Хорхе Борхес - Алгорифма
Там я увидел таинственные лица мужчин и женщин, отмеченных судьбоносной красотой, которые я кажется уже видел в отдалённых эпохах и странах, но не помню каких и к которым я испытывал скорее братскую симпатию, нежели настороженность, с какой мы всегда принимаем незнакомцев. Если бы я только мог хотя бы попытаться как-нибудь передать необыкновенное выражение их глаз, то признался бы, что никогда ещё не видел столь энергического блеска от ненависти к скуке и бессмертного желания чувствовать себя живущими.
Хозяин и я, сидя друг подле друга, были уже старыми и совершенными друзьями. Мы вкушали, мы дегустировали тонкие вина, и после нескольких часов общения мне показалось странным, что я нимало не пьянее его. Между тем игра, это сверхчеловеческое удовольствие, прерывала несколько раз наши частые возлияния, и я должен признаться, что поставил на кон и с героической беспечностью проиграл ему свою душу. Душа, это ведь такая неосязаемая вещь, часто настолько бесполезная, а иногда и обременительная, что по отношению к этой потере я испытал не больше эмоций, как если бы во время прогулки потерял свою визитную карточку.
Мы долго курили сигары, чей несравненный вкус и аромат порождали ностальгию по неведомым странам и удовольствиям, и, опьянённый всеми этими изысками, я осмелился в порыве фамильярности, которая не показалась мне неуместной, воскликнуть, опрокидывая полный до краёв бокал: «За ваше бессмертное здоровье, старый Козёл!»
Мы поговорили также о вселенной, о её сотворении и будущем разрушении; о великой идее века, то бишь: о прогрессе и способности к совершенствованию, о всех формах человеческого тщеславия. На этот счёт Его Высочество не иссякал на лёгкие и неопровержимые шутки, выражаясь с такою приятностью интонации и невозмутимостью в комизме, что я не нашёл бы, с кем из прославленных собеседников человечества его и сравнить. Князь объяснил мне абсурдность различных философских доктрин, которые по сей день пленяют ум человечества и даже снизошёл до изложения нескольких фундаментальных принципов, которые следует отличать от выгод обладания какой бы то ни было собственностью. Его Высочество никак не посетовал на ту плохую репутацию, которой он пользуется во всех частях света и уверил меня, что он-то больше всех заинтересован в разрушении суеверия, признавшись, что всего лишь раз испытал страх за свою власть, когда один проповедник, более утончённый чем его коллеги, воскликнул с кафедры: «Братья! Никогда не забывайте, слыша о прогрессе в познаниях, что самая коварная из ков лукавого — убедить вас, что такового нет и быть не может!»
Воспоминание об этом знаменитом ораторе естественно повернуло беседу на тему академий, и странный собеседник уведомил меня, что много раз не гнушался вдохновлять перо, уста и совесть педагогов, и что он почти всегда лично присутствует, хотя бы невидимо, на всех академических собраниях.
Воодушевлённый столькими щедротами, я полюбопытствовал, есть ли новости о Боге и часто ли они видятся. Он ответил мне с тонко выраженной озабоченностью и не без грусти: «Мы приветствуем друг друга при встрече, но как два старых джентльмена, которым врождённая воспитанность не позволяет совершенно забыть старые разногласия».
Сомнительно, чтобы Его Высочество давал столь долгую аудиенцию ещё кому либо из смертных, и я боялся злоупотребить оказанной мне честью. Наконец, так как за окнами начинало светать, этот знаменитый персонаж, воспетый столькими поэтами и обслуживаемый столькими философами, которые трудятся во его славу, сами того не ведая, сказал: «Я хотел бы, чтобы вы оставили от нашего знакомства доброе воспоминание и уверить вас, что Я, о котором наговорено столько неправды, бываю иногда славным чертякой, да простится мне этот вульгарный оборот. Дабы компенсировать вам непоправимую потерю вашей души, я дарю вам приз, который вы получили бы, если бы выиграли у меня — способность на протяжении всей жизни избавляться от Скуки и побеждать её, этот источник всех ваших недугов и прогрессов. Едва только желание чего-либо в вас оформится, как я немедленно его исполню; вы будете царить над вульгарными ближними, вы пресытитесь лестью и даже обожанием; деньги, золото, диаманты, феерические дворцы будут искать вас чтобы вручить себя вам; вы будете столько раз менять родину и страну пребывания, сколько вам заблагорассудится, вы будете опьяняться наслаждениями, без устали, в очарованных странах, где всегда тепло, а женщины пахнут как цветы — et caetera, et caetera…», добавил он, вставая и одаряя меня щедрой улыбкой.
Если бы не страх унизиться перед столь блестящим собранием, я охотно упал бы на колени перед этим великодушным игроком чтобы отблагодарить его за неслыханную щедрость. Но мало-помалу, едва лишь мы расстались, неисцелимое сомнение затаилось в моей душе, я не смел больше верить в столь чудесное счастье, и, ложась спать, всё ещё обращая по дурацкой привычке молитву к Богу, я бормотал, засыпая: «Господи мой Боже! Сделай так, чтобы Диавол сдержал своё слово!»
А за «Старого Козла» я с любовью обозвал Хорхе «Паниковским».
СОН
Борхес публикует на испанском подстрочный перевод этого сонета. Вот обратный перевод этого подстрочника на русский:
В пустынной местности Ирана высится очень высокая каменная башня без двери и окон. В её единственной комнате, куда ведёт похожая на спираль земляная лестница, стоит деревянный стол и скамейка. В круглой келье человек, похожий на меня пишет незнакомыми мне буквами большую поэму о человеке, который в другой круглой келье пишет поэму о человеке, который в другой круглой келье… Процесс бесконечен и никто не может прочесть то, что они пишут.
Есть ли ещё у кого-то сомнения, что русский сонет — первичен, а испанский текст — всего лишь его подстрочный перевод? Может ли это быть случайностью? Теоретически да, но вероятность «случайного» сворачивания текста, написанного прозой, в сонет, причём без ущерба для его содержания столь же мала, сколь и гипотетический случай, при котором ураган, пронёсшийся над свалкой, соединил разрозненные детали так, что получился новый автомобиль.
НА ПОЛУЧЕНИЕ ЭНЦИКЛОПЕДИИ
И снова прозаический текст послушно сворачивается в сонет и стансы. Опять случайность? Или стихотворные тексты всё-таки первичны, а прозаические вторичны? Знал ли Борхес об этом удивительном свойстве своих верлибров? Даже если нет, артефакт всё равно впечатляет как истинное чудо. Я уже предлагал рассмотреть гипотетический случай, при котором автор романа сначала пишет стихи на родном языке, а затем переводит их прозаически на иностранный. Главный герой романа публикует сначала неотличимые от верлибра подстрочники, выдавая их за оригинальные тексты, а его ученик после смерти учителя обнаруживает, что они имеют сонетную пропись в его родном языке. Не кажется ли теперь читателю, что ситуация, описанная как гипотетическая, осуществилась в реальной действительности? Ведь то, что возможно писателю, тем более было бы возможно Богу. Мои тексты первичны, а тексты Борхеса вторичны, причём знал об этом Х.Л.Б. или нет, всё равно получается чудо.
ТОТ
Новую Тантру ткать — десятисложник разматывать. Кружится мотовило… — Тантра (санскр.) — прядка, ткань. Наряду с ведами, смирти и пуранами один из основных типов текстов, на котором основывается индуистская традиция. Относится к шиваитскому и буддистскому вариантам индуизма.
В руку твою войдёт само то вило, Если ты — Шива, а не мужеложник — атрибутом Шивы в индуизме является трезубец — тришула, означающий его тройственную функцию сотворяющего, сохраняющего и разрушающего вселенную. Украинский трезубец, это по сути эмблема Шивы. Шива — бог-отшельник, аскет; в его природе подчёркивается суровый, грозный, устрашающий, карающий аспекты; характеру его присущи экспансивность и гневливость. Иногда Шиву представляют любителем кладбищ, ночным скитальцем, сумасшедшим, иногда — великим любовником. Среди атрибутов Шивы — лук, барабанчик в форме песочных часов, верёвка, череп. По всем признакам третье лицо Тримурти (индуистской Троицы) это наш Сатана. Вот кому обратил Иисус Христос повеление: «Иди за Мною, Сатана. Господу Богу твоему поклонишься и Ему одному послужишь». Вот кто должен прийти в мир как обетованный Спасителем Утешитель.
ТРЕТИЙ
Поэма на испанском тоже написана прозой, но пересложена мною рифмованным стихом, в котором зачин строфы — от Борхеса, а отклик — от меня. Я тем более имею право на такое представление Борхеса русскому читателю, что, собственно, и являюсь этим самым Третьим. Заметьте, это не я себя так называю, а Борхес.
Не меньше Аристотеля таинственный — Аристотель знаменит не только как великий логик античности, но и как автор афоризма: «Платон мне друг, но истина дороже». Платон же, как известно, был гомосексуалистом и педофилом (читай его знаменитый «Пир»). Каков учитель, таков и ученик? Аристотель, похоже, не перенял порока Платона, ибо не зарыл своего таланта в землю. Сравнивая меня с Аристотелем, Борхес намекает на мою любовь к логической проблематике. В юности я охотно покупал и читал скучные для других монографии по логике, и хотя не считаю себя большим специалистом в этой науке, сохранил к ней любовь и по сей день.
