Самуил Маршак (пер.) - Английская поэзия

Нет, вы — не Стюарт, ваша честь.
Бесстрашны Стюартов сердца.
Глупцы в семействе этом есть,
Но не бывало подлеца!

О лицемерье, служишь ты молебны
Над прахом всех загубленных тобой.
Но разве нужен небу гимн хвалебный
И благодарность за разбой?

Вы, верные трону, безропотный скот,
Пируйте, орите всю ночь напролет.
Позор ваш — надежный от зависти щит.
Но что от презрения вас защитит?

О ты, кого поэзия изгнала,
Кто в нашей прозе места не нашел, —
Ты слышишь крик поэта Марциала:
«Разбой! Грабеж! Меня он перевел!..»

Немало льву вражда ударов нанесла,
Но сохрани нас бог от ярости осла!

Когда-то Стюарты владели этим троном
И вся Шотландия жила по их законам.
Теперь без кровли дом, где прежде был престол,
А их венец с державой перешел
К чужой династии, к семье из-за границы,
Где друг за другом следуют тупицы.
Чем больше знаешь их, тиранов наших дней,
Тем презираешь их сильней.

Эльф, живущий на свободе,
Образ дикой красоты,
Не тебе хвала — природе.
Лишь себя играешь ты!

Позабудь живые чувства
И природу приневоль,
Лги, фальшивь, терзай искусство —
Вот тогда сыграешь роль!

Полно вам шипеть, как змеи!
Всех затмит она собой.
Был один грешок за нею…
Меньше ль было у любой?

Как твоя госпожа, ты трещишь, дребезжа,
Обгоняя возки, таратайки,
Но слетишь под откос, если оси колес
Ненадежны, как сердце хозяйки!

— Зачем надевают кольцо золотое
На палец, когда обручаются двое? —
Меня любопытная леди спросила.

Не став пред вопросом в тупик,
Ответил я так собеседнице милой:
— Владеет любовь электрической силой,
А золото — проводник!

Со дней Адама все напасти
Проистекают от жены.
Та, у кого ты был во власти,
Была во власти сатаны.

Тебе мы кланяемся низко,
В последний раз сказав: «Аминь!»
Грешил ты редко по-английски.
Пусть бог простит твою латынь!

Ты восклицаешь: «Равенство! Свобода!»
Но, милая, слова твои — обман.
Ты ввергла в рабство множество народа
И властвуешь бездушно, как тиран.

О, будь у скоттов каждый клан
Таким, как Джинни Скотт, —
Мы покорили б англичан,
А не наоборот.

Слова он сыпал, обуян
Ораторским экстазом,
И красноречия туман
Ему окутал разум.

Он стал затылок свой скрести,
Нуждаясь в смысле здравом,
И где не мог его найти,
Заткнул прорехи правом…

Достойна всякого почета
Владений этих госпожа.
В ее таверне есть работа
Для кружки, ложки и ножа.

Пускай она, судьбой хранима,
Еще полвека проживет.
И — верьте! — не промчусь я мимо
Ее распахнутых ворот!

Нет злее ветра этих дней,
Нет церкви — этой холодней.
Не церковь, а какой-то ледник.
А в ней холодный проповедник.

Пусть он согреется в аду,
Пока я вновь сюда приду!

Я ехал к вам то вплавь, то вброд.
Меня хранили боги.
Не любит местный ваш народ
Чинить свои дороги.

Строку из Библии прочти,
О город многогрешный:
Коль ты не выпрямишь пути,
Пойдешь ты в ад кромешный!

Покойник был дурак и так любил чины,
Что требует в аду короны сатаны.

— Нет, — молвил сатана. — Ты зол, и даже слишком,
Но надо обладать каким-нибудь умишком!

Клади земли тончайший слой
На это сердце робкое,
Но башню целую построй
Над черепной коробкою!

На то и меньше мой алмаз
Гранитной темной глыбы,
Чтобы дороже во сто раз
Его ценить могли бы!

Прими мой дружеский совет:
Писать тебе не надо
Небесных ангелов портрет.
Рисуй владыку ада!

Тебе известней адский лорд,
Чем ангел белокурый.
Куда живее выйдет черт,
Написанный с натуры!

Джемс Грив Богхёд
Был мой сосед,
И, если в рай пошел он,

Хочу я в ад,
Коль райский сад
Таких соседей полон.

Пред тем, как предать капитана могиле,
Друзья бальзамировать сердце решили.
— Нет, — молвил прохожий, — он так ядовит,
Что даже червяк от него убежит!

Вам, остроумцам, праздным и капризным,
Довольно издеваться над акцизным.

Чем лучше ваш премьер или священник,
С живых и мертвых требующий денег
И на приход глядящий с укоризной?
Кто он такой? Духовный ваш акцизный!

Газетные строчки
Прочел я до точки,
Но в них, к сожалению, мало
Известий столичных,
Вестей заграничных.
И крупных разбоев не стало.

Газетная братья
Имеет понятье,
Что значат известка и глина,
Но в том, что сложнее, —
Ручаться я смею, —
Она, как младенец, невинна.

И это перо
Не слишком остро.
Боюсь, что оно не ответит
На все бесконечное ваше добро…
Ах, если б у солнца мне вырвать перо
Такое, что греет и светит!

Напоминает он лицом
Ту вывеску, что над крыльцом
Гремит, блестит,
Лаская слух и взор,
И говорит:
«Здесь постоялый двор».

Как эта голова чиста, пуста,
Припудрена, искусно завита!
Такую видишь в лавке брадобрея.
И каждый, кто проходит перед нею,
Одни и те же говорит слова:
— Вот голова!

А эта голова
Могучего напоминает льва,
Но только льва довольно мирного —
Трактирного.