Александр Блок - Стихотворения 1907 года

Тайно сердце просит гибели.
Сердце легкое, скользи…
Вот меня из жизни вывели
Снежным серебром стези…

Как над тою дальней прорубью
Тихий пар струит вода,
Так своею тихой поступью
Ты свела меня сюда.

Завела, сковала взорами
И рукою обняла,
И холодными призерами
Белой смерти предала…

И в какой иной обители
Мне влачиться суждено,
Если сердце хочет гибели,
Тайно просится на дно?

Нет исхода из вьюг,
И погибнуть мне весело.
Завела в очарованный круг,
Серебром своих вьюг занавесила…

Тихо смотрит в меня,
     Темноокая.

И, колеблемый вьюгами Рока,
Я взвиваюсь, звеня,
Пропадаю в метелях…

И на снежных постелях
Спят цари и герои
     Минувшего дня
В среброснежном покое —
О, Твои, Незнакомая, снежные жертвы!
И приветно глядят на меня:
     «Восстань из мертвых!»

Сверкни, последняя игла,
     В снегах!

Встань, огнедышащая мгла!
Взмети твой снежный прах!

Убей меня, как я убил
Когда-то близких мне!

Я всех забыл, кого любил,
Я сердце вьюгой закрутил,
Я бросил сердце с белых гор,
     Оно лежит на дне!

Я сам иду на твой костер!
     Сжигай меня!

     Пронзай меня,
     Крылатый взор,
Иглою снежного огня!

И взвился костер высокий
Над распятым на кресте.
Равнодушны, снежнооки,
Ходят ночи в высоте.

Молодые ходят ночи,
Сестры — пряхи снежных зим,
И глядят, открывши очи,
Завивают белый дым.

И крылатыми очами
Нежно смотрит высота.
Вейся, легкий, вейся, пламень,
Увивайся вкруг креста!

В снежной маске, рыцарь милый,
В снежной маске ты гори!
Я ль не пела, не любила,
Поцелуев не дарила
От зари и до зари?

Будь и ты моей любовью,
Милый рыцарь, я стройна,
Милый рыцарь, снежной кровью
Я была тебе верна.

Я была верна три ночи,
Завивалась и звала,
Я дала глядеть мне в очи,
Крылья легкие дала…

Так гори, и яр и светел,
Я же — легкою рукой
Размету твой легкий пепел
По равнине снеговой.

Кому назначен темный жребий,
Над тем не властен хоровод.
Он, как звезда, утонет в небе,
И новая звезда взойдет.

И краток путь средь долгой ночи,
Друзья, близка ночная твердь!
И даже рифмы нет короче
Глухой, крылатой рифмы: смерть.

И есть ланит живая алость,
Печаль свиданий и разлук…
Но есть паденье, и усталость,
И торжество предсмертных мук.

Отсеребрилась; отзвучала…
И вот из-за домов, пьяна,
В пустую комнату стучала
Ненужно ранняя весна.

Она сера и неумыта,
Она развратна до конца.
Как свиньи тычутся в корыта,
Храпит у моего крыльца.

И над неубранной постелью
Склонилась, давит мне на грудь,
И в сердце, смятое метелью,
Бесстыдно хочет заглянуть.

Ну, что же! Стисну зубы, встречу,
И, выбрав хитрый, ясный миг,
Ее заклятьем изувечу
И вырву пожелтелый клык!

Пускай трясет визгливым рылом:
Зачем непрошеной вошла,
Куда и солнце не входило,
Где ночь метельная текла!

В глазах ненужный день так ярок,
Но в сердце неотлучно — ночь.
За красоту мою — в подарок
Старуха привела мне дочь.

«Вот, проводи с ней дни и ночи:
Смотри, она стройна, как та.
Она исполнит всё, что хочешь:
Она бесстыдна и проста».

Смотрю. Мой взор — слепой и зоркий
«Она красива, дочь твоя.
Вот, погоди до Красной Горки:
Тогда с ней повенчаюсь я».

Зима прошла. Я болен.
Я вновь в углу, средь книг.
Он, кажется, доволен,
Досужий мой двойник.

Да мне-то нет досуга
Болтать про всякий вздор.
Мы поняли друг друга?
Ну, двери на запор.

Мне гости надоели.
Скажите, что грущу.
А впрочем, на неделе —
Лишь одного впущу:

Того, кто от занятий
Утратил цвет лица,
И умер от заклятий
Волшебного кольца.

Придут незаметные белые ночи.
И душу вытравят белым светом.
И бессонные птицы выклюют очи.
И буду ждать я с лицом воздетым.

Я буду мертвый — с лицом подъятым
Придет, кто больше на свете любит
В мертвые губы меня поцелует,
Закроет меня благовонным платом.

Придут другие, разрыхлят глыбы,
Зароют — уйдут беспокойно прочь
Они обо мне помолиться могли бы,
Да вот — помешала белая ночь.

Ушла. Но гиацинты ждали,
И день не разбудил окна,
И в легких складках женской шали
Цвела ночная тишина.

В косых лучах вечерней пыли,
Я знаю, ты придешь опять
Благоуханьем нильских лилий
Меня пленять и опьянять.

Мне слабость этих рук знакома,
И эта шепчущая речь,
И стройной талии истома,
И матовость покатых плеч.

Но в имени твоем — безмерность,
И рыжий сумрак глаз твоих
Таит змеиную неверность
И ночь преданий грозовых.

И, миру дольнему подвластна,
Меж всех — не знаешь ты одна,
Каким раденьям ты причастна,
Какою верой крещена.

Войди, своей не зная воли,
И, добрая, в глаза взгляни,
И темным взором острой боли
Живое сердце полосни.

Вползи ко мне змеей ползучей,
В глухую полночь оглуши,
Устами томными замучай,
Косою черной задуши.

За холмом отзвенели упругие латы,
     И копье потерялось во мгле.
Не сияет и шлем — золотой и пернатый —
     Всё, что было со мной на земле.

Встанет утро, застанет раскинувшим руки,
     Где я в небо ночное смотрел.
Солнцебоги, смеясь, напрягут свои луки,
     Обольют меня тучами стрел.

Если близкое утро пророчит мне гибель,
     Неужели твой голос молчит?
Чую, там, под холмами, на горном изгибе
     Лик твой молнийный гневом горит!

Воротясь, ты направишь копье полуночи
     Солнцебогу веселому в грудь.
Я увижу в змеиных кудрях твои очи,
     Я услышу твой голос: «Забудь».

Надо мною ты в синем своем покрывале,
     С исцеляющим жалом — змея…
Мы узнаем с тобою, что прежде знавали,
     Под неверным мерцаньем копья!

Зачатый в ночь, я в ночь рожден,
     И вскрикнул я, прозрев:
Так тяжек матери был стон,
     Так черен ночи зев.

Когда же сумрак поредел,
     Унылый день повлек
Клубок однообразных дел,
     Безрадостный клубок.

Что быть должно — то быть должно,
     Так пела с детских лет
Шарманка в низкое окно,
     И вот — я стал поэт.

Влюбленность расцвела в кудрях
     И в ранней грусти глаз.
И был я в розовых цепях
     У женщин много раз.

И всё, как быть должно, пошло:
     Любовь, стихи, тоска;
Всё приняла в свое русло
     Спокойная река.

Как ночь слепа, так я был слеп,
     И думал жить слепой…
Но раз открыли темный склеп,
     Сказали: Бог с тобой.

В ту ночь был белый ледоход,
     Разлив осенних вод.
Я думал: «Вот, река идет».
     И я пошел вперед.

В ту ночь река во мгле была,
     И в ночь и в темноту
Та — незнакомая — пришла
     И встала на мосту.

Она была — живой костер
     Из снега и вина.
Кто раз взглянул в желанный взор,
     Тот знает, кто она.

И тихо за руку взяла
     И глянула в лицо.
И маску белую дала
     И светлое кольцо.

«Довольно жить, оставь слова,
     Я, как метель, звонка,
Иною жизнию жива,
     Иным огнем ярка».

Она зовет. Она манит.
     В снегах земля и твердь.
Что мне поет? Что мне звенит?
     Иная жизнь! Глухая смерть?