Антология - Западноевропейская поэзия XХ века

Они бредут средь поношений,
Недобрых взглядов и угроз.
Из царств, которых нет блаженней,
Их, говорят, орел унес;

Бредут, одним стремленьем живы,
Чтоб сызнова открылся им
Счастливый край, родные нивы,
Где пашут плугом золотым.

На диких взморьях заповедных
Они вступают в смертный бой,
Во имя гордых женщин бледных
Охотно жертвуя собой.

В их подвигах — спасенье края.
Когда отравный мечет дрот
Архангел, за грехи карая,
Они — в ответе за народ.

Но тает поздно или рано
Хвалы и славы чадный дым,
И вайи пальм и клич «осанна»
Морочат призраком пустым,

Тогда закат, суля отраду,
Усталым указует путь
Вперед, к сияющему граду,
Где суждено им отдохнуть.

За то, что в гимнах, год за годом,
Они хранили дивный лад,
Их ждет блаженный сон под сводом
Нетленных, дарственных палат.

бредут по лесу ночью две воронки
и луч луны как паутина
тонкий струится сквозь
отверстия
утробные
легко и
тихо
и т
п

Часы на башнях бьют по очереди,
иначе друг друга они перебьют.
Христианский порядок, настоящий уют.
И приходит мне в голову — в час досуга
отчего же народы
не друг за другом бьют, а друг друга?
Это был бы гнев воистину благой —
сперва бьет один, а потом другой.
Но, разумеется, подобная игра ума
при воздействии на политику бесполезна весьма.

Идет-бредет из края в край
один кусок ноги.
Не дерево и не сарай —
один кусок ноги.

На фронте вдоль и поперек
устрелян был солдат.
Кусок ноги остался цел —
как если был бы свят.

С тех пор бредет из края в край
один кусок ноги.
Не дерево и не сарай —
один кусок ноги.

Мне много сотен тысяч дней.
Они длинны и гулки.
Один из готских королей[53]
растил меня в шкатулке.

Века шагали — шарк да шарк.
Им не было конца.
Я украшаю зоопарк
хейльброннского купца[54].

Пускай судьба моя слепа,
я не дрожу от страха:
я черепа-, я черепа-,
я черечерепаха.

Луна по небесам во тьму
спешит походкой валкою.
На севере, в большом дому,
живет старушка с прялкою.

Прядет, прядет… А что прядет?
Она прядет и прядает…
Как пряжа, бел ее капот —
старушку это радует.

Луна по небесам во тьму
спешит походкой валкою.
На севере, в большом дому,
живет старушка с прялкою.

Один баран
в большой буран
берет бревно на таран.
Очень стран —

но. Думаете, я вру?
Мне луна-кенгуру
выдала суть секрета:

Баран-эстет
уже много лет
для рифмы делает это.

Рядом две параллели
шли в бесконечный путь.
До гроба они не хотели
друг дружку перечеркнуть.

Две из почтенных фамилий,
словно свечи, ровны.
Спесь и упрямство были
им в дорогу даны.

Но вот, года световые
блуждая одна с одной,
они наконец впервые
утратили смысл земной.

Разве они параллели?
Некому дать ответ.
Лишь души еще летели,
слившись, сквозь вечный свет.

Свет безмерный незримо
слил их в себе в одно.
Словно два серафима
канули в вечность на дно.

В доме моем рояль стоял
Небесно-синего цвета.

Его убрали в темный подвал,
Когда озверела планета.

Бывало, месяц на нем играл.
Пела звезда до рассвета…
…Сломаны клавиши. Он замолчал.

Для крыс ненасытных прибежищем стал.
…Синяя песенка спета.

Горек мой хлеб. Если б ангел знал!
Ах, если б он ведал это —
При жизни мне б на небо путь указал,
Вне правила и запрета.

Устало сердце и легло в покое
На бархат-ночь, грустя,
А звезды у меня на веках дремлют.

Этюд течет серебряной рекою,
И нет меня, и тысячу раз я,
И проливаю мир на нашу землю.

Жизнь сыграна, аккорд последний взят.
Так бог судил, и я у грани бытия.
Псалом умолк, но мир ему все внемлет.

Когда схоронили тебя на холме,
Сладкой стала земля.

Я иду, чуть касаясь тропы,
И пути мои так безгрешны.

О, розы крови твоей
Напоили нежностью смерть.

И я не боюсь умереть
Отныне.

И уже на могиле твоей
Я зацветаю вьюнками.

Твои губы так звали меня, —
Не вернется ко мне мое имя.

Я засыпана той же землей,
Что тебе кидали на гроб.

Оттого я живу в темноте
И подернуты сумраком звезды.

И я стала чужой
И совсем непонятной для наших друзей.

Но у входа в тишайший град
Ты ждешь меня, мой архангел.