Евгений Витковский - Век перевода. Выпуск первый (2005)

К корням раскидистой ветлы
я привязал челнок.
Взяв посох, медленно иду
по мосту на восток.
«Цветущих абрикосов дождь»[42]
полил — я весь промок.
Но мне лица не застудил
весенний ветерок.

За воротами города больше никто
не расспросит тебя о цветах,
Зелень листьев становится гуще, плотней,
заслоняя далекий простор.
Нынче иволги желтой весенний напев
не услышишь в окрестных лесах,
Но зато из высокой травы у пруда
лягушачий доносится хор.

Граната цветенье средь пятой луны[43]—
глаза застилающий свет…
Я первые завязи между ветвей
в положенный срок увидал.
Досадно, что ныне здесь, кроме моей,
колясок чиновничьих нет.
На травы зеленые дождь лепестков
пролился, волнующе ал!

Лунным светом полно всё вокруг…
Словно по небу лодка плывет…
Воздух осени свеж и упруг…
Без изъяна гладь яшмовых вод…
Рифмы тонут, всплывают в тиши…
Тень от мачты на лодку легла…
Нарушает забвенье души
только плеск кормового весла…
С неба льдинкой скатилась звезда,
в изумрудные глуби упав.
Горько кличет гусей череда…
Шепчет ветер у высохших трав…
Огоньков фонарей, точно звезд,
где рыбацкий под берегом стан…
Ниже клонится сломанный мост
от росы, что роняет платан[44]…

Ночью, ночью ветер крепчает,
ночью буря деревья качает,
ночью в небе звезда блестит.
Спи, засыпай и свечу погаси,
спи, усни и свечу погаси.
Ночь, ночь, темная ночь.
Спи, засыпай и свечу погаси.

Ночью, ночью скорее усни,
ночью, ночью глаза ты сомкни,
лишь три всадника ночью не спят,
рыцари эти к тебе спешат.
Спи, усни, к тебе спешат.
Ночь, ночь, темная ночь.
Рыцари эти к тебе спешат.

Ночью один от клинка не уйдет,
пуля шальная второго найдет,
ну а третий в темную ночь
коня повернул и скачет прочь,
забыл тебя он и скачет прочь.
Ночь, ночь, темная ночь.
Тебя позабыл он и скачет прочь.

Ночью, ночью ветер крепчает,
ночью буря деревья качает,
ты всё ждешь, но кругом темнота.
Спи, засыпай, ведь дорога пуста,
спи, усни, ведь дорога пуста.
Ночь, ночь, темная ночь.
Спи, засыпай, ведь дорога пуста.

Очерчен дождя серебрящейся строчкой,
мой город причесан, умыт и смущен.
Иду я гулять со смеющейся дочкой
и вижу, что мир будто снова рожден.
Витрина в холодном раздумье застыла —
рубеж, за который никто не шагнет,
и шум городской застывает уныло
на этом пороге, прозрачном, как лед.
Металл, что в печи как вода закипает,
кузнец наших дней, раб или божество?
Вот камень, который не плачет, родная,
не видел никто еще слезы его.
Как створки ворот, переулки пред нами,
идем, отраженные в окнах слегка,
и кажется, ночь — как река между днями,
огни городов на ее берегах.
Нам, может, покажет бульвар ненароком
последний свой дом у черты городской,
там небо синеет вдали одиноко
и мальчик играет мячом сам с собой.
Очерчен дождя серебрящейся строчкой,
шуми же, бульвар, голоси, зеленей!
Господь, посмотри: со смеющейся дочкой
по улице главной проходим твоей!

Моя Родина, ты всех стран бедней,
без короны король, королева без дома.
Только раз в году весна на семь дней,
остальное — дожди и громы.
Но семь дней в году на цветах роса,
но семь дней в году окна настежь в сад,
но семь дней в году светятся глаза,
и все оборванцы на солнце стоят,
их бледные лица в улыбке дрожат
и смехом звенят голоса.

Моя Родина, ты всех стран бедней,
королева без дома, король без короны,
только раз в году праздник на семь дней,
остальное — голод и стоны.
Но семь дней в году свечи зажжены,
но семь дней в году столы яств полны,
но семь дней в году так сердца нежны,
и нищие чинно в молитве стоят,
все невесты вокруг, женихи все подряд,
и все оборванцы равны.

Моя жалкая, ты горька и бедна,
без короны король, королева без дома.
Только раз хвала о тебе слышна,
а всегда — клевета и погромы.
Потому в каждый я загляну уголок,
в каждый дом, в каждый сад и на каждый порог.
Я с развалин твоих подберу уголек,
чтоб его сохранить на прощанье,
и по странам и весям пойду без дорог
я с шарманкой на весь мне отпущенный срок
петь твоей нищеты сиянье.

Саиль де Клаустра, Аэлис, Азалаис,
Уходящие дальше и дальше в прозрачность рощи;
Покуда голоса ваши продолжаются в кронах
Райских лиственниц — шелестом,
Саиль де Клаустра, Аэлис, Азалаис,
Раймона, Тиборс, Беренгьера,
В темном мерцанье небес,
Под ночи покровом, разодранным криком павлина,
Принесите шафраном одетую раковину,
Принесите красное золото кленов,
Свет, которым сияют березы по осени
Миральс, Цимбелинс, Аудиарда,
Храните огонь наш.
Элайн, Тиреида, Алкмена,
В серебре, шуршащем спелой пшеницей,
Аградива, Аньес, Арденса,
От озера, чья вода, цвета сливы, застыла покоем,
От расплавленных красок вод
Принесите сожженную суть огня
Брисеида, Линор, Лоиса,
От распахнутых пустошей и олив,
От тополей, плачущих янтарем,
Осыпаясь ночными факелами рыбаков,
Храните огонь наш.
О донна, пламенем солнца, листом
тополиным, светом янтарным,
Госпожа, дочь солнца, стволинка прямая, серебро
листьев, свет желтизны янтаря,
Госпожа, дар Бога, дар света, дар
янтаря, что от солнца,
Дай металлу сиянье.
Аньес из Рошшуара, Арденса, Амелис,
От силы, что гонит траву в рост,
От белизны, что в семени жива,
От весеннего жара почек,
От меди листвы осенней,
От бронзы кленов, от сока ветвей древесных;
Линор, Иоанна, Лоиса,
Шевелением плавников,
Форелью, спящей в воде зеленисто-серой;
Ванна, Мандетта, Виера, Алодетта, Пикарда, Мануэла
От жарко-красного свечения меди,
Изольда, Идона, легкое трепетание листьев,
Вирна, Жослин, отважные духом,
Зеркалом меди сгорающей,
О Кипарисов Царица,
Из Эреба, простершегося внизу,
Дыхания, что колышется ниже нашего мира:
Из Эреба, из плоской пустыни воздушной,
пустыни, что ниже мира,
из бурого, цвета палой листвы, бесцветья
Принесите прохладу нездешнюю.
Элайн, Тиреида, Алкмена,
Закрепите металл!
Пусть маны совлекут личины ужасные, будто одежды, совлекут
тела свои водяные, пройдя сквозь огонь.
Да облекутся они в молочно-белое тело агата.
Да извлекут они из металла костяк его ветхий.

Сельваджа, Гвискарда, Мандетта,
Излейтесь дождем золотым на воду.
Лазурью и хлопьями серебра этой воды,
Алкиона, Фаэтона, Алкмена,
Серебра бледность, тусклый светильник Латоны, —
Сим, от росы злобных происков
Охраняйте алембик.
Элайн, Тиреида, Аллодетта,
Закрепите металл.