Марина Цветаева - Час души

И залепетать, и вспыхнуть,
И круто потупить взгляд,
И, всхлипывая, затихнуть —
Как в детстве, когда простят.

Руки даны мне – протягивать каждому обе, —
Не удержать ни одной, губы – давать
имена,
Очи – не видеть, высокие брови над ними —
Нежно дивиться любви и – нежней —
нелюбви.

А этот колокол там, что кремлевских тяже́ле,
Безостановочно ходит и ходит в груди, —
Это – кто знает? – не знаю, —
быть может, – должно быть —
Мне загоститься не дать на российской земле!

Искательница приключений, —
Искатель подвигов – опять
Нам волей роковых стечений
Друг друга суждено узнать.

Но между нами – океан,
И весь твой лондонский туман,
И розы свадебного пира,

И доблестный британский лев,
И пятой заповеди гнев, —
И эта ветреная лира!

Мне и тогда на земле
Не было места!
Мне и тогда на земле
Всюду был дом.

– А вас ждала прелестная невеста
В поместье родовом.
По ночам, в дилижансе, —
И за бокалом Асти, —
Я слагала вам стансы
О прекрасной страсти.

Гнал веттурино,
Пиньи клонились: Salve![1]
Звали меня – Коринной,
Вас – Освальдом.

Чтоб дойти до уст и ложа —
Мимо страшной церкви Божьей
Мне идти.

Мимо свадебных карет,
Похоронных дрог.
Ангельский запрет положен
На его порог.

– Та́к, в ночи́ ночей безлунных,
Мимо сторожей чугунных:
Зорких врат —

К двери светлой и певучей
Через ладанную тучу
Тороплюсь,

Как торопится от века
Мимо Бога – к человеку
Человек.

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес – моя колыбель, и могила —
лес,
Оттого что я на земле стою – лишь одной
ногой,
Оттого что я о тебе спою – как никто другой.

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца —
Оттого что в земной ночи! я вернее пса.

Я тебя отвоюю у всех других – у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я – ничьей
женой,
И в последнем споре возьму тебя —
замолчи! —
У того, с которым Иаков стоял в ночи.

Но пока́ тебе не скрещу на груди персты —
О проклятие! – у тебя остаешься – ты:
Два крыла твои, нацеленные в эфир, —
Оттого что мир – твоя колыбель,
и могила – мир!

…Я бы хотела жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола.
И в маленькой деревенской гостинице —
Тонкий звон
Старинных часов – как капельки времени.
И иногда, по вечерам, из какой-нибудь
мансарды —
Флейта,
И сам флейтист в окне.
И большие тюльпаны на окнах.
И, может быть, вы бы даже меня не любили…

……………………………………………………..

Посреди комнаты – огромная изразцовая
печка,
На каждом изразце – картинка:
Роза – сердце – корабль. —
А в единственном окне —
Снег, снег, снег.

Вы бы лежали – каким я вас люблю: ленивый,
Равнодушный, беспечный.
Изредка резкий треск
Спички.
Папироса горит и гаснет,
И долго-долго дрожит на ее краю
Серым коротким столбиком – пепел.
Вам даже лень его стряхивать —
И вся папироса летит в огонь.

Август – астры,
Август – звезды,
Август – грозди
Винограда, и рябины
Ржавой – август!

Полновесным, благосклонным
Яблоком своим имперским,
Как дитя, играешь, август.
Как ладонью, гладишь сердце
Именем своим имперским:
Август! – Сердце!

Месяц поздних поцелуев,
Поздних роз и молний поздних!
Ливней звездных —
Август! – Месяц
Ливней звездных!

Горечь! Горечь! Вечный привкус
На губах твоих, о страсть!
Горечь! Горечь! Вечный искус —
Окончательнее пасть.

Я от горечи – целую
Всех, кто молод и хорош.
Ты от горечи – другую
Ночью за́ руку ведешь.

С хлебом ем, с водой глотаю
Горечь-горе, горечь-грусть.
Есть одна трава такая
На лугах твоих, о Русь.

Только живите! – Я уронила руки,
Я уронила на́ руки жаркий лоб.
Так молодая Буря слушает Бога —
Где-нибудь в поле, в какой-нибудь
темный час.

И на высокий вал моего дыханья
Властная вдруг – словно с неба —
ложится длань.
И на уста мои – чьи-то уста ложатся.
– Так молодую Бурю слушает Бог.

Огромное дыханье ветра,
Дыханье северных садов, —
И горестный, огромный вздох:
– Ne laissez pas tra оner mes lettres![2]

Горячие туманы Сити —
В глазах твоих. Вот та́к, ну во́т…
Я буду помнить – только рот
И страстный возглас твой: – Живите!

Из Индии пришлите камни.
Когда увидимся? – Во сне.
– Как ветрено! – Привет жене,
И той – зеленоглазой – даме.

Такая слабость вдоль колен!
– Так вот она, стрела Господня! —
– Какое зарево! – Сегодня
Я буду бешеной Кармен.

…Так, руки заложив в карманы,
Стою. Меж нами океан.
Над городом – туман, туман.
Любви старинные туманы.

Кавалер де Гриэ! Напрасно
Вы мечтаете о прекрасной,
Самовластной, в себе не властной,
Сладострастной своей Маnоn.

Вереницею вольной, томной
Мы выходим из ваших комнат.
Дольше вечера нас не помнят.
Покоритесь. – Таков закон.

Мы приходим из ночи вьюжной,
Нам от вас ничего не нужно,
Кроме ужина – и жемчужин,
Да, быть может, еще – души.

Долг и честь, Кавалер, – условность.
Дай вам бог – целый полк любовниц!
Изъявляя при сем готовность…
Страстно любящая вас
– М.

Плащ, шаловливый, как руно,
Плащ, преклоняющий колено,
Плащ, уверяющий: – темно!
Гудки дозора. – Рокот Сены. —
Плащ Казановы, плащ Лозэна,
Антуанетты домино!

Но вот – как черт из черных чащ —
Плащ – чернокнижник, вихрь – плащ,
Плащ – вороном над стаей пестрой
Великосветских мотыльков,
Плащ цвета времени и снов —
Плащ Кавалера Калиостро!

Согласно сердцу – и Руссо —
Купались в море детских кружев.

Катали девочки серсо,
С мундирами шептались Сестры…
Благоухали Тюилери…
А Королева-Колибри,
Нахмурив бровки, – до зари
Беседовала с Калиостро.

Там, на земле, мне подавали грош
И жерновов навешали на шею.
– Возлюбленный! – Ужель не узнаешь?
Я ласточка твоя – Психея!