Борис Слуцкий - Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939–1961

Снова стол бумагами завален.
Разгребу, расчищу уголок,
Между несгораемых развалин
Поищу горючий уголек.

Вдохновений ложные начала,
Вороха сомнительных программ —
Чем меня минута накачала —
На поверку вечности отдам.

А в тупую неподвижность вечности,
В ту, что не содвинут, не согнут,
Посмотрю сквозь призму быстротечности
Шустрыми глазищами минут.

У Малого театра, прозрачна, как тара,
Себя подставляя под струи Москвы,
Ксюша меня увидала и стала:
— Боря! Здравствуйте! Это вы?
А я-то думала, тебя убили.
А ты живой. А ты майор.
Какие вы все хорошие были.
А я вас помню всех до сих пор.

Я только вернулся после выигранной,
После великой второй мировой
И к жизни, как листик, из книги выдранный,
Липнул.
            И был — майор.
                                       И — живой.
Я был майор и пачку тридцаток
Истратить ради встречи готов,
Ради прожитых рядом тридцатых
Тощих студенческих наших годов.
— Но я обедала, — сказала Ксения.—
Не помню что, но я сыта.
Купи мне лучше цветы
                                      синие,
Люблю смотреть на эти цвета.

Тучный Островский, поджав штиблеты,
Очистил место, где сидеть
Ее цветам синего цвета,
Ее волосам, начинавшим седеть.
И вот,
           моложе дубовой рощицы,
И вот,
         стариннее
                       дубовой сохи,
Ксюша голосом
                           сельской пророчицы
Запричитала свои стихи.

Толстовско-тургеневский, орловско-курский —
Самый точный.
И волжский говор — самый вкусный.
И русско-восточный
Цветистый говор там, за Казанью,
И южный говор —
Казачьи песни и сказанья,
Их грусть и гонор.
Древлехранительница Новгородчина —
Там песню словишь.
И Вологодчина, где наворочены
Стога пословиц.
Я как ведро, куда навалом
Язык навален,
Где в тесноте, но без обиды
Слова набиты.
Как граждане перед законом,
Жаргон с жаргоном
Во мне равны, а все акценты
Хотят оценки.

Хорошо, когда хулят и хвалят,
Превозносят или наземь валят,
Хорошо стыдиться и гордиться
И на что-нибудь годиться.
Не хочу быть вычеркнутым словом
В телеграмме — без него дойдет! —
А хочу быть вытянутым ломом,
В будущее продолбавшим ход.

Поэтический язык — не лютеранская обедня,
Где чисто, холодно, светло и — ни свечей,
                                                                     ни образо́в,
Где лгут про ад, молчат про рай и угрожает
                                                                   проповедник,
Где нету музыки в словах, а в слове — нету
                                                                       о́бразов.

Поэтический язык — солдатский митинг перед боем.
Нет времени для болтовни, а слово — говори любое,
Лишь бы хватало за сердца, лишь бы дошло,
                                                           лишь бы прожгло,
Лишь бы победе помогло.

Поэт не телефонный,
А телеграфный провод.
Событье — вот законный
Для телеграммы повод.

Восстания и войны,
Рождения и гибели
Единственно достойны,
Чтоб их морзянкой выбили.

А вот для поздравления
Мне телеграфа жаль
И жаль стихотворения
На мелкую печаль.

Мне жаль истратить строки
И лень отдать в печать,
Чтоб малые пороки
Толково обличать.

Правдивые пропорции, которым
Обязаны и Новгород и Форум
Хотя бы тем, что столько лет подряд
Стоят;

И красок нетускнеющие смеси.
Блистающие безо всякой спеси,
Как синька, что на небеса пошла
И до сих пор светла;

Народа самодельные законы —
Пословицы, где воля и препоны,
А также разум, радость и тоска,
А глянь — одна строка;

И лозунги, венчающие опыт
Трех лет войны, и недовольства ропот,
И очереди, на морозе — дрожь,
Словцом «Даешь!».

Нет, есть чему учиться под Луною,
Чтоб старину не спутать с новизною,
И есть зачем стремиться на Луну,
Чтоб со старинкою
                            не спутать старину.

Нет, горе гордым,
                          слава неспесивым,
Которые и слышат и глядят
И каждый день сердечное спасибо,
«Спасибо за науку!»
                                    говорят.

Я вывернул события мешок
И до пылинки вытряс на бумагу.
И, словно фокусник, подобно магу,
Загнал его на беленький вершок.
Вся кровь, что океанами текла,
В стакан стихотворенья поместилась.
Вся мировая изморозь и стылость
Покрыла гладь оконного стекла.
Но солнце вышло из меня потом,
Чтобы расплавить мировую наледь
И путникам усталым просигналить,
Каким им ближе следовать путем.

Все это было на одном листе,
На двадцати плюс-минус десять строчках.
Поэты отличаются от прочих
Людей
             приверженностью к прямоте
И краткости.

Отбывайте, ребята, стаж.
Добывайте, ребята, опыт.
В этом доме любой этаж
Только с бою может быть добыт.
Легче хочешь?
                      Нет, врешь.
Проще, думаешь?
                           Нет, плоше.
Если что-нибудь даром возьмешь,
Это выйдет себе дороже.

Может быть, ни одной войны
Вам, ребята, пройти не придется.
Трижды
            МИР отслужить вы должны:
Как положено,
Как ведется.

Здесь, в стихах, ни лести, ни подлости
Недействительна власть.
Как на Северном полюсе:
Ни купить, ни украсть.

У народа нету времени,
Чтоб выслушивать пустяки.
В этом трудность стихотворения
И задача для вашей строки.

Шел фильм.
И билетерши плакали
По восемь раз
Над ним одним.
И парни девушек не лапали,
Поскольку стыдно было им.

Глазами горькими и грозными
Они смотрели на экран,
А дети стать стремились взрослыми,
Чтоб их пустили на сеанс.

Как много создано и сделано
Под музыки дешевый гром
Из смеси черного и белого
С надеждой, правдой и добром!

Свободу восславляли образы,
Сюжет кричал, как человек,
И пробуждались чувства добрые
В жестокий век,
В двадцатый век.

И милость к падшим призывалась,
И осуждался произвол.
Все вместе это называлось,
Что просто фильм такой пошел.

Похожее в прозе на ерунду
В поэзии иногда
Напомнит облачную череду,
Плывущую на города.

Похожее в прозе на анекдот,
Пройдя сквозь хорей и ямб,
Напоминает взорванный дот
В соцветьи воронок и ям.

Поэзия, словно разведчик, в тиши
Просачивается сквозь прозу.
Наглядный пример: «Как хороши,
Как свежи были розы».

И проза, смирная пахота строк,
Сбивается в елочку или лесенку.
И ритм отбивает какой-то срок.
И строфы сползаются в песенку.

И что-то входит, слегка дыша,
И бездыханное оживает:
Не то поэзия, не то душа,
Если душа бывает.