонником революционных мер, когда говорит о бесполезности «гомеопатических средств», и романтиком, когда уповает на «человеческие права», которые следует возвратить крестьянину в первую очередь, а поземельное право, «наделение крестьян землею» представляется ему уже делом вторым. Верность прежним взглядам и убеждениям, сознание того, что декабристы находились на правильном пути, характерны для Раевского. В письме старому кишиневскому приятелю А. Ф. Вельтману Раевский писал (3 февраля 1864 года): «Мы по непременному закону оставляем в наследство идею для руководства новому поколению, и эта идея растет, будет и должна расти, и никакие препятствия не сожмут ее»[17].
Жизнь Раевского в Сибири была полна бедствий и превратностей. Получив отказ А. X. Бенкендорфа на прошение «перевести на службу с канцелярским званием», Раевский около октября 1840 года писал графу П. Д. Киселеву, министру государственных имуществ и бывшему начальнику 2-й армий, с прежней откровенностью и резкостью: «Третий год, как я страдаю изнурительной болезнью без надежды к исцелению. После утраты так давно всех общественных и наружных достоинств для меня, собственно, нет уже ни почестей, ни вознаграждений, но я имею четырех детей: двух дочерей и двух сыновей от 9 до 2-летнего возраста. Я женился здесь, в Сибири. Ни жена, ни дети не могли разделить давно прошедшей вины моей. Но с отказом графа Бенкендорфа я вижу в облитом сердце кровью, что они должны разделить со мною при жизни и получить в наследство: мою сентенцию и титул ссыльного. Мне жить недолго, и хотя сыновья мои еще не в ревизии, но со смертью моей переход от этого сословия жене моей с детьми будет невозможен…»[18]
Только в 1856 году особым манифестом царя декабристам было разрешено возвратиться в европейскую Россию. Но немногие к тому времени уцелели из них. В 1858 году, после шестилетнего тюремного заключения и тридцатилетней ссылки, Раевский совершил путешествие в Россию, побывал в Москве, Петербурге и Нижнем Новгороде, встретился с прежними кишиневскими друзьями (Вельтманом, Горчаковым, Липранди), посетил Курскую губернию, где жили его сестры и братья. После этого Раевский прожил еще четырнадцать лет и умер в Сибири 8 июля 1872 года.
2Первые свои стихотворения Раевский сочинял на дорогах войны 1812 года. Такова «Песнь воинов перед сражением». Это патриотическая ода, являющаяся как бы ответом «Певцу во стане русских воинов» Жуковского. Основная цель песни состоит в патриотическом назидании:
Мила за родину могила,
Без родины поносно жить!..
…Друзья! В пылу огней сраженья
Обет наш: «Пасть иль победить!»
Раевский, подобно Жуковскому, воспевает прежние победы русского народа, но в противоположность «певцу во стане русских воинов» будущий декабрист ничего не говорит о царе Александре I, он славит Кутузова.
Время формирования Раевского — это период 1816–1820 годов, характеризующийся подъемом вольнолюбивых настроений, усилением оппозиционного отношения к правительству при отсутствии, однако, подлинной революционности: в декабристское движение оказались втянутыми широкие круги либерально настроенного дворянства.
Поэты, создававшие в эти годы вольнолюбивые произведения и заложившие основы декабристской поэзии, не отличались единством эстетических установок. У них были различные литературные симпатии и учителя. И благодаря этому они, объективно делая общее дело и решая сходные проблемы, не осознавали себя подчас представителями одного литературного лагеря.
В гражданской поэзии этих лет особенно ощутима связь с метафизическими представлениями XVIII века и рационалистическими установками просвещения. Традиционное деление на высокое и низкое, общее и частное является живой эстетической нормой литературы 1810-х годов. Десять — пятнадцать лет спустя подобные взгляды кажутся уже архаичными.
Рационалистический подход к поэзии в 1810-е годы закреплен и декларирован в теоретических документах декабристов, в частности в Уставе Союза Благоденствия («Зеленой книге»). В трактовке вопросов искусства, данной в «Зеленой книге», обращает на себя внимание постоянное подчеркивание и выделение нескольких основных положений: 1) декабристы утверждают примат мысли, идейного и нравственного содержания над красотой и изяществом выражения; 2) «изящное» в литературе и искусстве понимается ими как «полезное»; 3) цель искусства — воспитание достойных людей, «состоящее не в изнеживании чувств, но в укреплении, благородствовании и возвышении нравственного существа нашего»[19], иными словами, воспитание личности цельной, деятельной, чуждой раздвоенности, слабости и праздной мечтательности.
