Михаил Светлов - Стихотворения и поэмы

Мы с утра занимаем окоп,
Кочку каждую оберегая…
Я далёко, и ты далеко…
Что ты скажешь, моя дорогая?

Много смерти
И много огня
Посреди необъятного поля…
Ты навряд ли увидишь меня…
Как ты думаешь, милая Поля?

Ты уйми свое девичье горе,
Ты пойми, что, поднявшись в атаку,
Твой любимый Петренко Григорий
Не хотел, чтобы кто-нибудь плакал.

Пусть я буду убит наповал,
Вспоминай о гвардейце без плача.
Он любимою родину звал
И тебя называл не иначе.

Сколько в республике нашей
Раздолья!
И сколько похожей на нас
Молодежи!

На север до полюса
(Похоже на «Поля»),
На запад до Польши
(Тоже похоже!)

Протянулось пространство
Далеко на восток
(Каждой речки изгиб —
Будто твой локоток).

Над Воронежем, думаю,
Падает снег
(Там, где девичий твой
Приготовлен ночлег).

А южнее небось
Очень много тепла
(Будто ты там жила
Или только была)…

Вот склонился к плечу моему
Сенгирбаев — сподвижник мой старый…
(Я никак не пойму, почему
Воевали с Россией татары!)

И вот мы лежим —
Все двадцать восемь,
Будто погибает
Одна семья…

Помни о нас —
Мы тебя очень просим,
Кровь моя!
Любовь моя!
Дорогая моя!

Гвардейцы, в атаку! Прощай… Некогда…
Запомни навек
Политрука слова:
— Велика Россия, а отступать некуда:
Позади — Москва!

Проходит ночь. Шум боя стих.
К утру бойцы оцепенели.
Заря окутывает их
Своей сияющей шинелью.

К утру огонь пулеметов ослаб
И гул минометов стих…
Горе мое проникает в штаб,
Минуя всех часовых.

Командный пункт. Пустой блиндаж.
Глухой коридор земли
Безмолвен… Скажи, часовой: куда ж,
Куда же они ушли?

Черной стеной стоят леса,
Снежный лежит простор…
Ушел батальон, ушел комиссар,
Ушел генерал-майор.

И это молчание, выйдя в бой,
Дивизии опередив,
Взорвется над вражеской головой,
Как ненависти разрыв.

Мы в этих складках сомкнутых губ
Такую месть храним,
Такую боль, что не хватит труб,
Когда мы заговорим!

И в залп троекратный бойцы сольют
Ненависть, месть и боль…
Товарищ начальник! В общий салют
И этим стихам позволь!

Чтобы песня вперед устремилась,
Лобовою атакой гремела,
Чтобы всё, что на мне, — задымилось,
Чтобы всё, что во мне, — закипело!

Мир наступит, землю согревая,
Унося артиллерийский дым…
Всё, что мы сейчас переживаем,
Мы воспоминаньям отдадим.

Мы пойдем путем подразделений
За воспоминаниями вслед,
Вспомним горечь первых отступлений,
Сладость завоеванных побед.

По минуте каждой повторится
Наш сегодняшний военный день,
И мгновенно память озарится
Пламенем горящих деревень.

И сквозь годы память, как начальник,
Снова поведет нас за собой,
Пробираясь темными ночами
Темной партизанскою тропой.

Вспомним, как мы время измеряли
По движенью пулеметных лент,
Как в бою друг друга не теряли
Комиссар, боец, корреспондент.

Как стихи писали, как на месте
Останавливалось перо
В ожиданье утренних известий
От Советского информбюро.

Как в окопе боевые сутки
Проводили взводом сообща,
Как шипящий круглый репродуктор
Имена героев сообщал.

В этом гуле пушечных раскатов
Никогда не забывайте их,
Навсегда на сердце отпечатав
Имена погибших и живых.

И чтоб лучше видеть это время,
Всё пространство пройденных путей,
Соберите молодое племя,
Поднимите на руки детей,

Чтоб они, войдя веселым строем
В нами завоеванные дни,
Научились подражать героям,
Поступали так же, как они!

В заснеженном русском пространстве
Далекая точка видна —
Идет деревенская девочка
По зимней дороге одна.

Зажмурив глаза, против ветра
Идет она через поля,
Шажками все три километра
На мелкие части деля.

Ее провожают березы
И ясень встречает в пути…
Такого серьезного взгляда
У взрослых людей не найти.

Идет деревенская девочка
Сквозь рощу, сквозь русский пейзаж
В неполную среднюю школу,
В единственный гордый этаж.

А ветер и сверху и снизу
Несется, поземкой пыля…
— Как звать тебя, девочка? — Лиза!
— Фамилия? — Чайкина я!

И снова сквозь поле, сквозь рощу —
Своим неизменным путем —
Идет деревенская девочка…
Давайте с ней рядом пойдем!

Пройдем через молодость эту,
Вживемся в ее бытиё —
От парты, от первых отметок
До смертного часа ее.

От азбучной первой картинки,
От хохота детских забав
Пройдем партизанской тропинкой
К безмолвью ночных переправ.

Мы вспомним при первой тревоге
Избушки родного села,
Как девочка шла по дороге,
Как Чайкина наша жила,

Смеялась и пела… А ныне
Салюта приглушенный гром:
Мы тело своей героини
Сегодня земле предаем.

Над Лизой над нашей — над нею
Встает невысокий курган…
И есть ли печаль тяжелее,
Чем тяжкая скорбь партизан?

Не счесть наших долгих лишений,
Бессонные ночи не счесть,
Но нет ничего драгоценней,
Чем наша священная месть!

Мы ливнем огня и металла
Всю линию фронта зальем
За то, что она намечтала
В девическом сердце своем…

Пойдем, деревенская девочка!
Идем, дорогая, идем!

Ей песни печальные не удавались,
Хоть многое в жизни узнать довелось…
Мечты набегали и разбивались
На брызги желаний о жизни утес.

Был гостеприимен, но чуточку жёсток
Взгляд ее серых приветливых глаз.
Как будто она — незаметный подросток —
Заметила самое важное в нас.

И люди, входившие в избу-читальню,
Где Лиза заведующей была,
Над книгой веселой или печальной
Стояли застенчиво у стола.

И Чайка, не ударяясь в амбицию,
Смотрела прилежно на дело свое,
Как медленным шагом входил в эрудицию
Товарищ, родившийся раньше ее.

И он победит, он упорства не сбавит,
Изнемогая в тяжелой борьбе,
Когда застревает вязкий алфавит
Мелкою буковкой на губе.

И легче как будто, и всё незаметней
Дорога к высоким вершинам идей
Под руководством пятнадцатилетней
Девочки — героини моей…

Была эта комната невысока,
Пахла поленьями сыроватыми,
И тусклая лампочка у потолка
Светила ничтожными киловаттами.

За окнами шла деревенская ночь,
Как при Мономахе и как при Романовых;
Казалось: Иванушке в горе помочь
Приходят былины в сапожках сафьяновых.

Казалось, что всё продолжалось, как встарь,
Что юность беспечна со старостью рядом…
Но эту иллюзию секретарь
Развеял международным докладом.

Английской грамматики знал он закон:
Там все ударенья на первом слоге,
Но вместо «Ло́ндон» произносил он «Лондо́н»,
И это звучало торжественно-строго.

Он раны Европы перечислял —
Курносый мальчишка Калининской области,—
Он ясно увидел и показал
Идущих пожаров кровавые отблески.

Не знал он тогда, что раздавит война
Родную деревню шагами звериными,
Немецкими спичками подожжена —
И эта вот комната станет руинами!

В необходимость свою на земле
Он фанатически верил, не ведая,
Что шестеро суток в немецкой петле
Качаться ему перед самой победою…

И эта решимость на плотных губах
Такой жизнерадостностью дышала!
И кровь, что прольет он в грядущих боях,
Румянцем на щеки его проступала…

И Лиза среди комсомольцев других
Сидела и не шевельнулась ни разу,
И, словно незабываемый стих,
Звучала в ушах ее каждая фраза.

Как будто и Лиза и люди окрест
На несколько вдруг приподнялись ступенек…
Так слушает мальчик военный оркестр,
Так Пушкина слушал его современник…

О первый мой ранний приход в Комсомол,
Военный порядок неприбранных комнат!..
Куда бы мой возраст меня ни довел —
Я буду, я буду, я буду вас помнить!

Я буду вас видеть издалека,
Вы будете песней звенеть молодою,
И тусклая лампочка у потолка —
Светиться неугасимой звездою…

Счастья называть между другими
Чье-то уменьшительное имя,
Счастья жить, скрывая от подруг
Сердца переполненного стук,
Счастья, нам знакомого, не знавшей,
Чайкина ушла из жизни нашей.

Это счастье быть большим могло бы,
Если б вашей встрече быть…
Может, он салютовал у гроба —
Тот, кого могла б ты полюбить?

Может, он, ушедший воевать,
Спит сейчас в землянке на рассвете?
Может, некому ему писать,
Потому что он тебя не встретил?

И не только за поселок каждый,
За свое сожженное село,—
Месть и месть за двух прекрасных граждан,
До которых счастье не дошло!

Ветром и пылью клубилась дорога,
И поле пылало во всю ширину…
Животные шли молчаливо и строго,
Как будто они осуждали войну:

«Мы с гомельских пастбищ, травой знаменитых,
Ушли перед самым осенним покосом,
Мы, может, сегодня на наших копытах
Последнюю мирную землю уносим!..

Не уходить бы! Остаться б! Припасть бы еще
Губами к родному, к зеленому пастбищу!..»

Обид не прощать и пощады не ждать —
Смертельного боя простая наука…
И Лиза взглянула на старую мать, —
И мать поняла, что настала разлука.

Молчание матери русской! Оно
В прощанье с детьми зародилось, наверное,
При Наполеоне, давным-давно,
В глухой деревушке Смоленской губернии.

Ярость глухая народного мщения!
Ты воскресаешь, в лесах оживая,
Опыт внезапного нападения
Сквозь три поколения передавая.

Ты в эти знакомые лица вглядись:
По тропам лесным партизанским отрядом
Людей поведет не Давыдов Денис,
А Батя, а Дед, а живущие рядом,

И, повторяя свой путь боевой,
Снова увидишь ты образ любимой, —
Лиза идет вдоль опушки лесной
Символом нации непобедимой.

Издали бой долетает раскатами,
Глуше товарищей голоса.
Сумрак густеет, и прячут леса
То, что должно быть до времени спрятано…

Сквозь ветви луна освещала
Лесной заколдованный мир…
— Пора уже! — Лиза сказала.
— Иди! — говорит командир.

Глухой партизанскою ночью
Обманчива тень деревень,
По краю дорожных обочин
Мелькает разведчицы тень.

Дороги ей бросили вызов,
Овраги ее стерегут…
Как звать эту девушку — Лиза?
А может быть, Зоей зовут?

Одной проходили стезею,
Одни охраняли края
И Космодемьянская Зоя,
И Чайкина Лиза моя!

Ты с нею была незнакома,
Ни разу не виделась с ней…
Так будь хоть в поэме как дома
С чудесной подругой своей!

Сестра повстречалась с сестрою,
Родные друг друга нашли,
И в список народных героев
Вы рядом, обнявшись, вошли!

Про дела Ермака, про Иртыш
Партизаны вполголоса пели,
Прикрывая ладонями рты,
Чтоб слова далеко не летели.

Лес да лес наступает кругом —
Часовой партизанских землянок…
Спой нам, Лиза, теперь о другом,
Спой нам песню о нас — безымянных…

Таял песни летучий дымок
Под осенними небесами,
Вторил ей молодой тенорок,
Пожилые гудели басами…

Шли отряды по этим лесам,
Здесь народная месть бушевала,—
Здесь музей Революции нам
Открывает свои филиалы.

Я всегда это место найду,
Здесь войны партизанской припевы
В восемнадцатом жили году,
А под этой сосной — в сорок первом!

Кончалась ночь, рождался новый день,
Холодный полдень проносился мимо, —
Она прошла пятнадцать деревень
Походкою своей неутомимой.

Как родственнице, каждый рад ей был
И понимал, что, сколь отпор ни труден,
На что он годен — их немецкий тыл,
Когда в тылу немецком наши люди!

Нет! Я предателей не назову,
Светлых стихов о тебе не марая…
Если, как ты, я на свете живу, —
Буду я счастлив, как ты, умирая!

Вот мне секунды останется жить!
Вот я прошел через ужасы пыток,
Чтобы, как Чайка, жадно испить
Мужества благородный напиток!..

Люди идут молчаливой толпой,
Слез набегающих не вытирая, —
Это деревня пошла за тобой,
В путь твой последний тебя провожая.

Десять шагов отсчитал лейтенант,
И неподвижно солдаты стояли…
Милая! Мужество — это талант!
Сколько талантов они расстреляли!

Шла ты в школу, девочка… Тогда-то
Мы и познакомились с тобой.
Но уже встает другая дата
Всей своею правдой роковой.

Ты была веселою намедни,
Ты была певуньей среди нас…
Девочка! Шаги свои замедли —
Приближается последний час.

Как мне быть с мечтаньями твоими,
Устремленными далеко ввысь?
Заклинаю — юности во имя,
Девочка, остановись!

Но не девочка, а партизанка
Продолжает свой последний путь.
Страшный круг штыков немецких замкнут,
И его никак не разомкнуть!

Но на милом, на родном лице
Не прочесть ни скорби, ни печали…
Не хочу присутствовать в конце!
Дай еще раз мне побыть в начале!

Зажмурив глаза против ветра,
Проходишь ты через поля,
Шагами все три километра
На мелкие части деля.

Тебя провожают березы
И ясень встречает в пути…
Но сквозь подступающие слезы
Мне туда дороги не найти!

Вот и я иду с твоим отрядом
Расстрелять предателей твоих,
Вот и я со всей деревней рядом,
За кольцом немецких часовых.

Вот уже прицелились солдаты…
Хладнокровный залп… один… другой…
И — поэтом, партизаном, братом —
Я прощаюсь, Чайкина, с тобой!

Может, образ твой издалека
Слабым светом песня освещала,
Но дышала каждая строка
Воздухом, которым ты дышала!