Ирина Ратушинская - Стихотворения. Книга стихов

Гроза прошла, и дали вылет,
На этот раз в один конец —
В сей непросохший, как птенец,
Отмытый свет, где спросят: — Вы ли?
Была ль дорога вам легка
И нет ли на душе печали?
Какого цвета облака
С той стороны, где вы молчали?

Улетай, мой белый, лети!
Я тяжёлый, а ты лети!
Десять раз собьёшься с пути —
И тебя уже не найти.
Улетай!
Оставляй
И меня, и магнитное поле, и ветер,
И поля, и моря, что бывают на свете —
Забывай!
Покидай!
Уходи, не спросясь, на другую планету —
В синий рай,
В птичий грай,
В темны заросли бересклета —
Улетай, раз уж я не могу
(Потому что я лгу,
Как учили ремнём и обидой).
Потеряйся скорее из виду —
Где локаторам не достать,
Где другие — тебе под стать,
Где не надо в школе стараться,
Где не надо — чёрным по белому...
Аист мой, из бумаги сделанный,
Принеси мне братца!

Есть ещё наглецы из числа недобитых,
Не ушедшие в землю, где травы — взасос...
Да за что же наносят такую обиду
Корневым вожделеньям родимых берёз!

И смеются, и дышат, не чувствуя меры,
Над бестактной строкой протирая штаны.
Не хватает им, что ли, прекрасных примеров
Так удачно умерших талантов страны?

На посмертную корочку члена союза
Как им было бы лестно смотреть с высоты!
А они вместо этого балуют с музой,
Да терзают гитары, да портят холсты.

А спросите по чести, чего они ищут —
Так и сами не знают до белых волос...
До чего же без них недостаточно пищи
Для гражданского чувства газетных полос!

А они бестолковые свищут мотивы,
Биографии портят едой и питьём,
И живут, и живут... Если все будут живы —
То скажите на милость, куда мы придём?

Кем шпынять молодых возомнивших поэтов,
Чьими датами жизни тиранить ребят?
Вы дурили — ну ладно. Забудем про это.
Помирайте скорее, и всё вам простят!

1

Так вы жили, весело старея,
О копчёный чайник руки грея,
Ярче всех базарных леденцов —
Дерзкий сброд бездомных мудрецов
В мишуре и рвани кружевной,
В запахах дорожного зверинца —
К вечеру: неузнанные принцы,
По ночам: — Куда тебе со мной?
Белый ворон завтра засмеётся,
Новый город гомоном детей
Вам укажет, из чьего колодца
Напоить усталых лошадей.
Вы пройдёте.
Выгорят афиши.
Вами бредившие сорванцы
Выйдут в люди. Ваши бубенцы
Не изменят мира. Тише... тише.

2

Девочка, куда тебе со мной?
Опадают рёбра балагана.
Наши женщины стареют рано.
Ни одной счастливой. Ни одной.
Не смотри на вышитые шали
И на блёстки потного седла!
Наших женщин столько обижали,
Что у них улыбки, как смола —
В рот вкипевшая. У них румяна —
Щёки выели, а дети — грудь.
Я тебя бросаю — без обмана.
Я снесу пощёчину. Забудь.

3

Если есть на свете Божий рай
Там теперь мой старый попугай,
Пол-Европе нагадавший счастье,
Оскорбивший все мирские власти
Бранью на несчётных языках,
Захрипевший на моих руках,
Не жалевший больше ни о ком:
Лишь меня назвал он дураком.

Вот и печка нагрета, и мать не корит,
И не нужно смертельной отваги.
Но зигзаг Ориона над нами горит,
Как устам — повторенье присяги.
Те же звёзды внимательно смотрят на нас,
Те же сны, затаивши дыханье,
Наблюдают за нами: погас — не погас
В испытаньи бездонным скитаньем.
Те же струны печалят подросших гонцов,
Хоть иную узду обгрызают.
Лютый смерч декабря —
Не отыщешь концов! —
Обелить наши тени дерзает.
Как рискованно след по пороше вести:
Сразу видно, куда и откуда!
Ни слепец, ни певец не укажет пути,
И смеётся с осины Иуда.
Многомерное эхо двухслойных словес
Ищет глотку с улыбкой волчицы.
Но всё те же огни с отдалённых небес
В нас глядят, как озябшие птицы.

Вначале появились купола.
Века воды крестов не затемнили,
И колокол из радуг влажной пыли
Нам просквозил несмелые тела.

И бил нещадно — от ребра к ребру,
Спасая наши замершие души,
Но находя лишь след великой суши —
Извилистую тёмную нору.

А мы стояли, странно онемев —
Ораторы, молчальники, блудницы —
Узнать не смея радостный напев.
Но первыми очнулись наши птицы.

И взмыли, и ушли, и далеки
Казались нам для самой меткой пули.
А китежане, их кормя с руки,
Забыли нас.
Уже потом взглянули.

Рощица,
Где под чёрным тополем — шорох лисий.
Комната,
Где рассыпан по полу чёрный бисер.
Камера,
Где на стенах нет белых пятен.
Летопись,
Где сквозит ответ, но невнятен.
Палочки, из которых ты —
Человечек.
От какой зимы до какой версты
Плачем свечек
Тешишься? А от лап Медведицы
Шорох стужи,
Тени по снегу — очи светятся —
Ты им нужен.
О, какая лесть
горлу твоему!
Сквозь тебя процвесть —
роще ни к чему,
В этой комнате
ты не будешь свой,
В эту камеру
приведёт конвой
Летописца — уже другого.
Молодого.
За то же слово.
И твоей гортани
не догрызя —
Стая молча встанет: глаза в глаза.

Ну, купите меня, купите!
Я такой хороший и рыжий!
Ну, возьмите — и не любите,
Но внесите к себе под крышу!
Я вам буду ловить мышей,
И если отважусь — крыс.
Домовых прогоню взашей,
И приду на ваше «кис-кис».
Я буду вам песни петь,
Выгревая ваш ревматизм,
И на свечи ваши смотреть —
С подоконника, сверху вниз.
Заберите меня из клетки,
Я во все глаза вам кричу!
И не бойтесь нудной соседки:
Уж её-то я приручу.
Откупите меня у смерти!
Ну, кого вы ещё откупите!
Вы вздыхаете, будто верите.
Сквозь решётку пальцем голубите,
Но уйдёте, как все другие,
И не будет тепла и чуда.
О единственные!
Дорогие!
Заберите меня отсюда!

А ты не тоскуй, конвой,
А ты не считай шаги!
Большой Медведицы вой
В штопор — над головой,
А впереди — ни зги.

А ты не смотри вперёд:
Кажись, там одна беда,
Гляди, твой бушлатник прёт:
Он знает, сволочь, куда.

А ты передёрни — щёлк!
Прикрикни из-за спины!
Товарищ Тамбовский Волк
Подвоет тебе с луны.

Коростой взялась шинель.
За час не дойдём — молись!
И губы вмерзают в «шнель!»,
Хотя сказать «шевелись!»

А твой-то бушлатник — псих:
Сачкует вминать следы.
И тени от вас двоих
Повёрнуты — не туды!

А руки облапил снег —
Уже не спустить курок!
— Какой тебе, парень, срок?
— Не помню. Айда в побег!