Вадим Шершеневич - Стихотворения и поэмы

Как кнутом укротителя, резкою фразой,
Ты стегнула по сердцу, заламывая бровь.
Кровь
Проступила из сердца, как слезы из глаза,
И если могла бы из глаз проступила бы кровь.

В духоту к тебе руки, и стонами вышел,
Растворившись, как сахар в чаю, в тишине.
Но на крик только писком дразнящимся мыши
Возразили мне.

И измучен обидой, как чесоткой, как зудом,
Я дрожал перед серою истиной глаз.
Ты дразнила меня, как в зверинце верблюда
Осовевшего яростью, дразнят подчас.

Посмотри: уж не я: это в грудь Себастьяна
Будто стрелы вонзаются фразы и боль.
Ты хохочешь и в сердце, как свежую рану,
Щедро сыплешь свой смех остроедкий, как соль.

И когда я прижался, как бегущий в подполье,
И, срываясь в отчаянье, как на лыжах с круч,
К твоим пальцам припал, — ты ответила с болью:
— Любимый! Не мучь!

Всё тоже. Всё тоже: бабье кликушество истин,
Истерика пуль, обручальные кольца веревок вкруг шей.
И призрак свободы всё более стал ненавистен,
Погромыхивая цепями из конуры идей.

Холера и заговор. И зловещие вести.
Профиль анархий чернее угля.
Ныне к лику святых сопричислено двести,
Завтра тысячью тел занозится земля.

А кто-то сердито по полосочку выщипал
Юношескую веру с подбородка России, и рад,
Но как прежде руками ждущего нищего
К Европе протянут наш клянчащий взгляд.

Сквозь шабаш повстанский, между жуткой тоски его,
Когда бьюсь я о полночь, как рыба от лед,
Лишь вашей короткой открыткой из Киева
Взъерошен событий неправедный ход.

И вот,
Забывая об убийствах грустливых,
Сквозь вой оглушительный: — Спасите! Горим! —
Помню: губы твои, словно спелая слива
На солнце, лопались под поцелуем моим.

Словно вялые, тихие рыбы,
Проплывают лучи на коврах,
На стенах…
Вы простили бы, если могли бы,
Но слова запеклись на губах.

Я прошел мимо Вас, и ваш голос не звонок,
Только воск догорел побледневшей руки.
Мой замученный, нежный котенок!
Я не знал, что Вы так хрупки.

Вечера у камина и черные бабочки кокса.
Рой неправильно острых «р».
Разве я виноват, что тогда я увлекся
Вами в веере верных портьер?!

А когда задремали и слезинкой уставшей
Обронили себя на диванный вал,
Я подкрался и в шутку у Вас, у дремавшей,
Из шкатулки груди сердце украл.

Вы взглянули… И в этот взгляд вложили
Столько лет бессонниц и протянутых рук,
Безделушки любви под слоем пыли,
И в огромных залах растерянный звук.

…Только выстрел. И гроб уж. Рыжий ладан над Вами
И поводит ушами церковный покой.
Подойти; под безусыми моими губами
Вы не дрогнете ль узкой рукой?!

Звонкий день смеется над случайным убийцей.
Хохочет хватаясь за бока.
Как поднять мне Ваши ресницы?
Чем мне смыть эту кровь с виска?!

Ах, простите за всё: и за то, что незвонок
Был ваш голос, за синь на руках этих жил!
Мой замученный, милый котенок!
Мне казалось, что я Вас любил!

Не губы и не глаза, но колонны многоточек,
Не сердце — на разорванных листиках стих!
И какой же сумеет в одно переплетчик
Меж картона любви переплести их?!

Как будуару привыкни голгофе
Дней отрекаясь бегущих стайкою кроликов,
Твой смех только сбитые сливки над горьким кофе
Под пронзительный шепот соседних столиков.

Но сгущая руками Москвы виски,
Вот веки упали саженью дров,
И жизнь сорвется, как под бурями вывески
Задавить их вешающих маляров.

Над могилою мелким петитом
Надгробные речи зазвучат на авось,
Так вспомни из гроба, что только я ритм
Этих губ не искал насквозь!

Тортами звенят теплые окна кондитерской,
В переулках медвежатами шалят ветерки.
А какой же демон сегодня вытискал
Мое сердце из мягкой глины тоски!

Отчего ж это сердце кричит о ребро:
Пусти Меня прогуляться одной тишине!
Огромной наступающей провалью пропасти
Перевернуто небо мне.

И сердцем пробитым тоскою навылет,
Слезами топчущими щеки стадами коров,
Кому же сегодня опять опостылит
Оркестрион моих ласковых слов?

Опускаясь всё ниже, по ступенькам молвы, к ним
Придем: перемирье годин.
Ничего!
Ничего!
Мое сердце! Привыкнем
Мы и к этой тоске, что один.

В жёлтых белках плывут парою килек
Осовевшие безголовые зрачки,
И голос мой рожью беспомощно вылег
Под градом крупной тоски.

И весь растеряясь во вздохах и всхлипах,
Как губы, кусаю отбегающий час.
И гляди: до конца уже выпах
Флакон баккара моих глаз!

Ну, а небо повешено. И красной полоской на полотенцах
Вышит шёпотом закат до земли.
А душа путь в зазубринах, сердце всё в заусенцах, —
Губы к любимой опять червями поползли.

Восклицательные знаки тополей обезлистели на строке бульвара,
Флаги заплясали с ветерком.
И под глазом у этой проститутки старой,
Наверное, демон задел лиловым крылом.

Из кофейни Грека, как из огненного барабана,
Вылетает дробь смешка и как арфа платья извив;
И шепот признанья, как струпья с засохшей раны,
Слетает с болячки любви.

И в эту пепельницу доогневших окурков
Упал я сегодня увязнуть в гул,
Потому что город, что-то пробуркав,
Небрежным пальцем меня, как пепел, стряхнул.

С лицом чьих-то взглядов мокрых,
Истертым, как старый, гладкий пятак,
Гляжу, как зубами фонарей ласкает кинематограф
И длинным рельсом площадь завязывает башмак.

И в шершавой ночи неприлично-влажной
Огромная луна, как яйцо…
И десяткой чей-то бумажник
Заставил покраснеть проститутчье лицо.

Если луч луны только шприц разврата глухого,
Введенный прямо в душу кому-то, —
Я, глядящий, как зима надела на кусты чехлы
белые снова, Словно пальцы, ломаю минуты!..

Говорите, что любите? Что хочется близко,
Вкрадчиво близко, около быть?
Что город, сердце ваше истискав,
Успел ноги ему перебить?!

И потому и мне надо
На это около ответить нежно, по-хорошему?..
А сами-то уже третью неделю кряду
По ковру моего покоя бродите стоптанными калошами!

Неужели ж и мне, в огромных заплатах зевоты,
Опять мокробульварьем бродить, когда как сжатый кулак голова?
Когда белый паук зимы позаплел тенета
Между деревьями и ловить в них переулков слова?!

Неужели ж и мне карточный домик
Любви строить заново из замусленных дней,
И вами наполняться, как ваты комик
Набухает, водою полнея?!

И мне считать минуты, говоря, что они проклятые,
Потому что встали они между нас?..
А если я не хочу быть ватою?
Если вся душа, как раскрытый глаз?

И в окно, испачканный злобой, как мундштук никотином липким,
Истрепанный, как на учебниках переплёт,
Одиноко смотрю, как в звёздных строках ошибки…
Простите: «Полюбите!» Нависли крышей,
С крыш по водостокам точите ручьи,
А я над вашим грезным замком вышу и вышу
Как небо тяжелые шаги мои.

Смотрите: чувств так мало, что они, как на полке
Опустеющей книги, покосились сейчас!
Хотите, чтобы, как тонкий платок из лилового шелка,
Я к заплаканной душе моей поднес бы вас?!