Александр Пушкин - Том 1. Стихотворения 1813-1820

Питомец мод, большого света друг,
Обычаев блестящий наблюдатель,
Ты мне велишь оставить мирный круг,
Где, красоты беспечный обожатель,
Я провожу незнаемый досуг;
Как ты, мой друг, в неопытные лета,
Опасною прельщенный суетой,
Терял я жизнь, и чувства, и покой;
Но угорел в чаду большого света
И отдохнуть убрался я домой.
И, признаюсь, мне во сто крат милее
Младых повес счастливая семья,
Где ум кипит, где в мыслях волен я,
Где спорю вслух, где чувствую живее,
И где мы все — прекрасного друзья,
Чем вялые, бездушные собранья,
Где ум хранит невольное молчанье,
Где холодом сердца поражены,
Где Бутурлин* — невежд законодатель,
Где Шеппинг* — царь, а скука — председатель,
Где глупостью единой все равны.
Я помню их, детей самолюбивых,
Злых без ума, без гордости спесивых,
И, разглядев тиранов модных зал,
Чуждаюсь их укоров и похвал!..
Когда в кругу Лаис благочестивых
Затянутый невежда-генерал
Красавицам внимательным и сонным
С трудом острит французский мадригал,
Глядя на всех с нахальством благосклонным,
И все вокруг и дремлют и молчат,
Крутят усы и шпорами бренчат,
Да изредка с улыбкою зевают,—
Тогда, мой друг, забытых шалунов
Свобода, Вакх и музы угощают.
Не слышу я бывало — острых слов,
Политики смешного лепетанья,
Не вижу я изношенных глупцов,
Святых невежд, почетных подлецов
И мистики придворного кривлянья!..
И ты на миг оставь своих вельмож
И тесный круг друзей моих умножь,
О ты, харит любовник своевольный,
Приятный льстец, язвительный болтун,
По-прежнему остряк небогомольный,
По-прежнему философ и шалун.

Воспоминаньем упоенный,
С благоговеньем и тоской
Объемлю грозный мрамор твой,
Кагула памятник* надменный.
Не смелый подвиг россиян,
Не слава, дар Екатерине,
Не задунайский великан
Меня воспламеняют ныне…
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .

Лаиса, я люблю твой смелый, вольный взор,
Неутолимый жар, открытые желанья,
  И непрерывные лобзанья,
  И страсти полный разговор.
Люблю горящих уст я вызовы немые,
  Восторги быстрые, живые
  . . . . . . . . . . . .

Недавно тихим вечерком
Пришел гулять я в рощу нашу
И там у речки под дубком
Увидел спящую Наташу.
Вы знаете, мои друзья,
К Наташе… подкравшись, я
Поцеловал два раза смело,
Спокойно девица моя
Во сне вздохнула, покраснела;
Я дал и третий . . . . . .
Она проснуться не желала,
. . . . . . . . . . . .
И тут уже затрепетала.

Веселый вечер в жизни нашей
Запомним, юные друзья;
Шампанского в стеклянной чаше
Шипела хладная струя.
Мы пили — и Венера с нами
Сидела прея за столом.
Когда ж вновь сядем вчетвером
С . . . . ., вином и чубуками?

Мансуров, закадышный друг,
Надень венок терновый!
Вздохни — и рюмку выпей вдруг
За здравие Крыловой*.

Поверь, она верна тебе,
Как девственница Ласси*,
Она покорствует судьбе
И госпоже Казасси*.

Но скоро счастливой рукой
Набойку школы скинет,
На бархат ляжет пред тобой
И . . . . . . . . . .

Позволь душе моей открыться пред тобою
И в дружбе сладостной отраду почерпнуть.
Скучая жизнию, томимый суетою,
Я жажду близ тебя, друг нежный, отдохнуть…
Ты помнишь, милая, — зарею наших лет,
  Младенцы, мы любить умели…
  Как быстро, быстро улетели
  . . . . . . . . . . . .
В кругу чужих, в немилой стороне,
Я мало жил и наслаждался мало!
И дней моих печальное начало
Наскучило, давно постыло мне!
К чему мне жизнь? Я не рожден для счастья
Я не рожден для дружбы, для забав.
. . . . . . . . . .избежав,
Я хладно пил из чаши сладострастья.

Нет, нет, напрасны ваши пени,
Я вас люблю, всё тот же я.
Дни наши, милые друзья,
Бегут, как утренние тени,
Как воды быстрого ручья.
Давно ли тайными судьбами
Нам жизни чаша подана!
Еще для нас она полна;
К ее краям прильнув устами,
Мы пьем восторги и любовь,
Для нас надежды, наслажденья,
. . . . . . . . . . . .
Для нас все новы заблужденья!
Мы наслаждаемся, цветем,
Но память ищет оживляться,
Но сердце… тихим сном
В минувшем любит забываться.

Вкруг я Стурдзы хожу,
Вкруг библического,
Я на Стурдзу гляжу
Монархического.[12]

Здорово, Юрьев именинник!
Здорово, Юрьев лейб-улан!
Сегодня для тебя пустынник
Осушит пенистый стакан.
Здорово, Юрьев именинник!
Здорово, Юрьев лейб-улан!

Здорово, рыцари лихие
Любви, свободы и вина!
Для нас, союзники младые,
Надежды лампа зажжена.
Здорово, рыцари лихие
Любви, свободы и вина!

Здорово, молодость и счастье,
Застольный кубок и . . . . . .
Где с громким смехом сладострастье
Ведет нас пьяных на постель.
Здорово, молодость и счастье,
Застольный кубок и . . . . . .

Всё призрак, суета,
  Всё дрянь и гадость;
Стакан и красота —
  Вот жизни радость.

  Любовь и вино
  Нам нужны равно;
  Без них человек
  Зевал бы весь век.

К ним лень еще прибавлю,
Лень с ими заодно;
Любовь я с нею славлю,
Она мне льет вино.

Напрасно, милый друг, я мыслил утаить
Обманутой души холодное волненье.
Ты поняла меня — проходит упоенье,
  Перестаю тебя любить…
Исчезли навсегда часы очарованья,
  Пора прекрасная прошла,
  Погасли юные желанья,
  Надежда в сердце умерла.

«Tien et mien, — dit Lafontaine,—
Du monde a rompu le lien».
Quant à moi, je n'en crois rien.
Que serait ce, ma Climène,
Si tu n'étais plus la mienne,
Si je n'étais plus le tien!

«Твой-и-мой, — сказал Лафонтен,—
Порвал узы мира».
Я же этому не верю:
Ведь что бы стало, Климена,
Если бы ты больше не была моей,
Если бы я больше не был твоим?

Милый мой, сегодня
Бешеных повес
Ожидает сводня,
Вакх и Геркулес.
Бахус будет дома,
Приготовил он
Три бутылки рома
С бочкою . . . . . .

За старые грехи наказанный судьбой,
Я стражду восемь дней, с лекарствами в желудке,
С Меркурием в крови, с раскаяньем в рассудке —
Я стражду — Эскулап ручается собой